Настоящая королева

Махидевран, находясь теперь на вполне законных основаниях в покоях Валиде, была в смешанных чувствах от одновременных радости и задумчивости. Радость заключалась в том, что наложница Мустафы, Айше, была беременна и, вполне возможно, могла родить наследника, а могла и не родить — на всё воля Всевышнего. Задумчивость же была в том, что её сын уже несколько месяцев на троне, а вопрос с Хюррем и её детьми не решён до сих пор. Понятно то, что ни Михримах, ни Джихангира закон Фатиха не коснётся, но остальные трое — Мехмед, Селим и Баязид — являлись следующими претендентами на трон… И снова всё упирается в Айше и её нерождённого малыша… Может Всевышний и дарует ей внука, чем успокоил бы душу черкешенки. Однако, был один случай, который и позабавил госпожу, но и разозлил довольно сильно. Несколько дней назад, когда объявили о беременности Айше, без разрешения в покои Махидевран влетела, аки адская фурия, Фатьма-хатун, что, пусть и была фавориткой, но уже давно не посещала покои Мустафы. Девушка возмущалась, почему она не может попасть на Золотой путь, на что получила короткий и ёмкий ответ от Махидевран: «Значит больше неинтересна — смирись». Успокоилась ли Фатьма? Да скорее ветра больше никогда не будет, а бобры начнут есть змей, чем эта девушка остановится. Самое странное, что она делала, так это каким-то образом пробралась в покои Мустафы и стала ожидать его там, но её поймала Валиде, зашедшая к сыну, которого в покоях не оказалось. «Лили на тебя нет…» — как-то с усмешкой и некой горькой печалью подумала женщина, вспоминая давний случай, связанный с избиением несостоявшейся фаворитки. Через неделю Хюррем намерена уехать в Амасью с разрешения Мустафы, который никак не мог принят решение по поводу членов своей семьи. С одной стороны он должен подчиниться, а с другой же султан понимает, что это его семья, его братья, какой бы их мать не была. И каждого из этих мальчишек Мустафа любит, не говоря уже о единственной сестре Михримах… Да и Сулейман, что уж тут говорить, любил всех своих детей одинаково и всем уделял внимание, прививал почтение и любовь друг к другу, а теперь… Теперь Мустафа должен всё это перечеркнуть? Забыть, будто не было тех лет? Это невозможно. Такое забыть нельзя. Это будет чем-то бездушным с его стороны… А он же не бездушная каменная статуя… — Что ты скажешь мне, Ибрагим? — султан и его визирь прогуливались по саду, решив, что на свежем воздухе принимать решения проще — Есть идеи? — Я подумал над тем, что вы предложил и, думаю, что возникают вопросы и довольно серьёзные, — паша достал из-за пазухи большой лист бумаги и стал зачитывать, время от времени комментируя — Вы предлагаете отречение для каждого из ваших братьев и его потомков. Хорошо, но может быть ситуация, что уже жизнь вашего, предположим, правнука, будет висеть на волоске, а у него нет ни одного сына. Что вы тогда предлагаете делать? — Ну, можно тогда сделать наследником самого старшего из ближайших родственников, — Мустафа понимал, что он ещё молод и ему необходим надлежащий опыт, который он не успел получить в достаточном объёме в бытности шехзаде — Или же не уходить в поход без наследника… — Хорошо, такой вариант имеет место быть, — Ибрагим, хоть и был верен новому падишаху, но не сдавал своих позиций — Но если этот наследник окажется, простите, не самым умным, его не примут народ и янычары или это будет младенец, как вы потом сказали? Не гневайтесь, но я стараюсь продумывать все варианты, которые могут случиться. — Ты в таком свете всё это освещаешь, будто эта идея ужасна… — с некой безнадёжностью мужчина осмотрелся, словно ища в деревьях и кустах поддержку. — Повелитель, — выдохнул Паргалы, убирая лист обратно — Этому закону больше ста лет. Его приняли в то время, когда выбора не было. Братья убивали братьев дабы избежать войн за трон. А если, даже если ваше предложение примут и ваши братья подпишут отречение, то что может их потомкам помешать взбунтоваться под предлогом «не я подписывал»? Это всё стоит прочно, все привыкли и это не вызовет осуждения. Простите, но не ломайте то, что прочно стоит. — Мехмед Фатих был великим падишахом. Я этого не отрицаю ни в коем случае — Константинополь завоевал, но он обрёк своих потомков на выполнение великого греха, хотя любая религия против убийства. Что христианство, что иудаизм, что мусульманство — никто не одобрит убийство, — сын Сулеймана продолжил прогулку, пытаясь восстановить спокойствие, но понимание неопытности и некоевого бессилия его раздражало. — Шехзаде Мехмеду сейчас только четырнадцать лет — он слишком юн, чтобы понимать, что он подписывает. Нужно подождать ещё, я думаю, года два или три, чтобы его решение было осознанным. Это же касается и остальных его братьев, — рассуждал вслух паша, будто в мыслях играл в шахматы или в нечто подобное — Но и о Хюррем не стоит забывать. Даже без прежнего влияния она опасна, ведь вокруг неё могут собираться те, кто может быть против вашего правления. — Я это понимаю, но она, в конце концов, мать моих братьев и сестры — избавляться от неё не вариант, — отрезал Мустафа, чем довольно сильно разочаровал грека — Они ещё дети и без матери, какой бы она ни была, не смогут, — он остановился, думая, уходить обратно или ещё прогуляться — Я ещё подумаю над этим вопросом, паша. И если же у тебя будут идеи, то говори мне об этом. Понимаю, что мне не хватает своего рода стального стержня, но я не хочу становиться… Не хочу быть братоубийцей. — Хорошо, повелитель, но… — замялся Ибрагим, подбирая слова — Вам нужно появиться на заседании совета, ведь с момента принятия власти вы были на нём только раз. — Да… Пора решать эти проблемы, а то я слишком засиделся… Лондон… Утром Мария отправилась в порт по приказу своей госпожи. Было довольно прохладно, даже холодно, а потому она куталась в шерстяную накидку. Попутно она придумывала, что скажет и как, ведь она практически отвыкла говорить на других языках, кроме английского или итальянского. В рукаве у неё была записка с решением, которое никто, кроме самой Лили, не знал, хотя Марию кусал змей-искуситель, подстёгивая её любопытство. — Мне нужен Хызыр-паша, — пыталась произнести гречанка, останавливаясь по пути к кораблю — Я бы хотела кое-что передать Хайреддину-паше… Ох, пресвятая Дева… Помоги… Она сделала несколько глубоких вдохов, а потом, всё же собрав свои душевные и физические силы, пришла к кораблю, но там её встретили стражники, которые явное не собирались её пропускать, даже после объяснения причины. — Тогда сам сходи и сообщи паше, раз меня не пускаешь! — Мария уже начинала выходить из состояния равновесия, чем нескрываемо веселила двух мужчин — Я даже с одним из вас не смогу справиться, что уж говорить о вас, паше и, уж тем более, команде. — О, Аллах! — взвыл один из них, а потом посмотрел на другого — Придержи её, а я схожу к паше, а то никакого покоя от этой хатун нет. — Не трогай меня! — девушка ударила стражника по руке, который уже хотел схватить её за локоть — Сама не убегу никуда — мне срочно! — Тогда, во имя Аллаха, замолчи, — выдохнул он, молясь о том, чтобы его сослуживец пришёл скорее. Вопреки ожиданиям Марии по поводу того, что её проводят к паше, рыжебородый встретил девушку на борту, разрешая ей подняться. Корабль был огромен и, поневоле, вызывал ощущение некой ничтожности. Своим размером он вызывал трепет и уважение к его создателю и капитану. — Что решила твоя госпожа, хатун? — спросил Хызыр Реис, скрещивая руки на груди. — Не знаю, паша, но она отправила вам записку, — девушка достала лист бумаги, сложенный вчетверо и передала его мужчине. — Откуда так хорошо говоришь по-нашему? — без особого интереса поинтересовался Хайреддин, читая записку, а потом, кивнув мыслям, убрал её за пояс. — Схожий корабль много лет назад привёз меня в Топкапы после похода на Родос, — объяснила Мария, ожидая ответа, но, как оказалось, ответ будет не тот, какой она себе представляла — Там и выучилась. — Скажи своей госпоже, что всё понятно и её просьба будет выполнена, — сказал рыжебородый, а потом крикнул какому-то юноше, стоящему поодаль — Хасан! Сегодня вечером отходим! *** Играясь с Вильямом, Лили обдумывала своё решение. Правильно ли? Но ни тут, ни где бы ещё она не может найти себе пристанища, словно заблудшая душа, которую не пускают ни в ад, ни в рай — в чистилище. Однако, в случае Бронт, она должна определиться, где для неё ад, а где рай. — Рай везде, где ты рядом, мой хороший, — Ченс поцеловала мальчика в тёмную макушку и дала ему игрушечного мишку, сделанного из шерсти, а потом собралась уйти вниз. — Мама, — произнёс мальчик, прижимая маленькими ручками к груди игрушку — Мама! — Родной! — Лили подхватила малыша на руки и, смеясь, несколько раз подкинула, заставляя самого Вилли звонко смеяться — Маленький мой! — Госпожа? — Грета, напуганная неожиданным шумом на втором этаже, прибежала и увидела свою леди в слезах — Что случилось? — Он назвал меня мамой, — Ченс опустила мальчика на пол, а сама села на кровать и стала часто дышать от нахлынувшего возбуждения, но довольно быстро взяла себя в руки — Мария вернулась? — Нет ещё, — ответила девушка, поправляя блондинистую прядь. — Хорошо. Сделай ромашковый отвар мне, — Грета, поклонившись, ушла, а Лили продолжила смотреть на своего приёмного сына и, по совместительству, двоюродного племянника. Что ж, пусть этот мальчонка думает, что Лили является его матерью. А какой смысл в будущем рассказывать Вильяму о его настоящих родителях, если отец мёртв, а мать — бросила. Впрочем, если он как-то узнает и попросит объяснений, то Ченс, конечно же, расскажет всё, как оно есть. Но этот момент, который рано или поздно наступит, пугал девушку очень сильно. Она уже представляет те слёзы, которые прольёт в тот день, однако это казалось неизбежным, но далёким, а потому пока можно спокойно выдохнуть. — Я люблю тебя, мальчик мой, — Бронт посадила Вилли на колени и обняла — Ты только мой. Другой мамы у тебя нет. Только я. Топкапы… Мустафа, наконец избавившись от общества Ибрагима, ушёл вглубь сада, сойдя со всех дорожек, намереваясь кое-кого побеспокоить. Когда был убит лорд Бронт, а султан Сулейман узнал об этом, то решил исполнить последнее желание мужчины, помимо наказания виновных — похоронить его под ярко-красным клёном. Листья этого дерева держались на нём до самого конца декабря, прежде чем совсем облететь, но до последнего сохраняли свой алый цвет. А чуть в стороне были могилы Кэтрин и Шарлотты. — Доброго вам дня, лорд, — молодой султан присел у небольшого насыпного холма с большим камнем, на котором было написано имя покойного — Хорошая погода, да? Ну и ерунду я сейчас сказал, знаю… Хотел попросить наконец у вас прощения за то, что не смог вас спасти… Я пытался, правда… Мы все пытались… И я, и Ибрагим, и ваша дочь… Я знаю, что английский король просто на просто проглотил вашу смерть, как виноградину, получив жалкие извинения от испанца. Я не могу понять, как можно было так безразлично отнестись к жизни своего подданного, а потому и за них я прошу прощения… — Мустафа взял с земли алый кленовый лист и поднялся на ноги, обдумывая следующие слова — У меня столько мыслей в голове и такая каша, что я просто путаюсь в словах… Мы с вами при вашей жизни не особо беседовали, но отец говорил о том, что к вашему мнению стоит прислушиваться, если вы что-то советуете — не успел я этого узнать и проверить. Я уже навещал отца… И вот дошёл до вас… Было бы удивительно, если бы вы могли мне что-нибудь посоветовать или же направить, задать путь… Не считайте меня слабым или же глупым… Просто я признаю то, что ещё не готов быть падишахом, хотя выбора у меня и нет. Я искренне надеюсь, что моя судьба будет хоть немного схожа с судьбой Мехмеда II, ведь тот был даже моложе меня, когда взошёл на трон… Но одной надеждой ничего не сделаешь — я тоже это понимаю, а потому, как я обещал отцу, так и обещаю вам, что я не прекращу своего обучения, ведь без него я не обойдусь.