I'm not a...

Всполохи красного и синего, сменяющие друг друга в бесконечном цикле - праздничная елка в доме его дяди в Королевской Гавани. По гостиной носятся дети, кузины хихикают о чем-то своем, и от смеха их становится почти неприятно. Эйгону скучно, и он чувствует себя на этом празднике жизни просто лишним. Будь он сейчас в Волантисе, то уже давно бы забывался со своими друзьями у кого-нибудь из них дома, пока их предки отдыхают на Летних Островах. Но он вынужден проводить свои драгоценные каникулы здесь, среди семьи, которую почти никогда не знал. Они пытаются вести себя с ним мило, дарят более чем дорогие подарки, и в целом, их жизнь совсем не похожа на ту, что они ведут в Волантисе - подобный образ жизни ведут его одноклассники в Волан-Хай. И это не может не раздражать. Смех, звон столового серебра и встречающихся друг с другом стекол бокалов, в которых пенится шампанское, отдается в его ушах эхом, смешиваясь в отвратительную какофонию звуков, пока перед глазами продолжают плясать красные и синие вспышки. Красный. Синий. Красный. Синий. Изображение перед его глазами плывет, становясь все более расплывчатым, растворяемым во тьме, пока он падает куда-то в бездну, словно проваливается в забытье, выкурив слишком много травки. Тьма готовится принять его в свои эфемерные объятия, когда он резко вздрагивает, и тьма, испугавшись, отступает, являя маленький огонек света вдали. -Эй, мальчик, ты в порядке? - эхом звучащий голос. Свет карманного фонарика, направляемого прямо в глаза, ослепляет, заставляя его отвернуть голову, но он не может этого сделать, шею фиксирует специальный воротник. Он паникует, слепо молотя руками, движения которых тоже ограничены, так как он пристегнут к носилкам специальными фиксирующими его тело ремнями. -Тише, тише, ты в скорой, мы везем тебя в больницу, - объясняет ему врач и поправляет чуть съехавшую от резких движений маску с кислородом на его лице. Он ничего не отвечает на задаваемые вопросы: что у него болит и сколько пальцев он видит. В отделении скорой пусто, Эйгон смотрит на зеленую занавеску, скрывающую его от всего остального мира, смотрит на монотонный узор из серого горошка на белом больничном халате, в который его переодели здесь, смотрит на царапины на собственных руках от битого лобового стекла их машины, и чувствует как к глазам подкатывают горячие слезы. -Эйгон, - кольца спешат собраться вместе, занавеска отодвигается, и перед Эйгоном теперь лицо его дяди Оберина, лицо, на котором ничего, кроме бесконечной печали. Он плакал, горько, долго. Совсем не так как Эйгон, - Мне так жаль. -Мне тоже… Мы все время сожалеем, неизменно. О сказанном, о сделанном. Или несказанном, или несделанном. В семнадцать только и кажется, что жизнь бесконечна, скучна и ужасна. В семнадцать последнее, о чем ты можешь думать, это то, что последующий день что-то изменит, потому что он ничего не меняет. Эйгон никогда не боялся потерять кого-то. Тогда он ничего не боялся. Любимыми забавами было бродить по бордюрам крыш, представляя, что в любой момент можешь оступиться специально. Ощущать контроль над собственной жизнью в кои-то веки так реально. В конце концов он был всего лишь мальчиком, в возрасте, когда хочется только хорохорится и храбрится. -…что я не умер вместе с ними. Семнадцать лет, и такая же трагедия. -Ты можешь это пережить, - говорит ему Саймон, когда он признается своим друзьям, будучи в подпитии, что его родители разводятся. -Да ладно, это круто! - добавляет Одра, - Когда мои предки развелись, они вечно задаривали меня подарками, чтобы я встала на их в сторону. А еще у тебя будет возможность обустроить две разные комнаты, ночевать то там, то здесь, когда тебе будет удобно. Поссорился с одним - пошел жить к другому. Это круто. -Да, круто, - соглашается Эйгон, без особого энтузиазма в голосе и открывает новую баночку пива. -Вы не можете так поступить! - кричит он на отца, - Сначала разводитесь, а теперь принимаете такие решения, даже не спросив, что мы об этом думаем! - он обращается к Рейнис за помощью, но та уже давно тихонько плачет. -Мы говорим сейчас… - пытается сказать отец. -Я не хочу здесь оставаться! Все, что мне дорого, там, в Волантисе! -Нам лучше вернуться к этому разговору дома, - говорит мама, оборачиваясь на дверь, беспокоясь, что кто-то может услышать. -Дома? - фыркает Эйгон, - Это не мой дом. В ту минуту его так переполняла ненависть, что он не думал ни о чем кроме того, как было бы здорово, если бы никто не указывал ему что делать, таская по своей прихоти в другую страну, лишая разом всего самого дорогого. А меньше чем через час они попадают в аварию, и он остается предоставлен лишь сам себе, прямо как хотел. -Это я во всем виноват, - признается он потом дяде Джону, когда они останутся одни в пустой квартире, - Я хотел, чтобы они больше не указывали мне, что делать, и… -Мы не волшебники и мысли не материальны, хотя все так любят говорить, - перебивает его Джон, - Мысли и жизнь не имеют ничего общего, а этот мир существует вне твоего сознания. То, что произошло - все равно произошло бы, думал ли ты о плохом или хорошем. «Зачем я вообще родился?» - часто любил спрашивать он в пылу гнева у родителей. Они никогда не могли ответить на этот вопрос. -Почему я выжил? - говорит он теперь, - Я не заслуживаю жизни. -Есть причина на то, почему ты выжил, - отвечает теперь ему дядя Джон - единственный оставшийся у него близкий человек, - Если ты живешь, значит ты заслуживаешь. -Почему выжил я, а не они? -Послушай, Эйгон, - берет его лицо в свои огромные ладони дядя Джон, - Что бы ты сказал, если бы услышал, как твой отец говорит такие же вещи? Говорит, что лучше бы он не родился, но выжили другие? Что бы ты сказал? А? Если бы он сказал, что не заслуживает жизни? Эйгон молчит, ответ ведь очевиден, тогда мужчина продолжает: -Мы никогда не можем быть настолько же жёсткими с людьми, насколько можем быть к себе. Все, что ты говоришь о себе, думает про себя и кто-то другой. Что бы ты сказал, узнав об этом? - задав этот вопрос, он же сам на него и отвечает, - Ты бы сказал, что он неправ, что так думает. Так в чем же разница тогда? Ты также важен как и те, кого ты любишь и ценишь, потому что они любят и ценят тебя. -Откуда ты все это знаешь? - слова его кажутся такими мудрыми сейчас. -Я уже встречал однажды того, кто жалел о своем существовании, - говорит ему дядя Джон, и на лице его почему-то появляется улыбка. -И к чему он пришел? Этот человек? - интересуется Эйгон. -Глядя на его сына сейчас, я думаю о том, как он вообще мог сказать что-то подобное.