Эльфы, люди и притворщики

Чарли перевел тополь поближе к дому Гренковичей и теперь он красовался на подъездной аллее в начале улицы. Как передвигаются деревья? Незаметно, неуловимо для человеческого глаза… Вот ты стоишь посреди поля голого, смотришь на дальнюю рощицу, моргнул на один короткий миг, а вокруг тебя — деревья и туман. Он вечный спутник дриад, этот белесый и холодный туман, он всегда сопровождает деревья при перемещении, скрывает их следы. Конечно, не все деревья склонны к бродяжничеству, большинство из них мирно и спокойно спит, столетиями стоя на одном месте, к тому же не во всех из них живут дриады. Многие деревья были покинуты древопасами, не дождавшимися Радуги и Короны. И поэтому большую часть древесного населения занимают обычные деревья, но духи-дриады оберегают и защищают те, к виду которых относятся сами, к примеру, берегини-рябины селятся в рябиновых рощицах, осиновики и берёзники — в тех же случаях, и так далее. Ладно, обжились немножко, мебель твердо и точно (до первого случайного каприза) заняла свои места. Из новых соседей пока только Чарли и те, с кем приехали сюда, Франкелы не в счет, они много лет уже были соседями Гренковичей, а значит и друзьями, проверенные временем. Дерек поначалу переживал, что нет огороженных левад, и каждый божий день готовился к тому, что вот-вот придется ловить разбежавшихся лошадей, но время шло, а их лошади всё так и были на месте, никуда и ни зачем не разбегались. Лери забавлялась и шутливо подтрунивала над Дереком, на что тот нервно огрызался: — Вот погоди, Лерка, разбегутся кони, по-другому запоешь! — Не дождёшься, старик, не разбегутся! — А у них… а у них просто стимула нет, вот! И однажды обрушился на них такой… стимул, который заставил Дерека понервничать. Это случилось во второй половине дня, братья Франкелы зашли к Лери обсудить что-то на тему пересадки растений, ну и вот, разговаривают они, спорят о том, куда, какой и с чем… А тут ржание издалека донеслось, весёлое да многоголосое, их лошади, пасущиеся на лугу, дружненько подняли головы, да и заржали в ответ, а там вскоре и табун пожаловал. Местных лошадей, значит, свободных коней Балинора. Скачут длинногривые красавцы, один другого краше, масти все однотонной, то есть если белая, то белая с ног до головы, рыжая без единого светлого волоска, гнедых, пегих и прочих двухцветных лошадей, как вы понимаете — нет и не было. Так вот, скачет нехилый такой табун, голов эдак в двадцать, и ржет-заливается, за собой всех так и манит-приглашает, айда за нами, ребята! Вперед, на свободу!.. Первым сорвался с места Ян Малкольм, за ним Мери, Леголас… потом, задрав хвост, поскакала за ними Катиффа, а за ней и Магомет с Кантакларо… Дерек, потрясенный и растерянный, просто онемел от горя, глядя вслед ускакавшим предателям. Рядом с ним замерла Лери, подняв руку козырьком, и посмотрела туда же из-под руки с улыбкой. Бедняга Дерек хотел было возмутиться и укорить её за твердолобость, но не успел. Их лошади вдруг оторвались от балинорского табуна и так же, развесёлым галопом вернулись на луг и как ни в чем не бывало принялись спокойно пастись. Соломон, к чести сказать, с места не стронулся, а лишь равнодушно смотрел вслед свободным лошадям. Дерек повернул к Лери растерянное лицо и вопросительно уставился на неё, она вздохнула: — Ну сам посуди, с чего им убегать, да и куда? Они привязаны к нам крепче якорной цепи любовью и дружбой, даже Леголас, который сроду не знает, что такое уздечка и никогда не испытывал лошадиных страданий. И изгороди нам не нужны, хотя, будь здесь машины-автомобили, я бы в первую очередь обнесла всю нашу территорию «ежами» и сеткой-рабицей в три ряда. А так... зачем париться, раз машин нет, то нет и опасности того, что наших лошадок какой-нибудь грузовик собьёт, верно, Дерек? Так, ладно, а вот эти маргаритки лучше сюда пересадить… Соломон задумчиво понюхал морду подбежавшего Яна Малкольма и легонечко ущипнул за холочку, спрашивая, куда сыновья и дочери здешнего Ветра скачут? Ян равнодушно отмахнулся хвостом, да никуда, мол, бездельники они и клоуны, без царя в голове. Соломон кивнул и, удовлетворенно опустив голову, принялся щипать сочную травку. Странное место они выбрали для переселения, очень странное, но, к счастью, такое же безопасное, как и левада там… хм, а где это там? Ну, как бы там ни было, а прошлое следует оставлять в прошлом, ведь на самом деле всё просто, как и всякая истина в простом. В настоящем здесь и сейчас, всё остальное не имеет значения, разве что глаза вроде лучше видеть стали или нет, напротив, мыслей в голове больше становится… да, верно, мыслей, и думается всё лучше и лучше с каждым днём. И, главное, понимания больше становится, вот, к примеру… но возникнувшая было мысль испаряется без следа, отвлеченная новым пучком травы, в которую затесалась семенная коробочка какого-то цветка, и Соломону пришлось осторожно выплюнуть её, забыв на время о том, что он становится умнее. В одну из ночей собаки подняли шум, громко залаяв и перебудив весь дом. Михаэль, сонно ворча, поднялся с постели и вышел из спальни, Лери же поспешила к детям, как и всякая нормальная мать, она в первую очередь должна позаботиться о безопасности детей. Грозно и оглушительно забухал басом Барм. Ого, а он-то с чего загавкал? Сроду же охранником не был! Лери, перепугавшись, схватила заспанного и хнычущего спросонок Севера и понеслась в комнату Люпина, на бегу зовя Гарри, тот выскочил из своих апартаментов и побежал следом за ними. Влетев на балкон, чтобы с него спуститься в сад, Лери тут же поняла, что это было ошибкой, в нос ударил тяжелый металлический запах. Запах крови! Твою мать!.. Она рванулась назад, собираясь вернуться в дом, но тут вперед устремился Эльмо, оживший Патронус Гарри. Понюхав воздух, серебряный пёс повернул лобастую голову к ним и сказал: — Вообще-то он ранен, ему нужна помощь, а не паническое убегание от него… Эта разумная и вменяемая фраза от мудрого сенбернара привела Лери в чувство. Опомнившись, она передала Севера на руки Гарри и, присмотревшись к темной тени в углу у самых перил, тут же послала Эльма за Михаэлем. Гарри, крепко прижимая к себе маленького братишку, прищурившись, пытался рассмотреть хоть что-то, но пришельца скрывала тень. Несмотря на это, юноша всё-таки ухитрился разглядеть сгорбленную крупную фигуру, закутанную в плащ. В воздухе слышались странные булькающие звуки, как от засорившегося крана, из которого толчками выплескивается ржавая и густая вода, и, словно в довершение картины, перед ними продолжал стоять жуткий запах крови, и без того нагнетая кошмарную обстановку. Ой, ну хоть бы слово сказал, что ли, гад, чего молчишь, скотина? Слово хоть одно скажи, сволочь, не пугай нас… На балкон бесшумно скользнул Эльмо, а за ним Михаэль и Северус со светильниками. При их свете стала понятна причина молчания ночного гостя, в горле у бедолаги торчала короткая оперенная стрела. А то, что они приняли за плащ, оказалось крыльями. И наличие крыльев объяснило, почему гость пришел не снизу, через дверь — он прилетел по воздуху и, скорей всего, просто упал к ним на балкон от слабости и кровопотери. А так как это было непонятное крылатое чудо-юдо, Лери послала Эльма и за Данилой до кучи, раз это существо из их мира, то пусть он и разбирается. Решив часть проблем, она забрала у Гарри сына и поспешно ушла в дом, недовольно ворча что-то о всяких крылатиках и нетопырях, которые не-пойми зачем сваливаются на головы честным гражданам и превращают нормальных сенбернаров в московских сторожевых. Михаэль и Северус чуточку попримеривались, как половчей взять этого типа, и так и эдак попробовали, казалось, что у него повсюду крылья растут… но кое-как разобравшись, они всё-таки ухватили его под руки и оттащили вниз, в больничное кры… то есть отделение, простите, и так кругом сплошные крылья. Гарри шел рядом и освещал им путь. Дотащили, уложили на высокую койку, осмотрели... Да уж, весьма колоритная личность. Дюжий мужик под два метра ростом, лицом и шевелюрой как молодой Джефф Голдблюм из фильма «Муха», только с клыками во рту вместо нормальных человеческих зубов; на пальцах — острые и загнутые когти, уши — эльфийские, за спиной из лопаток торчат длинные, с его рост, кожистые крылья на манер нетопырьих, как выразилась несколько минут назад Лери. Очень экзотическая хрень… крылатый эльф, что ли? Прибывший Данила подтвердил их догадку, да, это действительно оказался крылатый эльф. И кому же он так не полюбился? Данила осмотрел стрелу и, выругавшись, сказал, что она сделана руками человека и выпущена в эльфа им же. Очевидно, какой-то деревенский неуч решил не доверять мировой Зачистке в день Радуги и взял на себя самоуправство. К сожалению, такие идиоты и здесь тоже водятся, человек, что поделать… В бедолагу вкатили лошадиную дозу морфия и, погрузив его в глубочайший наркоз, провели срочную операцию по удалению стрелы из гортани. После чего рану промыли и зашили кетгутом, всё равно швы так и так скоро снимать, так какая разница, чем штопать, вот и пусть само рассасывается, возни меньше. А то объясняй ему ещё... Кто его знает, а вдруг он дикий, кусается и никого не подпустит к себе, когда очнется. Крылатый эльф пришел в себя ближе к вечеру. С ночи, утра и весь день он пролежал пластом, не шевелясь, как неживой, даже грудь его слабо поднималась-опускалась, порой вызывая тревогу у спасателей, вынуждая тех проверять, а жив ли он вообще. Так что к тому времени, когда его положение более-менее стабилизировалось, Михаэль был совершенно измотан и его на посту сменил Гарри, именно в его дежурство пациенту и пришло в голову очнуться. Сначала он вздохнул, потом слегка шевельнулся на кровати, Гарри, затаив дыхание, наблюдал за ним, он даже встал с кресла и склонился над раненным эльфом. Густые черные ресницы дрогнули, веки медленно поднялись, и в Гарри, прямо в душу, вонзились янтарно-желтые глаза. А потом в улыбке растянулись губы, обнажая внушительные клыки почище вампирских, белоснежные и совершенно жуткие, вполне себе звериный оскал. Это, как ни странно, заставило Гарри опомниться, и он испуганно шарахнулся назад. Едва не упав, юноша вылетел в коридор и позвал отца, потом, подумав, он вошел следом, на всякий случай, папу он с этим монстром одного не оставит. И палочку приготовил, крепко зажал в руке, тоже на всякий случай, мало ли, вдруг и правда дикий, ка-а-ак накинется, ой, и заклинание надо бы приготовить, так… сперва Инкарцеро, а потом Ступефай… или нет, наоборот, сначала оглушить, а потом связать. Зря готовился, заклинания не понадобились, потому что дальше всё было как в песне: «И была прощальною улыбкой его, последнею фразою прости-прощай… Ухожу на Запад по дороге своей, ты меня помни и никогда-никогда не забывай…» Гарри в ужасе так и примерз к полу, смотря, как отец сдергивает парня на пол и, встав на колени над ним, яростно бьет того сложенными кулаками в грудь, хриплым шепотом отсчитывая секунды: «и раз… и два… и три… и четыре…», а потом, нагнувшись к лицу, делает ему искусственное дыхание изо рта в рот. Это что же? Помирает?.. Опомнившись, Гарри ломанулся прочь, отчаянно зовя на помощь Данилу, Северуса, хоть кого-нибудь… Откачали, конечно, запустили остановившееся сердечко, а Гарри в который раз прокручивал в голове слова Эльма о том, что помощь ему нужна, а не трусливое убегание. Вот он дурак, испугался умирающего. Хорошо хоть на помощь догадался позвать… Терзается Гарри, переживает свою идиотскую трусость, а перед глазами так и стоит та картинка: последняя улыбка и янтарный взгляд умирающего эльфа. Подошла Лери, села рядом с Гарри и протянула ему кружку горячего мятного чая. Тот молча и благодарно взял кружку, обнял её ладонями и снова уставился в пустоту перед собой, собираясь и дальше страдать-терзаться. Но Лери не дала ему уйти в себя, она обняла его за плечи, легонечко покачала туда-сюда и серьезно сказала: — Перестань, Гарри. Мы же спасли его, не дали ему уйти за грань. — Но я его испугался… Умирающего испугался. — И правильно сделал, Гарри. Мы живем в новом мире и не всегда знаем, что здесь безопасно, а что нет. Гарри, ты правильно поступил, твой страх здесь единственный верный друг и советник, и ты должен подчиняться ему, потому что страх и боль самые верные наши ощущения. И если мы не будем им следовать, мы погибнем. Ты, главное, помни, Гарри, ничего не боится только полный идиот и даун. Тут на веранду вышел Михаэль, посмотрел на жену и старшего сына и устало улыбнулся: — Всё в порядке, жить будет. Он назвался Тайгерисом, Данила перевел его имя как Тигровый глаз.