Мне не стыдно

«Было бы здорово, если бы кто–то ответил мне, зачем я все это сделал. Что послужило для этого поводом; потому что у меня подходящего ответа нет.» © Джеффри Дамер (серийный убийца)       Возле спа-салона много машин: несколько полицейских, две машины, принадлежащие ФБР, две машины скорой помощи. Ещё недавно их было три — на третьей Спенсер увёз Хадижу в больницу. В другой машине сидит Эмили, а вместе с ней девушка лет семнадцати. На ней одета совсем новая толстовка на замке, джинсы и модные кроссовки. Все вещи ей по размеру, да и сама она выглядит опрятно. Даже и не скажешь, что Эмили нашла её пристёгнутой наручниками к трубе. В руке девушка сжимает плеер и наушники. Она всё поглядывает на дверь. Выстрелы, раздавшиеся ранее напугали её, но, похоже, она боится вовсе не за себя. — Нам нужно поехать в больницу, — говорит Эмили. — Врач должен осмотреть тебя. — Я в порядке. — Может быть, назовёшь своё имя? — Он зовёт меня Ханной. — Хорошее имя, но, наверняка, имя, данное тебе при рождении такое же красивое. Девушка не отвечает, напряжённо всматриваясь в дверцы входной двери спа-салона. Ей кажется, что там происходит какое-то шевеление. Глаза её не обманывают: двери распахиваются, и двое парамедиков на носилках выносят тело Монти в чёрном пакете. Она не сразу понимает, что это де ла Круз, но когда до неё вдруг доходит, вскакивает с места и бросается к нему, но Эмили успевает схватить её и удержать. — Вы убили Монти?! Зачем вы его убили?.. Зачем?! В порве истерики девушка расцарапывает Эмили руку, а та, сжав зубы, терпит боль, не разжимая кольца рук, заключённого вокруг неё. Когда тело загружают в машину и закрывают её двери, девушка перестаёт рваться. Остаются лишь безутешные рыдания. — Мне очень жаль, — тихо произносит Эмили. — Ага, конечно. Решив, что лучше не надоедать с обьятьями и словами, которые уж точно ничем не помогут, Эмили усаживает девушку на край машины скорой помощи. Сама садится рядом. Пара парамедиков внутри машины переглядываются. Девушка не позволила им себя осмотреть. Хоть и внешне вроде бы с ней всё в порядке, под одеждой могут скрываться следы новых и застарелых повреждений, ведь пока неизвестно, с какой целью, имея у себя одну жертву, с которой он проводил почти всё свободное время, зачем он удерживал ещё одну. Эмили надеется, что Гидеон и Элвес прольют свет на это.       Люди то выходят, то входят. Криминалисты, полицейские, агенты… Наконец, в дверях появляются Джей-Джей и Джессика. Последняя выглядит совершенно разбитой и, похоже, не в состоянии идти без помощи. Когда они оказываются у машины, Джей-Джей просит сидящих на входе расступиться, чтобы она могла посадить туда Джессику. — Я в порядке… спасибо, — произносит Дэвис. Как только её устраивают на каталку, парамедики моментально начинают совершать над ней манипуляции, пытаясь оценить степень помощи, которую нужно оказать. Дэвис, держась за голову, на мгновенье прикрывает глаза, а когда вновь открывает их, обводит взглядом всех присутствующих и останавливается на девушке. — Прентис, — произносит Джессика, заставляя Эмили обернуться, — откуда эта девушка? — Я нашла её, когда осматривала первый этаж. — Ещё одна Ханна… Бедный Монти, он был так болен. — Он звал меня так иногда, — перестав плакать, говорит девушка, не обернувшись. — А я каждый раз говорила ему, что моё имя не Ханна. — А как твоё имя? Девушка содрогается в приступе истерической усмешки. Этот вопрос сегодня в топе. Она не захотела назвать своё имя ни Эмили, ни парамедикам, ни полицейским не из-за какого-то глупого упрямства, как может показаться со стороны. Каждый раз, когда кто-то спрашивал её имя, это означало, что ей придётся уйти с ними. Частенько она мечтала поскорее покинуть приёмную семью, в которой над ней издевались. Но на смену старым семьям приходили новые, а жизнь в них не менялась или, если менялась, то только в худшую сторону. Поэтому она всегда норовила сбежать. И сбегала. Правда, её быстро находили и, сидя где-нибудь в полицейском участке, она каждый раз нервно дёргалась, когда офицер, сидевший перед ней, спрашивал её имя. После этого кошмар, из которого она так силилась выбраться, возвращался, и вновь она становилась жертвой этого бесконечного порочного круга… — Алиша Милстоун… Вот и всё, она назвала своё имя. Дальше сценарий известен. Ничего не поделать, видимо, у неё такая судьба. Как говорят арабы, всё предначертано. Но глядя на жизнь, которую проживают некоторые люди, невольно берут сомнения, что действительно так было предопределенно. ***       В папке, которую обнаружил Гидеон, очень много видео. Сначала его берёт сомнение, стоит ли все их просматривать, потому что в основном это были школьные видео. Некоторые с участием Монти, а на некоторых запечатлён лишь его голос и… Хмуро глядя в экран, Гидеон складывает руки перед собой. Монти воистину был одержим Брайсом Уокером, и ненависть к нему лишь усилила уже имевшуюся обсессию. Теперь нет Монти. Не будет и Брайса Уокера… Гидеон берёт в руки мобильный, и тот начинает звонить практически в тот же момент. — Привет, Эмили… Да, я нашёл кое-что интересное… ***       Мунир очень расстраивается, что мамочка уезжает. Долго сидит на кровати с её платком в руках, когда Саид отвозит Ранью и дядю Али в аэропорт. Назира пытается увлечь его разными играми и своими фантастическими историями, но мальчик всё равно грустит. Даже его любимые сладости и мультики не помогают поднять настроение. А потом начинаются капризы. В такие моменты обычно его быстро успокаивал отец, проводя строгие беседы о том, как должно вести мужчине, но сейчас Назира долго не решается отвести его в номер к Саиду. Ребёнок расстроен, и Назира жалеет племянника. Но конец приходит и её терпению.       Работа не даёт Саиду полностью отдаться переживаниям о дочери. Почти всё время кто-то звонит, поэтому ему приходится решать. Но по настоянию Жади он использует телефон в номере. Перезванивает с него, а она принимает звонки по мобильному, каждый раз надеясь, что узнает что-то о Хадиже. И каждый раз в ней всё опускается, когда оказывается, что она снова отвечает на рабочий звонок. И тут ещё Назира приводит закапризничавшего Мунира. Саид весь в делах, поэтому отмахнулся от них обоих, зло прикрикнув на сына. Конечно, Мунир начинает плакать. От этого его отец злится всё больше, Назира возводит руки к небесам, причитая и не забывая проклясть брата, как всегда не по делу. И тут ещё один звонок, на который Жади спешит ответить, но… это обслуживание номеров. Интересуются, не хочет ли мистер Рашид заказать что-нибудь в номер. Жади осматривает присутствующих и вздыхает, прося доставить в номер успокаивающего чая и каких-нибудь арабских сладостей. Но она понимает, что заказ принесут не особо быстро, а обстановку разредить нужно прямо сейчас. — Мунир, — отложив телефон в сторону, Жади опускается на колени перед мальчиком, — Мунир… — она обхватывает ладонями его маленькое личико. — Ты скучаешь по маме, я понимаю. И знаю, что она чувствует себя намного хуже. Разлука со своим ребёнком самое страшное, что может произойти в жизни любой мамы, — мальчик молча слушает её. — Но вы расстались не навсегда, и уже через каких-то пару часов вы сможете увидеть друг друга на экране ноутбука. Она расстроится, если увидит эти красные заплаканные глазки, — вытерев остатки слёз под глазами Мунира, женщина натягивает на лицо улыбку. — Давай сейчас умоемся и поспим немного, давай? — мальчик мнётся несколько секунд, но потом согласно кивает. — Тогда пойдём. И, взяв на руки Мунира, она уносит его в ванную комнату. Мальчик не сопротивляется, даже когда Жади умывает его прохладной водой. Лишь зажмуривается, чтобы в глаза не попало. А после водных процедур Жади укладывает его в кровать Саида, но не уходит, зная, что сам собой Мунир не заснёт. Устроившись рядом с ним, она, облокотившись о спинку кровати, сначала просто успокаивающе гладит его по голове, лаская пальцами мягкие пряди, а потом вдруг начинает петь. — Заснёт ли мой малыш, если я спою ему баю-бай? Окутают ли розы его лепестками? Вырастет ли мой малыш большим-большим? Колыбельная наша из ели, свалилась, упала с самой верхушки…* Мунир уже сопит, видя, наверное, один из своих милых детских снов, а Жади всё продолжает петь. Только после третьей колыбельной, она, убедившись, что он точно спит, замолкает и выходит в соседнюю комнату. А там всё также: Саид разговаривает по телефону, а рядом с ним всё ещё пребывающая в возбуждённом состоянии Назира, которая почему-то пытается вырвать этот телефон из его рук, полушёпотом приговария: «Дай мне! Я ничего не слышу!..» Присев по другую сторону от Саида, Жади вслушивается в разговор, стараясь понять из обрывков брошенных фраз, о чём идёт речь. —…Вы уверены?! — Саид выглядит взволновано, и поэтому Жади напрягается. Она чувствует, что речь идёт о Хадиже. — Скажите, куда приехать, мисс Прентис, и я прибуду. Нет!.. Не знаю. Мне нечем записать, — услышав это Назира вскакивает с места и бросается к первым попавшимся бумажкам, хватая одну из них и ручку, но Саид активно жестикулирует руками, показывая, чтобы она всё положила там, где взяла. Они нужны ему для работы. — Спасибо, спасибо. Пусть Аллах благославит вас!.. Отключившись, Саид встаёт и, подойдя к креслу, берёт свой пиджак и надевает его, но уйти ему не удаётся: его окружают женщины, которых он всё ещё держит в неведении. — Что тебе сказали?! — истерично кричит Назира. — Отвечай, Саид!.. — Ай, Назира!.. — Саид эмоционально взмахивает руками. — Не стой на пути, ради Аллаха! — Не уйду, я говорю тебе, Саид, если ты сейчас не скажешь нам с Жади, о чём ты говорил с той женщиной из полиции… — Она из ФБР!.. И она сообщила мне, что они нашли Хадижу. — Саид, Саи-и-ид!.. Да пусть Аллах отрежет тебе губы, которые молчат, когда надо уже сказать, что с моей любимой племянницей! Она жива?.. — Да. Но она в больнице. — Что?! — глаза Назиры готовы вот-вот выпасть из орбит, а сама она хватает Саида за грудки и кричит: — Что с ней сделали?! Что сделали с моей любимой племянницей?! Жади ни жива, ни мертва. Кажется, её сердце останавливается на всё то время, пока они с Назирой пытаются дознаться, что же там с Хадижей. На ней лица нет, но она не трепет Саида. Она просто не в силах пошевелиться. — Да не знаю! — Саид высвобождается, легонько отталкивает от себя сестру. — Приеду, поговорю с врачами. Потом позвоню, расскажу вам новости. — Вот уж нет! Мы едем все вместе и точка!!! — Не зачем всем туда ехать! Если с Хадижей всё хорошо, мы скоро вернёмся вместе с ней. — Я не понимаю, почему мы не можем поехать все вместе?! Я хочу быть там, Хадиже нужна поддержка. Много поддержки!.. — Кто-то должен остаться, Лара Назира, — произносит Жади, привлекая к себе внимание обоих. — Мунир уснул, и я думаю, что будить его не будет хорошей идеей. Он и так измаялся. — Да крики Назиры наверняка его разбудили. — Неблагодарный! Я посвятила жизнь тебе и Моххамеду, работала на вас, как верблюд, осталась без мужа, без семьи, а теперь ты обвиняешь меня в том, что я могла разбудить любимого племянника!.. Да покарает тебя Аллах, бессовестный! Во всём виновата Назира. О, Аллах, освободи меня от этих клеветников!!! — Я думаю, Мунир крепко спит, Саид, — произносит Жади, видя, что Назира распыляется всё больше, а Саид, возведя руки к небу, тоже еле сдерживается, чтобы не начать кричать на сестру. Ссора может затянуться, зная скандальный нрав Назиры, а она хочет поскорее увидеть дочь. — Хадижу в его возрасте было ничем не разбудить. — Посмотри, Жади, посмотри, что он там… — Нет!.. — вскрикнув, Назира резко замолкает, а затем уже тише произносит. — Я сама. Мои племянники единственные, кто любит Назиру. Они заслуживают моей заботы. А вы не не заслуживаете! Не ты, не Моххамед, и не ваши одалиски. Неблагодарные!.. Продолжая свои восклицания, Назира скрывается в комнате, и Саид глубоко вздыхает. Его сестра всегда была такой, и чем она старше, тем всё более скверным становится её характер, хотя, казалось, куда ещё хуже. Надев платок, Жади легонько тянет его за рукав пиджака, будто говоря «пойдём», и они оба покидают номер. Слава Аллаху, их девочка жива… ***       Запах больницы всегда немного нервировал Спенсера. И сейчас ему не по себе. Врач уже закончил обрабатывать его руку, и теперь накладывает повязку. Несколько пястных костей раздроблено, поэтому ему наложили лонгетку. — Вот так… — приговаривает врач. — Почти готово. И правда: ещё несколько ловких движений, и повязка наложена. Придирчиво осмотрев руку, Рид порывается соскочить с кушетки, но врач останавливает его, говоря, что лучше немного посидеть. Сидеть в одиночестве — то ещё удовольствие. Если бы рядом были Морган или Джей-Джей… Но, по правде, Спенсер больше всего хочет, чтобы сейчас с ним рядом оказалась Эмили. Она ещё не приехала. Осталась вместе с другой жертвой. Спенсер понимает, что она нуждается в Эмили. Кто-то должен быть рядом, когда теряешь то, что хорошо знал, ступая в пустоту и неизвестность. Хотя в этом случае та девушка знает, что с ней дальше будет.       Как и ожидалось, долго на месте Спенсеру не сидится. В конце концов он покидает свою палату и идёт по коридору в сторону ресепшена. Но тут никого нет. Обернувшись лицом к палатам, он осматривает одну за другой, ища глазами Хадижу. Пациентов немного, и среди них всего одна юная девушка, находящаяся в палате напротив ресепшена, но не с той стороны, где стоит Рид. Её волосы покрыты платком. Значит, я более-менее в порядке, чтобы заботиться о соблюдении традиций своей религии. Где только она его взяла?       Медленно подойдя к палате, Спенсер постучал в стекло, жестами спрашивая, может ли он зайти. Он ожидает, что скорее всего нет, потому что на родине у Хадижи считается грехом, если женщина, особенно незамужнаяя, остаётся с мужчиной наедине без сопровождения мужчины из своей семьи. Только врачам позволительно быть с ней один на один. Но, на удивление, девушка кивает, позволяя войти. Оглядевшись по сторонам в поисках кого-то из медперсонала, чтобы не смущать Хадижу и войти вместе с кем-то из них, но никого нет. Тогда он неловко приоткрывает дверь и входит в палату, тут же замечая улыбку на её лице. — Мисс Рашид, — говорит Спенсер по-английски, садясь на кресло возле кровати, — с вами всё в порядке? Слишком глупый вопрос для умника вроде него, и Спенсер смущён тем, что его произнёс. Конечно, она не может быть в порядке. И, словно, подтверждая его мысли, Хадижа заметно грустнеет, опустив взгляд на свои руки. — Аллах позволит, будет хорошо. — Я ещё не видел доктора… С вами говорил психолог? — Думаю, нет… Были врач и медсестра, но они сказали, что потом поговорят со мной и родителями. Больше никто не приходил. — Очень странно. Может, у них в штате нет психологов. Я пойду найду врача, чтобы уточнить этот вопрос. — Нет!.. — Спенсер приподнимается и замирает в неудобной позе, чем смешит Хадижу. Не в силах сдержаться, она прикрывает рот ладонью, и только негромкий прыскающий звук выдаёт её смех. — Я чувствую себя лучше, когда рядом кто-то есть. Быть одной очень грустно. Знаете, в Фесе, если женщина остаётся без мужа, её ждёт печальная участь. Упаси Аллах! Мышцы ног начинают ныть из-за чрезмерного напряжения, и Спенсер, не выдерживая, садится обратно. Наркоз начинает отходить, и рука даёт о себе знать. И хотя он отказался от таблетированных обезболивающих, согласившись на кратковременное местное обезболивание, голосок где-то на задворках разума очень похожий на голос Тобиаса Хенкеля** вторит, как заведённый, что они ему необходимы. Но Спенсер стойко отгоняет их от себя. — В США, если женщина не замужем, она тоже нередко подвергается общественному осуждению. И это огорчает, потому что ей приходится постоянно испытывать давление со стороны, хотя, возможно, ей хорошо и удобно быть одной. Она может учиться, строить карьеру и вполне быть этим счастливой. А люди ведь рождаются и живут, чтобы быть счастливыми, а для этого необязательно вступать в брак и заводить детей. Но из-за навязанных семьёй или обществом взглядов о том, как стоит жить и что неприемлемо, люди часто вынуждены следовать тому пути, которым их научили идти многие, чтобы забыть тропинку, которая правильна для конкретного человека со своими желаними, мечтами, стремлениями и мировоззрением. К десяти годам мы, принимая всё на веру, бессознательно повторяем всё за своими родителями, к двадцати годам формируется свой взгляд на окружающий мир и наше место в нём. Процесс понимания собственного «Я» также сложен, как и принятия себя таким, каким ты являешься. И на самом деле важно не быть удобным для общества, а найти компромисс с самим собой. Наступает молчание, смутившее Рида. Хадижа смотрит на него восхищённым взглядом. Обычно, все закатывают глаза, когда он заводит свои занудные лекции, поэтому такая реакция слегка обескураживает. — Да, это может быть правдой. Я хожу в школу в Рио-де-Жанейро, хотя многие девочки в Фесе этого не делают. Мне нравится учится, но я не собираюсь продолжать дальше, поступать в университет, как мои подруги. После окончания школы, я выйду замуж за жениха, которого мне выбрал дядя Али. Сколько себя помню, что всегда мечтала выйти замуж за мужчину, который подарит мне много золота, иншаллах. У нас на родине, если муж одаривает жену подарками, значит он хороший муж. Сейчас я думаю, что это только часть того, что входит в понятие «хорошего мужа». Моя кузина Самира замужем за мужчиной, который прислушивается к ней, к её желаниям. Например, раньше она не хотела носить платок на голове, хотя в Коране написано, что женщина должна носить платок, чтобы беречь свои прелести только для мужа, и не делала этого. Её муж не был против, но недавно она всё-таки надела платок, и её муж поддержал это. Это немного не то, к чему я привыкла, но так… очень здорово, когда ты можешь принимать решения за себя. И если бы вдруг в будущем я захочу пойти учиться или снять платок, что вряд ли, потому что я люблю носить платки, они ведь такие красивые, так что… Вот. О чём я говорила? — Вам очень идёт платок. — Этот? Да он немного неподходящий. Вот дома у меня есть платки из шёлка, которые папа купил мне в Каире… Они восхительны. Я почти всегда надеваю их, когда мы идём в гости. И всё золото. Папа очень любит меня, поэтому всегда покупает какое-нибудь украшение, когда мы ходим гулять по Медине. Девушка говорит и говорит, а Спенсер слушает и внимательно наблюдает за ней. Во время беседы она не только тараторит, перепрыгивая на обсуждение своей части жизни в Фесе и Рио, из-за чего попытка подвести её мягко к разговору о том, что с ней произошло, проваливается. А ещё она беспрестанно теребит край своего платка, что выдаёт в её поведении явное беспокойство. — А в Сакраменто ваш отец успел купить вам что-то? Платок или украшение. — Да! Мы гуляли по торговому центру, а там столько ювелирных магазинов, потрясающе. Мы обошли три или четыре из них, и мне приглянулся один. Такой большой из золота и с камешками, не помню какими именно, но очень красивенькими. Я надела его в тот день, когда… Резко замолчав, Хадижа сильнее начинает теребить платок. Она не хочет вспоминать, что с ней потом произошло. Но это нужно проговорить. Важно в первую очередь для Хадижи. — Мои коллеги нашли много вещей. Несколько месяцев придётся подождать, но потом вам обязательно вернут то, что ваше. С вами всё хорошо? — Да… — Но вы так занервничали, когда речь зашла о произошедшем с вами. Не хотите обсудить это? Часто, когда проговариваешь вслух проблемные моменты жизни, становится немного легче. — А я не из-за этого нервничаю, — перестав теребить платок, Хадижа трёт переносицу несколько раз, и Спенсер улыбается уголками губ, понимая, что она врёт. — Просто… просто у нас на родине женщина не может разговаривать с мужчиной, если рядом нет кого-то из мужчин её семьи. Я беспокоюсь, что мой папа скажет, когда узнает, что я с вами говорила. Хотя, с врачами и полицейскими можно говорить. Точно, папа сказал, что можно. — Но я не полицейский. — А кто же? — Я работаю на ФБР. Это такая служба внутренней безопасности у нас в стране. Конкретно, я состою в команде группы Отдела Анализа Поведения. Проще говоря, я психоаналитик. Занимаюсь изучением поведения… преступников. Мы составляем их психологические портреты, опираясь на анализ их поведения до преступления, во время преступления и после преступления. Так мы нашли вас и вашего похитителя. — Не понимаю. — Это может быть довольно сложно, но важно, что нам удалось спасти вас до того, как произошло что-то непоправимое. — Вы говорите так, словно я могла умереть, Аллах-Аллах. — Хадижа, — Спенсер чуть наклоняется вперёд и понизил голос, словно их беседа должна остаться в тайне даже от стен, в которые они заключены, — вы не думали о худшем, когда вас похитили и насильно удерживали в тёмном грязном месте, где вы были наедине с мужчиной, о котором ничего не знали? — Нет. Поначалу было страшно, место и правда было жутким. Я даже расплакалась и молилась Аллаху, чтобы он защитил меня. И потом… это видео, странное… Я ничего не понимала, потому боялась, а потом другая девушка сказала, что ничего страшного не будет, и он просто вспоминает свою школьную подругу Ханну, которая умерла. Это как терапия, вы, наверное, знаете. И я успокоилась, ведь, кроме этого момента, он был добр ко мне. — А в момент похищения? Как оно происходило? — Его не было. Не знаю… я просто пошла с этим мужчиной. Монти… он сказал, что его так зовут. Так вот, у Монти глаза были такие печальные, что мне захотелось подбодрить его. Конечно, нельзя было, папа бы точно отчитал, но он помог мне, и я подумала, что должна отплатить тем же. Аллах не любит неблагодарных. — Но ведь наверняка наступил момент, когда вы хотели уйти, но вам не позволили… — Я же говорила, что просто испугалась мрачного места! И я же сказала, это не было похищением. Правда, не думала, что меня так долго не будет. Просто хотела, чтобы Ранья запаниковала и папа накричал на неё. И наконец с ней развёлся. Она никудышная жена. И змея ещё та. Бр… так бы и выцарапал эти её свиные глазки! — Хадижа изображает пальцами, как бы она это сделала. — Когда сюда приехала, мне сказали, что меня несколько дней не было. Папа, наверное, теперь и на меня сердится, а не только на Ранью. — Ваш папа очень волновался за вас. Он и твоя мама, наверняка, скоро будут здесь. — Ранья мне не мама. Она ведьма! Змея!.. Вечно настраивает его против меня и мамы. Она не позволяет ей входить в дом, когда мы живём в Бразилии. А ведь он не её, хозяин папа, и он разрешил маме иногда встречаться со мной в доме, сидя в моей спальне. Но когда он в отъезде, эта гарпия мнит себя повелительницей, а на деле не более чем верблюд, улёгшийся в шатре, пока бедуин отошёл хлебнуть воды в оазисе. Да сократит Аллах её дни! А вы женаты? — Э… эм… — этот вопрос застаёт Рида врасплох. — Я нет… Пока не женат. Улыбнувшись, Хадижа прикасается ладонью к платку на голове и гладит его несколько раз, словно и вовсе не по нему рукой проводит, а по волосам. По долгу службы Спенсер научился смотреть людям в глаза, хоть это и далось ему нелегко из-за Синдрома Аспергера. Но сейчас он не может заставить себя долго поднять взгляд на эту девочку, потому что чувствует себя крайне неловко. Его не покидает ощущение, что Хадижа флиртует с ним. Может, она даже сама не осознаёт это. Скорее всего, не осознаёт. Но менее неловко при этом Спенсеру не становится. — А мужчина в любом возрасте может жениться, ему спешить некуда, — Хадижа мечтательно возводит взгляд к небу. — Конечно, девушке хочется, чтобы жених был молодой и красивый, но когда она уже сама цветок не первой свежести, как моя тётя Амина, уже не приходится воротить нос. А сколько вам лет? — Тридцать восемь. — Так много??? — удивившись, Хадижа разочарованно вздыхает. — Я думала, вам меньше… — Давайте вернёмся к разговору о вашем пребывании… Мм… В гостях у Монти. — Монти… Да, Монти! Его же, наверное, тоже сюда привезли. И Алишу! Она должна быть тут. Можете спросить у кого-нибудь, здесь ли они? Я бы хотела поговорить с ними немного. Совсем чуть-чуть, можно? — Э… Хадижа, я думаю, Алиша ещё не приехала, потому что с ней обязательно бы прибыл кто-то из моих коллег, и я встретил бы их по дороге сюда, но никого не было, а значит их ещё здесь нет. — Что? Мой английский не настолько хорош. Сложно для восприятия. Они ещё не приехали? Сказать просто «да» у Спенсера не получается, ведь вопрос состоит не только в том, здесь ли эта девушка по имени Алиша и другие агенты, но и Хадижа кроме этого спрашивает о Монти, которого больше нет. Понимая, что для неё, скорее всего, будет трудно слышать подобное, Рид мысленно решает отложить момент и раскрыть правду немного позже. — Не знаю, может и нет. Я должен отойти, чтобы позвонить кому-нибудь из агентов. Поспешно встав, Спенсер натянуто улыбается Хадиже и выходит из палаты, доставая из кармана брюк мобильный. Он доходит до ресепшена, который уже не пуст — медсестра успела вернуться на свой пост, пока он общался с Хадижей — и прикладывает телефон к уху, слыша длинные гудки. Одновременно он предпринимает попытку спросить у медсестры, не привезли ли кого-нибудь агенты. Несмотря на то, что он не сомневается, что девочку нашли, его долг сообщить коллегам о её существовании. Точнее, Эмили, ведь это ей он звонит сейчас. Но почему-то она не отвечает. Беспокойно глядя по сторонам, Спенсер останавливает взгляд на коридоре, ведущем в другую часть этого крыла больницы, а там, нервно покусывая ногти, стоит Джессика. Она смотрит куда-то напротив, не замечая его, когда оттуда, куда был устремлён её взгляд, выходит Эмили. Тогда-то Рид думает, что там находится палата, в которой находится та девушка, о которой ему говорила Хадижа. Перестав звонить, он быстрым шагом идёт туда. Агенты замечают его только когда он подходит совсем близко, и Эмили сразу же кидается его обнимать, крепко-крепко. Спенсер ненавидит объятья, но в руках Прентис он готов находится хоть целую вечность. — Спенс… — срывается с её губ. Джессика смотрит на них с печалью. У неё на руках умер… Монти. Она не может даже определить, кем он был для неё. Даже приятель она его не назовёт. Монти был в компании Брайса, который причинил лично ей много боли. Да и непосредственно с де ла Крузом в её воспоминаниях никогда не был к ней добр. Тогда откуда это ощущение в груди, словно она потеряла кого-то очень дорого её сердцу, отчего в нём как будто образовалась огромная, всепоглощающая пустота. Может, это из-за Джастина?.. Он будет совершенно разбит, узнав о смерти своего возлюбленного. А, может, уже знает? В момент Джессика становится крайне беспокойной. Она хочет вернуться в участок, чтобы попробовать утешить Джастина. Да, они давно не общались, но раньше были очень близки. У Фоули кроме неё почти никого нет. Только родители Клэя, но… вряд ли он им позвонит. Таков Джастин: гордый одиночка, который не может позволить себе попросить помощи. По крайней мере, таким его помнит Джессика. — Эмили, — произносит она, заставив агентов оставить объятья друг друга и обратить внимание на неё, — а Джастину уже сказали о… он уже знает? — Не могу сказать. Часть агентов ещё, должно быть, работают на месте, но кто-то наверное уже вернулся в участок, да и полицейские тоже. Так что, скорее всего ему уже сообщили. — Можно мне поехать в участок? — Э… да, конечно. Мы со Спенсером здесь справимся. Кивнув, Джессика поспешно идёт к выходу, ощущая на себе внимательные взгляды Рида и Прентис. Когда она скрывается за дверью, Спенсер произносит: — Она в порядке? — Не знаю. Ты в порядке? Эмили легонько прикасается к лангетке, словно боясь, что её касание причинит ему боль. Натянуто улыбнувшись, потому что тупая боль в конечности не перестаёт и ещё долго не перестанет, Спенсер произносит: — Не совсем. Боль в руке, а я отказался от обезболивающего. Но не могу перестать думать о нём, оно мне нужно. — Лучше не рисковать, Спенсер. — Знаю и не рискую. Просто говорю, что это сложно… А как эта девушка? Спенсер кивнул в сторону палаты, где сидит, поджав под себя ноги, Алиша, побуждая Эмили посмотреть на неё сквозь приоткрытую дверь. Подумав, что она может услышать их разговор, Прентис отводит Рида подальше от двери и только тогда говорит: — Не уверена, что могу дать точную оценку. Она подавлена смертью де ла Круза, с теплотой отзывается о нём. Говорит, что её жизнь кончена вместе с его жизнью. В любом другом случае я бы сказала, что у неё Стокгольмский синдром, но здесь всё не так. Учитывая историю её жизни до похищения и судя по тому месту, где я нашла её, ей действительно было там лучше, чем у приёмных родителей. Было место, где спать, одежда по размеру, причём в приличном количестве. Обеспечил здание, в котором отключили все удобства, водой и светом, подключив его к системе водо- и электроснабжения соседних домов. У неё также есть некоторые предметы техники, в которых нет функции поддержки интернета, GPS и всего подобного. А самое главное, он не мучил её физически, не считая ритуала с разрезанными венами. Она рассказала про тот раз. В её воспоминаниях она пережила клиническую смерть, а потом очнулась, увидев Монти над собой. Он делал ей сердечно-лёгочную реанимацию, а затем старался залечивать раны, нанесённые лезвием. Доктора осмотрели её и пришли к выводу, что последние девять-десять месяцев над ней никто не издевался, но нашли застарелые следы переломов и шрамов. Судя по её медкарте, то были сувениры от приёмных родителей. Обычно, пленниц стараются всё время держать в кулаке, чтобы они не сбежали, а Монти, по её рассказам, пристёгивал её только когда уходил. И кормил, как на убой. Она набрала четыре килограмма. Не знаю, Рид, как это оценивать, но по всему видно, что Монти заботился о ней безвозмездно, и понятное дело, почему она так привязалась к нему. Может, он единственный, кто за все её восемнадцать лет отнёсся к ней по-человечески. — Теперь ей придётся строить жизнь самостоятельно. Представляю, как её это пугает. — Около полугода она ещё будет на попечении государства. Ей ещё нет восемнадцати, я округлила. Наверняка снова отдадут в какую-нибудь приёмную семью. — Или нет. В любом случае, ей придётся тяжко. Но ведь и с де ла Крузем ей никак нельзя было оставаться. Его психоз почти достиг апогея, и неизвестно, кого бы он в ней увидел: врага, друга или Ханну Бейкер. Мимо агентов проходит медсестра с подносом больничной еды, которая предназначена для Алиши. Они провожают её взглядом, замолчав на время. Сквозь приоткрытую им видно, что девушка отказывается от еды, но медсестра настаивает. Переубедить Алишу ей не удаётся, и та уходит, оставив поднос с едой в палате: вдруг передумает. Когда медсестра оказывается достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор, Эмили спрашивает: — А как Хадижа? — В целом нормально, тоже без физических повреждений. Но её разум блокирует, вернее сказать, видоизменяет воспоминания. Она дала слишком радужную оценку событиям, произошедшим с ней. Знаешь, она будто смотрела на них через призму мироощущения Алиши, игнорируя полностью разумный вывод из всего случившегося — всё это время она была в опасности, и определённо в большей, чем Алиша. Кстати, Хадиже хотела с ней поговорить. — Пусть поговорят. — Не думаю, что это хорошая идея, Эмили. — А я думаю. Послушаем, что они скажут друг другу. Спенсер хмурится. Он не согласен с решением Прентис, потому что не считает, что это пойдёт на пользу Хадиже. Но тем не менее Рид заходит вместе с ней в палату к Алише, чтобы спросить её, желает ли она встретиться с Хадижей. — Алиша, — девушка поднимает взгляд на Эмили, — ты ничего не съела. — Где Джессика? — Ей пришлось уехать. Это доктор Спенсер Рид, мой коллега. Спенсер кивает в знак приветствия, и девушка отвечает тем же, но смотрит на него равнодушно. — Меня уже смотрели доктора. — Я доктор не в области медицины, — отвечает Спенсер. — Хадижа хотела вас увидеть. — Вы… она в порядке? — Разве с ней могло что-то случиться? — Алиша опускает взгляд вниз, смотря на свои пальцы, которыми постоянно перебирает пальцами друг о дружку. — Вы вже убедили её, что с ней было бы всё хорошо, хотя наверняка знали, что нет, правда ведь? — Нет, неправда. Я… Верила в это. Хотела верить, что когда девушки вдруг исчезают, а на их месте появляются новые, значит, что они возвращаются домой. Многим из них было куда вернуться, и мне хотелось думать, что так случилось, ведь Монти не хотел никого убивать. Я знаю его. На глазах Алиши наворачиваются слёзы. Искренние, будто она говорила о ком-то из близких. А ведь у неё, по сути, и ближе никого не было. И отчасти она была права: фантазией Монти было спасение, а не убийство. — Монти действительно не желал смерти тем девушкам, но реанимировать ему удалось только вас. Вздох сожаления разносится по палате, а затем, перестав перебирать пальцами, переводит взгляд на Спенсера и уверенным тоном говорит: — Позвольте встретиться с Хадижей. Пожалуйста. — Что вы хотите ей сказать? — Что угодно, только не правду. Промолчав, Спенсер переглядывается с Эмили. Они так и не пришли к общему мнению: позволить этой встрече произойти или нет? *** Одно из видео с ноутбука Монти…       Сидя на стуле, Монти сосредоточено смотрел в объектив. Вернее, в камеру ноутбука, ведь потом он быстро клацает по клавишам, опустив взгляд вниз. Это очень хорошо слышно на фоне тишины, которая внезапно прерывается уже знакомой композицией Леонарда Коэна. Похоже, Монти был помешан на ней. Но играет она так тихо, что едва можно различить слова и легко узнаваемые аккорды. Некоторое время Монти так и сидит, смотря вниз, но потом внезапно поднимает голову. На его глазах слёзы. И не только там. На переносице видно несколько мокрых дорожек, а на кончике носа висит крупная капля. Монти с шумом дышит и видно, как ноздри его раздуваются в этот момент. А капля на кончике носа так и не падает вниз. — Сегодня погибла Ханна. У меня на руках. Я видел её кровь… Много крови… Везде. На моей одежде. На руках. На полу. Я делал СЛР***. По правилам, как учил наш капитан. Ничего. Я не спас её, — слёзы фонтаном брызжут из глаз, и Монти, притянув руки к лицу, беззвучно рыдает в кулак. — И я увидел… — всхлипы, которые невозможно было сдержать. — То была не Ханна. Другая девушка, — одним движением он стирает с лица всю воду, что за это время успела вылиться из его глаз. — другая… И я не спасал её. Я, — его взгляд проясняется, — убил её. Не знаю, что происходит, — растирая красные от слёз глаза руками, он продолжил сбивчиво говорить: — Какое-то дерьмо творится, Джастин. Я не хочу это делать… Не хочу! Кровь, столько крови… Грёбаный Брайс!.. Мне… мне нужна… мне нужна… — слёзы с новой силой льются из глаз Монти, и он опускает голову на стол перед собой, накрывая голову ладонями, и глухо говорит: — Я не могу бороться. Помоги… Дальше слышны только всхлипы. И так ещё пять около пяти минут, а затем экран гаснет. Неизвестно, сколько времени он в действительности провёл в таком положении. Очевидно, что видео обрезано. Или памяти не хватило. Этого уже никто никогда не узнает.

Дата записи видео: январь 2019. На тот момент на счету Монти было уже пять жертв. Видео предназначалось для Джастина Фоули, но так и не было отправлено.