Существа внутри

Пообедав я пошел гулять по двору перед домом, мне было строго запрещено уходить куда-либо, кроме как к Энн, потому что я мог потеряться или споткнуться где-то в безлюдном месте и сломать ногу, и мне бы там никто не помог. Это рассказал мне папа, когда я был совсем маленьким, и с тех пор у меня даже не было мыслей о том, чтобы как-то тайно удрать. Сегодня был какой-то особенно пасмурный и грустный день. «Солнце, наверное, совсем обленилось. Даже не хочет разогнать тучи», - подумал я и посмотрел на пустынную улицу. На ней не было ни машин, ни людей, ни животных - ничего, выдававшего хоть какие-то признаки жизни. Просто пустой и тоскливый город, будто бы заброшенный и забытый много лет назад. Картину дополнял все тот же особняк, уж точно казавшийся нежилым. Но я-то знал, что скоро все переменится, и этот дом будет дышать жизнью, которая в него вселилась. Я взял лежащие на крыльце мелки и, чуть пройдя по дорожке вперед, сел и начал рисовать. Взяв синий, я нарисовал Тама. Не знаю, почему. Просто хотелось как-то выразить то, что он никуда не делся и деваться не собирается. Желтым я дорисовал ему волосы и точки-звезды на пижаме. Лицо получилось слишком маленьким, и я не смог наририсовать на нем глаза, нос и рот. Рядом я нарисовал себя – такого обычного, в той одежде, в которую я сейчас был одет. Мои темные волосы мне пришлось рисовать угольком, отчего они как-то чересчур выделялись. Я нарисовал красную футболку и голубые джинсовые шорты до колен. Я даже не заметил, как ко мне кто-то подошел, поэтому внезапно заговоривший детский голос у меня за спиной меня немного напугал: - Привет. - Я немного вздрогнул. Мне показалось, что голос немного похож на девчачий. Я повернулся, и действительно: передо мной стояла она. Девочка с короткими волосами. И как я только мог подумать вчера о том, что это мальчик? На ней была аккуратная форма черного цвета с какой-то эмблемой на воротничке пиджака. Я долго смотрел на нее, сразу же забыв обо всем: о рисовании, о Таме, о родителях и врачах. Она провела рукой у меня перед носом, и я тряхнул головой, будто бы сгоняя эту повисшую пустоту в моей голове. - Привет, - ответил я, все еще не отрывая от нее глаз. - Почему ты так смотришь на меня? - она опустила взгляд в землю, видимо, смущаясь того, что я ее рассматривал. У нее были каштановые волосы, а на челку была прикреплена заколка в виде божьей коровки. Я все еще молчал, и тут снова увидел Тама, прямо за ее спиной. Я резко перевел взгляд на него. Он провел большим пальцем посередине своей шеи, показывая, что со мной будет, если я вдруг что-то скажу о нем. Я заметил, что на той линии, где он провел пальцем, появились капельки крови, которые через несколько секунд преобразовались в одну линию и стали стекать тоненькими ручейками по его шее. У меня снова задрожали руки, а девочка стояла передо мной, все еще пытаясь привлечь мое внимание щелчками пальцев у самого лица, но ничего не могло меня отвлечь от того, что сделал Там. Девочка даже повернула голову в то место, на которое я смотрел, но я заранее знал, что она ничего там не увидит. - Ладно, мне пора. - Я даже не ожидал, что она так быстро уйдет. Девочка отошла на несколько шагов и сказала, что вернется через полчаса, когда переоденется и поест. Она побежала к себе домой, а я все продолжал смотреть ей вслед. До этого я очень редко общался с кем-то кроме Тама. Лет пять назад мама с папой пытались отдать меня в детский сад. Промучился я там пару недель, и в итоге решили, что в кругу сверстников чувствую я себя плохо. Я даже ни разу не глянул в их сторону. А еще я не понимал почему меня заставляли есть, гулять и спать, если я этого не хотел. Я просто говорил с Тамом, пока другие дети играли друг с другом. Тогда он рассказал мне еще одну сказку: - В одном городе стоял дом. Неприметный, он находился среди множества зданий, со всех сторон закрывавших его. В нем жили странные дети, которые никогда не знали родительской любви. - Именно в тот момент я впервые задумался о том, какова будет моя жизнь без мамы и папы. Я же почти не общался ни с кем, кроме них. Кто бы будил меня по утрам для того, чтобы я не пропустил урок, кто бы кормил меня, если бы не они? А кто бы покупал новые вещи, книги или игрушки? Я вдруг понял, что не смогу без них жить. Я тяжело вздохнул и продолжил слушать очередную странную сказку.- Они были жестокие и беспощадные. Они постоянно мучили животных, а учителей, следивших за ними, они доводили до страшных нервных срывов и увольнений меньше, чем за месяц. Только один человек находил к ним подход: он был директором этого дома. Все ребята его уважали и ценили, но тот был очень стар и вскоре умер от какой-то болезни. Когда дети поняли, что они остались без присмотра, они решили, что с этих пор они будут жить каждый по отдельности. Они разъезжались и расходились. Дом быстро опустел, а вскоре этот бездушный, жалкий каркас без всякого наполнения был снесен. Но все бы ничего, если бы дети просто разъехались. Всего через несколько лет они умерли по разным причинам. Но любая из этих смертей была связана с тем, что они все могли жить или существовать только вместе и никогда по отдельности. За то время, что они там жили, их связали крепкие узы дружбы и одного коллектива. Они привыкли, что никогда не делали что-то в отдельности друг от друга. Даже обязанности в каком-то одном деле были распределены, и эти навыки, совершенно ничтожные по отдельности, Вместе совершали. Вот они и не смогли выжить поодиночке. Ты понимаешь, к чему я клоню? – спросил Там, выведя меня из размышлений. - К тому, что всегда надо быть с кем-то, чтобы он тебе помогал? – спросил я, будто бы заранее зная, что это неверно. И я оказался прав. - Нет. К тому, что ты всю жизнь должен построить так, что если кто-то уйдет от тебя, не важно, по каким причинам, то ты обязан уметь делать абсолютно любую работу самостоятельно. - Получается, я должен жить, будто бы один, даже если рядом есть тот, кто мне помогает? – спросил я, догадываясь о том, что я завишу от родителей. Кто, если не они, помогут мне с чем-то, расскажут что-то или что-то дадут? Неужели настанет момент, когда я обязательно пойму, что не могу ничего без их помощи? - Именно, Марк. Ты и сейчас должен начать учиться быть независимым ни от кого. Я не помню, как я провел последний день в детском саду, но зато прекрасно помню то, как Там рассказывал мне об этом доме. Наверное, его сказки я запомню на всю, надеюсь, долгую жизнь. Почему-то вспомнил об этой истории я только сейчас. И внезапно понял, что Там был прав. Вместе с мамой ушла львиная доля меня. Будто бы от моей души оторвали кусок и выкинули куда-то, а я теперь в жизни этого не найду. Я был очень опечален этим открытием, но тут мою грусть прервал звук открывающейся двери нашего дома. Я повернулся и увидел направляющуюся ко мне Энн. Она подошла и спросила о том, что со мной такое и почему я сижу на земле с таким лицом, будто бы сейчас заплачу. Сначала я не хотел ничего отвечать, но почему-то передумал и рассказал о всем, что только что произошло во дворе. О мальчике, который оказался девочкой и о странной истории, после которой я вспомнил о маме. Конечно, я не стал рассказывать о том, что Там снова меня пугал: ведь я знал, что мне за это будет. Энн внимательно все выслушала, а в ответ лишь крепко обняла меня и посоветовала не забивать себе этим голову. С этими словами она погладила меня по голове, и я не стал ни сопротивляться, ни говорить, что ее ненавижу. Ее руки были какими-то другими, нежели руки доктора или других людей. Я тоже обнял ее и сказал, что я, наверное, пойду домой. В эту секунду я увидел, что она заметила мой рисунок. Она нахмурилась, будто бы почуяв неладное, но все равно ничего не сказала, за что я был ей очень благодарен. Как же я устал от того, что взрослые обсуждают каждый мой поступок, каждое слово и картинку. Что они надеятся выискать в них? Я, наверное, пока этого не пойму. Я вздохнул и встал с земли. Я попрощался с Энн, пожелав ей хорошего дня, и ушел домой. Зайдя в свою комнату, я упал на кровать. Перевернувшись на спину, я, глядя в потолок, продолжил думать о той девочке и, наверное, сам не заметил, как уснул. Я проснулся, судя по всему, через пару часов от того, что папа кричал из кухни: - Скоро придет учительница, приготовься к занятию! - Ты же говорил, что она не придет!- крикнул я в ответ, с трудом раскрыв глаза. - Я созвонился с ней, и она сказала, что у нее есть пара свободных часов, которые она может посвятить тебе. - Я вдруг понял, как некстати у нас сейчас урок. Как же мне будет стыдно, если я не скажу ничего по прошлой теме. Я злился на самого себя за то, что я решил поспать именно сейчас, а не в какое-то другое время. Я нехотя встал с кровати и, потянувшись, полез на полку за учебниками. На расписании, что висело на стене, было написано, что сегодня будет география и история. Это было не очень хорошо. Я не любил географию. Почему-то она у меня не запоминалась: я не мог отличить Эверест от Эльбруса или Баренцево море от Берингова. Но учительница говорила, что я все равно молодец и знаю много для своих десяти лет. Мне казалось, что это не так, потому что папа, когда кричал на меня, называл безмозглым дегенератом, не способным ни к какому труду. Мне было очень обидно, когда он так говорил, и я изо всех сил пытался это исправить. Положив книги и тетради на свой письменный стол, я сел у окна и пытался разглядеть учительницу. Она всегда приходила с левой стороны. Обычно она была одета в синий плащ до колена с двумя рядами пуговиц. У нас всегда была преимущественно прохладная и облачная погода, но мне почти никогда не было холодно, поэтому я чаще всего носил футболки и шорты. На ней, в свою очередь, чаше всего были одеты какие-то блузки мягких тонов, вроде персикового или голубого, и строгие льняные брюки со стрелочками. Когда я спрашивал, зачем она так одевается, она говорила, что так положено: ведь она приходит на работу, и что это нужно, чтобы я не отвлекался. У нее были длинные черные волосы, которые она собирала в пучок. Когда я просил ее распустить его, она лишь смеялась. Я не понимал, почему. И сегодня она все так же вышла из-за поворота слева и направилась к моему дому. Почему-то у меня сегодня не было никакого желания учиться, наверное, потому, что я еще не проснулся окончательно. Я пошел в ванную и умывался, предположив, что так я приду в себя и буду готов к занятиям. Пока я умылся, раздался пронзительный звонок в дверь, который сейчас показался мне особенно противным и резким. Я закрыл уши руками и, не удержавшись, закричал. - Успокойся! - строго крикнул папа, подходя к двери. Но я не прекратил кричать, пока не услышал заветный щелчок открывающегося двери, а потом и мелодичный, приятный голос учительницы: - Здравствуйте. Мне показалось, что я слышала крики только что. У вас что-то случилось? Я внимательно слушал, как папа второпях объяснял ей события прошедших нескольких дней и причины, по которым занятия были отменены. Но он говорил так тихо и неразборчиво, что я едва понимал, о чем он. Я зашел в комнату и сильно напряг слух, но все равно слышал только ее голос, то ахающий от страха и удивления, то огорченные и сочувствующие слова. Иногда я улавливал и папины слова, но это случалось куда реже. Говорил он очень тихо, что было совершенно на него не похоже. Вообще, папин низкий и бархатистый голос очень сочетался с его внешностью. В прошлом будучи спортсменом, он был подтянут и мускулист, хотя возраст его давал о себе знать. Конечно, он уже давно бросил спорт и нашел хорошую работу. Он работает на какой-то важной должности в строительной компании. Он очень любил свою работу, и я был жутко зол на себя за то, что мешаю ему заниматься своим любимым делом, отвлекая его своей противной болезнью и приступами. Я продолжал слушать голоса учительницы и папы, пытаясь вникнуть в то, о чем они говорили и я с трудом разбирал обрывки фраз, которые никак не могли собрать воедино: папа говорил что-то об осложнениях и стрессе, а учительница все приговаривала: «Боже мой… Какой ужас». Я постепенно понимал, о чем идет речь, но все равно не мог разобраться в сути. После я услышал шаги учительницы. Я, конечно, умел их отличать от папиных, и в этом мне помогала наша деревянная лестница со скрипучими ступенями. Папины шаги были грузными, будто бы он, перешагивая на ступень выше или ниже, переваливал весь свой вес на переднюю ногу. Лестница под ним чуть слышно завывала своим скрипучим голосом. Учительница же всегда поднималась быстро, казалось, что она почти не касалась ступенек. Только чуть слышное топанье раздавалось от ее шагов. Ну, а мамины шаги были самыми лучшими: когда поднималась она, как и учительница, почти беззвучно, ее шаги были какие-то чуть шаркающие. Я бы их узнал, наверное, из тысячи. Ну вот, раздался стук, прервавший мои воспоминания о маме. Хотя дверь была открыта, и я был готов ко встрече с учительницей, она все равно остановилась перед дверью, ожидая разрешения на вход. Я, конечно же, разрешил: - Вы можете зайти, - спокойно сказал я. Она вошла, и я понял, что она была несколько необычна сегодня в сравнении с другими днями. Она была в юбке. Из того же материала, что и ее штаны, такая же строгая, как и всегда, но все равно в юбке. Так же на ней была надета знакомая мне белая блузка и сверху вязаная кофта на пуговицах. Честно говоря, я всегда чувствовал себя неловко из-за ее одежды, ведь я неизменно носил шорты и футболки, но она всегда говорила, что ничего страшного от этого не произойдет. Несмотря на это, мне казалось неправильным, что я хожу на ее уроки в том же виде, что и по улице. Я внимательно смотрел на нее, пока она зашла ко мне и достала какие-то методические пособия и выложила их на стол. Я же, в свою очередь, даже не сдвинулся с места и просто разглядывал ее. Она вытащила из шкафа складной стул, приготовленный специально для нее и села, ожидая меня. Но я, сам не зная почему, продолжил стоять, пока она не спросила: - Ты чего? Я мгновенно пришел в себя и сделал шаг к ней. - Ничего. Просто вы сегодня странно выглядите. Она удивленно посмотрела на меня, будто бы не зная, как воспринимать это. Комплимент то был или же оскорбление. На самом деле, даже я этого не знал. Просто странно, и все. - Ты готов к занятию?- видимо, она решила забыть о предыдущей моей фразе, и, я думаю, она правильно сделала, потому что я совершенно не знал, что ей ответить. - Да, - неуверенно сказал я и посмотрел в пол. Я не повторял уроков, но немного помнил то, что она говорила на прошлом занятии. - Это хорошо, - она чуть подняла брови, будто бы понимая, что я вру. Но не подала виду, от чего я немного напрягся. - На прошлом занятии мы с тобой говорили о Спарте, правильно? Что ты помнишь о ней и о ее жителях? Как они воспитывали детей, чему учили? Я был очень рад, что она начала с истории, которую я запоминал куда лучше, чем географию. И я спокойно начал пересказывать то, что она мне рассказала на предыдущем уроке, хотя я даже не читал учебника. - Спартанцы, - начал я, глядя куда-то вбок, будто бы надеясь на подсказку оттуда. Но я заранее, знал, что ничего не произойдет. - Спартанцы всегда воевали с соседними жителями, воруя у них скот и забирая население в собственные рабы. - Откуда ни возьмись в комнате появился Там. Он улыбнулся до тошноты невозмутимо, будто бы ничего не случилось. Я смотрел на него, а он на меня. Я замолк, а учительница все ждала от меня продолжения рассказа. Решив, что что-то не так, она посмотрела в то место, где стоял Там и, конечно же, ничего не увидела. - Марк, - строго сказала она, пытаясь обратить мое внимание на себя. Тут случилось нечто неописуемое – Там подошел к ней и, вновь глянув на меня, кинулся на нее. Я взвизгнул: - Нет! - и накинулся на него. Он царапал ее ногтями, а она не могла отбиться, сильно бил ее ногами и руками, а она все не могла отбиться. Я пытался отогнать Тама от нее, но у меня ничего не выходило. Учительница все кричала: - Прекрати, Марк! Перестань! - Но я знал, что если я перестану, то Там может ее сильно покалечить. Она как-то неудачно попыталась слезть со стула, но Там снова на нее накинулся и повалил на пол. Я, конечно же, упал вместе с ними, и мы уже на полу продолжили драться. Я бил Тама сильно, как мог, несколько раз я ударил его по лицу и животу, что должно быть очень больно, и даже один раз услышал глухой хруст, как вдруг в дверях появился папа. Он оторопел, когда увидел, что происходит. Он подошел к нам и, вцепившись в меня со всей силы, откинул куда то вбок так, что я больно ударился головой о кровать. В глазах заплясали цветные точки, я приложил ладонь к месту удара и почувствовал, как что-то теплое, что испачкало мои волосы и теперь уже руку, каплями стекает по голове. Одна из капель сорвалась с кончиков волос и полетела на пол, разбившись в темно-красную кляксу, будто бы в ручке у меня потекли чернила. Я поднес испачканную руку к лицу и испугался. Все мои пальцы были в крови. В эту секунду с волос упала вторая капля, которая приземлилась в сантиметре от места падения первой. - Папа… - чуть не плача, сказал я. Мне было не столько больно, сколько обидно, что папа так откинул меня, будто бы я был каким-то ненужным приставучим щенком или котенком. Моя нижняя губа, переставшая повиноваться моей воле, задрожала, а глаза наполнились слезами, из-за чего я почти не видел, что происходит вокруг. Когда первые слезы упали на пол вслед за каплями крови, я, наконец, увидел все четко: учительница уже сидела на стуле с перекошенным от гримасы боли лицом, на котором кровоточили царапины и наливались кровью синяки. Волосы ее были потрепаны, на кофте были оторваны несколько пуговиц, а шов на юбке чуть разошелся. Папа ходил вокруг нее, схватившись за голову, а мальчик в синей пижаме стоял в дверном проеме, довольно потирая руки. Я плакал и не мог подняться, а потому еще раз позвал папу. Но он, наверное, не слышал или не хотел слышать меня. Я понял, что подниматься мне придется своими силами. Получилось это у меня далеко не с первого раза, но в итоге я все-таки поднялся и сел, опираясь спиной о кровать. Кровь продолжала стекать теперь уже по моей шее, а я пытался понять, что я опять не так сделал, что Там напал на учительницу. Папа в это время достал телефон и вызвал скорую, второпях объясняя проблему. - Мой сын набросился на своего преподавателя… Да, есть ссадины и, возможно, перелом. - Я чуть не закричал от негодования и возмущения. «Но Там же набросился на нее, а не я! Я пытался ее спасти, но у меня ничего не вышло!» Мое дыхание ускорилось, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Я был ошеломлен тем фактом, что папа так говорит. Я, как мог быстро встал и побежал вон из дома. Может, Энн меня поймет? Я быстро понесся к лестнице и, прыгая через ступеньки, спустился. Когда я добрался до двери, то понял, что она закрыта. Но я знал, что папа редко закрывает дверь на задний двор, и через несколько секунд я уже был на кухне. Затаив дыхание, я повернул ручку двери, и та легко поддалась. Дверь со скрипом отворилась, и я побежал в сад. Я слышал, как папа спускается по лестнице, крича что-то о том, что я совсем сошел с ума и том, что он убьет меня, если поймает. Конечно, это дало мне больший стимул для того, чтобы продолжать бежать, и я, сам не понимая как, буквально перелетел через колючие кусты роз, бутоны которых уже поникли и подсыхали. Я выбежал через чужой двор на тротуар и побежал куда-то за поворот. Я не знал, куда я бегу и зачем, просто я не хотел оставаться дома. Я не слышал, чтобы папа меня преследовал, поэтому я забежал на какую-то улицу и завернул в ближайшую подворотню. Я прислонился спиной к стене и, съехав по ней вниз, сел на землю и обхватил колени руками. Слезы, успевшие высохнуть за время бега, вновь полились из глаз. Я всхлипывал и думал о том, когда мне вернуться домой и понял, что совершенно не хочу идти туда. Я боялся, что снова что-то случится и я сделаю еще хуже, и я боялся, что Там опять накинется на учительницу или даже папу. Пусть лучше он появится тут и сделает что-то мне, чем им. Я заметил, что рана на голове уже перестала кровоточить. И я просто ждал появления Тама, который накинется теперь уже на меня. Но появился в этой подворотне совсем не Там. Свет, проникавший сквозь щель между домов, в которую я пролез, вдруг затмился, и, когда я поднял глаза, чтобы узнать, в чем дело, я увидел силуэт той девочки. Она молча схватила меня за руку и повела за собой. Она была уже в обычной красной юбке, расклешенной книзу, которая была ей до колен, и в белой кофте с длинным рукавом и рисунком, который мне не удалось разглядеть. Пока она вела меня, совершенно молча, я очень волновался, что вот-вот из-за поворота вылетит папина машина, и он заберет меня домой. Но ничего не случилось, и непонятным для меня путем, мы пробрались на задний двор особняка. До того я никогда не видел, как он выглядел: там был просто огромный двор с пока пустым бассейном с потрескавшейся плиткой и сухими листьями на его дне. - Как тебя зовут? - я впервые решил что-то ей сказать. В тот момент мы стояли, запыхавшиеся от долгого бега, и она ответила, тяжело дыша и немного не таким, как в первый раз, голосом: - Роз. Когда она назвала свое имя, я сразу вспомнил о пожухлых цветах, через которые мне пришлось прыгнуть, чтобы сбежать. - А тебя? - поинтересовалась она в ответ. - Марк. Я уже почти отдышался и вновь сел на землю. Больше плакать мне не хотелось, сейчас меня уже одолевал интерес к Роз. Мне казалось, что ее волосы, которые были почти как мои длиной, а может, и чуть короче, почти не сочетаются с ее лицом и одеждой. зачем-то я спросил: - Меня ищут, да? Она нахмурилась и ответила: - Еще как. Слышишь, сирена гудит?- И правда, как я мог не заметить этот противный монотонный звук?- Это скорая. У женщины, что вышла из вашего дома, было много царапин и рука забинтована. Я понял, что она говорит об учительнице. «Значит, он все-таки сломал ей руку. Наверное, она больше никогда не придет». Я ничуть не жалел о том, что было странно. Ведь мы с ней занимались очень долго. - Это моя учительница, - я решил рассказать Роз о ней. - То есть как, - непонимающе спросила она,- у тебя родители с ней общаются? - Нет, - я не хотел говорить о родителях именно сейчас. Для меня, наверное, это было сверх тяжело и я решил, что если я сменю тему, она не будет о них спрашивать. -У тебя не будет стакана воды? - Да, конечно. Пойдем, - она взяла меня за руку и потянула в свой дом, некогда казавшийся мне очень страшным.