Загляни в глаза! Загляни в глаза мне! Загляни в глаза и прочитай! О том, что в мире, где нас растили так много гнили! Так мало мира, но я буду сильна! Скруджи & Дана Соколова — Индиго
***
Подготовка к празднику идёт полным ходом. Владелец отеля, где остановилась семья Рашидов, должен молиться на них, ведь такая прибыль если и бывает, то только два или три раза в год, когда кто-то из зажиточных жителей Сакраменто решает устроить там свадебный банкет или день рождения. Но чаще местные богачи предпочитают устраивать праздники в Лос-Анджелесе, где по части развлечений выбора намного больше. Оттуда же «выписаны» танцовщицы и музыканты. Традиционная арабская кухня удалась поварам отеля, поэтому получается обойтись без заказа блюд из столицы штата Калифорния. Дядя Али лично следит за работой кухни, жалея, что не взял с собой Зорайде. Вот уж у кого точно гости никогда не останутся голодными. Оглядывая зал, где будет проходить праздник, Саид забывает, что находится не у себя на родине. Приятный запах сандала, цитрусовых и жасмина от сожжённого бахура окутывает его. Музыканты, сидевшие в центре в национальных костюмах и с ребабом, наем, удом и дарбукой в руках, играют до трепетания сердца знакомые мотивы. Танцовщиц в зале пока нет. Только официанты снуют туда-сюда, расставляя некоторые блюда. Подражая отцу, по залу с важным видом расхаживает Мунир. Но ему быстро надоедает это занятие, и он подсаживается к дяде Али, курящему кальян в одном из углов зала, и, смотря щенячьими глазками, просит того рассказать что-нибудь из Корана. Рассмеявшись, мужчина по-стариковски прочищает горло. Когда-то также он собирал вокруг себя племянниц и детей и рассказывал им о жизни пророка Мохаммеда. Теперь они уже взрослые, но если выпадает возможность посидеть немного с дядей, слушая отрывки из Корана, которые уже знают наизусть, не отказывают себе в удовольствии. И сейчас бы Жади уселась рядом с Муниром, но в данный момент находится в номере вместе с Хадижей и Назирой. Все трое прихорашиваются. Мать помогает дочери, а Назира «советуется» лишь с зеркалом, и оно говорит ей, что она великолепна. — Вот, надень ещё этот браслет, — говорит Жади, протягивая дочери украшение. Неожиданно её дочь далеко откладывает своё золото. Так непохоже на Хадижу, что вызывает беспокойство. — Не думаю, что будет уместно навешивать на себя тонну украшений, мама. Если Алиша придёт, не хочу, чтоб ей было неловко смотреть на меня. У неё ведь нет этой роскоши. — Тогда и сам праздник вызовет у неё те же чувства. Есть ли смысл отказываться от привычного, если от этого ничего не поменяется? Задумавшись, Хадижа продолжает смотреть на протянутый матерью браслет, пребывая всё ещё в нерешительности. В словах Жади она видит смысл, но сомнения… Ей необходимо поговорить с Алишей, но она боится, что та не отнесётся к ней серьёзно, а лишь разозлится. Но также она хочет выглядеть красиво, ведь агенты ФБР тоже придут. Вернее, она надеется, что придёт один из них. Зная, что не должна думать о том, чтобы понравиться доктору Риду, Хадижа тяжело вздыхает. В Фесе у неё есть жених. Свадьба случится, когда им обоим исполнится восемнадцать, и это уже скоро. «Да сжалится надо мной Аллах…» — думает девушка, позволяя маме надеть браслет. — И на другую руку! — произносит она вслух. Слова дочери вызывают у Жади улыбку: это её маленькая принцесса. Надевая на левую руку золотой браслет, инкрустированный мелкими рубинами, она не может насмотреться на счастливую улыбку Хадижи. Взяв из шкатулки с украшениями такую же вещицу, только плетённую из белого золота, женщина закрепляет её параллельно, но симметрично на правом запястье дочери. Теперь Хадижа готова встречать гостей. Впрочем, как и Жади. И только Лара Назира не может отлипнуть от зеркала, всё решая, выглядит ли она настолько великолепно, чтобы какой-нибудь мужчина тут же предложил бы руку, сердце и караван верблюдов, как только впервые увидит её. Женщины семьи Рашид остаются в номере до тех пор, пока за ними не поднимается Мунир. Оказавшись на пороге зала, Хадижа беспокойным взглядом обводит его в поисках Алиши, но той нигде не видно. Зато агенты ФБР здесь почти в полном составе. Выловив из толпы фигуру Рида, Хадижа улыбается, сделав резкий вдох из-за того, что вмиг у неё перехватывает дыхание. Не знавшая ранее подобного чувства, девушка непроизвольно замирает. Заметившая это Жади подходит к дочери и, как в детстве, обнимает её сзади, произнеся на ухо: — Всё в порядке. Даже если они и смотрят на тебя странно, ты не должна чувствовать себя так. Аллаху было угодно дать тебе испытание. И он же помог справиться с ним. Думай только о том, как велики его замыслы. — Мактуб, — произносит Хадижа, прежде чем сделать решительный шаг. Зажигательная мелодия охватывает её и остальных. Несколько танцовщиц встречают их энергичным, в такт музыке, потрясыванием живота. Отметив про себя, что в Фесе и даже в Бразилии она видела и более лучшее исполнение этого танца, Хадижа вместе с мамой подходит к отцу. Тот незамедлительно целует дочь в лоб. — Принцесса, — говорит он. — Ты такая красивая. Проводя ладонью по щекам Хадижи, Саид не может оторвать от неё взгляд. Скоро его дорогая доченька уйдёт из отчего дома. Ещё недавно он думал, что вообще больше никогда не увидит её. С семьёй её будущего мужа у Рашида деловые связи, так что дочь не будет потеряна для него навсегда. — Благослови, папа. — Благословит тебя Аллах. И, развернувшись спиной к отцу, Хадижа прижимается к нему, как в детстве, смотря на веселье вокруг. Наблюдая за гостями, она замечает, что агенты по большей части остаются серьёзными. Алиши так и нет, а доктор Рид, с которым Рашид хочет поговорить, ни на шаг не отходит от Прентис, которая у них является главной. «Может, ему нужна помощь из-за руки?» — думает Хадижа, видя, что Эмили подаёт ему угощения. Рана всё ещё болит, да оно и понятно, ведь не просто царапина. Но он получил её, защищая Хадижу. От этой мысли у девушки становится тепло на душе. Но она не может просто так взять и подойти к нему даже чтобы поговорить. Обычаи запрещают, даже учитывая, что они находятся на празднике, при разговоре с мужчиной она должна быть в сопровождении кого-то из представителей мужского пола её семьи. А уж о том, чтобы остаться наедине и речи нет. «Но я должна что-то придумать». А Лара Назира давно перестала придерживаться обычаев по всей строгости, убеждённая, что ей никогда не выйти замуж, если она не будет прилагать для того усилий. Она уже совсем не молода, но всё ещё не теряет надежды познать счастье брачной жизни. Вот и сейчас Лара Назира не упускает возможности оценить потенциальных женихов в зале. Среди всех ей приглянулся Гидеон. Уже давно она перестала искать себе женихов помоложе, понимая, что как бы прекрасно не выглядела, шансов у неё теперь значительно меньше. И она бы подошла к нему и легко заговорила, если бы знала язык. Надеяться, что Гидеон владеет арабским, не приходится. Поэтому она подходит к Саиду и, схватив его за рукав, легонько тянет брата в сторону Гидеона, который теперь уже не разговаривает с дядей Али, как прежде, а любуется танцами. Он улыбается, значит, ему нравится это, нравится их культура. И раз он уже в возрасте, то наверняка не станет давать ложных обещаний и уж тем более не бросит, как это свойственно западным мужчинам. Да, ведь? — Саид! — восклицает женщина, видя, что её порывы увести брата игнорируются. — Что, Назира? — раздражённо спрашивает Саид. — И ты ещё спрашиваешь?! Неблагодарный! Твоя сестра всё ещё не замужем и ты ничего не делаешь, чтобы она обрела счастье. Бедная Назира! Никто не сжалится надо мной, никто не прольёт слёз по моей несчастной судьбе!.. — Аллах, Назира! Чего ты хочешь? — Представить меня вон тому мужчине, — женщина легонько кивнула в сторону Гидеона, отчего её брат обречённо закатывает глаза. — Из-за вас с Моххамедом у меня не было возможности получить образование, и теперь мой жених, посланный самим Аллахом, очередной из многих, которых вы отвергли, не может прийти и забрать меня, рабыню Назиру, из плена братьев-тиранов, боясь, что я приму его за разбойника, не разобрав смысла чужих речей! Слова сестры заставляют Саида закатить глаза. Глядя на них, Хадижа расплывается в улыбке, а Жади вовсе заливается смехом, думая, что как же всё-таки здорово, когда некоторые вещи не меняются. Давно в её жизни нет этих праздников, на которых собирается вся семья. У семьи Лукаса тоже были праздники, и к ней вроде бы даже неплохо относились и его отец, и мачеха, да и Мэл тоже, но… Они все оставались для неё чужими, как и их культура. — Я никуда не пойду, Назира! — Как ты смеешь?! Неблагодарный! Да сократит Алл… — Хватит! Посылаешь проклятья на наши с Моххамедом головы, а страдают наши дети! Тебе мало того, что случилось с Хадижей? Хочешь, чтобы что-то случилось с Муниром?! — Нет, я всегда молюсь за своих племянников! — Разве ты не знаешь, что любые несчастья, желаемые родителям, всегда отражаются на детях? Дети отвечают за наши грехи! И из-за того, что страдают дети, Аллах не дал тебе достойного мужа!!! Понимая, что позволил себе слишком сильно повысить голос на людях, Саид неглубоко кланяется несколько раз, поочерёдно развернувшись лицом к тем, чьё внимание привлёк. Чувства переполняют Назиру, но она, правда, довольно плохо сдерживает их внутри и со слезами на глазах выбегает из зала. Пожалев о том, что накричал на неё, Саид хочет идти за сестрой, но Жади говорит ему, что сама сходит. Благодарно улыбнувшись ей, Рашид гладит дочь по голове, прижимая к себе. Но вскоре и она его покидает, увидев в дверях Алишу и Дженнифер. Последняя уговорила девушку прийти, вместо того, чтобы сидеть в одиночестве среди таких же забытых богом одичавших подростков. — Ты пришла… — подлетев к Алише, говорит Хадижа. — Да, проверила в ежедневнике и оказалось, что ничем не занята сегодня вечером. — Что?.. На лице Рашид застывает удивление. Смысл фразы, сказанной Алишей, ускользает от неё. Напрягшись, она сосредоточивает внимание лишь на девушке перед ней, чтобы, не переспрашивая, постараться понять общий посыл. — Я просто пошутила. Ты хотела о чём-то поговорить со мной? — Да… — Хадижа мельком оборачивается назад, обводя взглядом зал, а затем вновь возвращает его на Алишу. — Давай не здесь. Туда, где немного тише пойдём. И, взяв девушку за руку, она ведёт её прочь из зала. Но уходят они недалеко. В коридоре, ведущему в холл отеля, Хадижа замечает приоткрытую дверь и моментально направляется туда, таща за собой Алишу. Когда они оказываются в той комнате, Рашид неплотно прикрывает её, а потом осматривается, как и Милстоун. Похоже, здесь располагается подсобное помещение: встроенные полки хранят чистящие средства, какие-то картонные коробки, всякую ветошь, рулоны бумажных полотенец и жёсткие щётки с короткими ручками. На полу тоже стоят коробки, но только размерами побольше. Проведя ладонью по поверхности одной из них и убедившись, что там чисто, Рашид садится на неё и, легонько хлопнув по месту рядом с собой, приглашает Милстоун сесть рядом. — Не так уютно, как в том зале, где проходит праздник, но мы и в более худшем месте с тобой сидели, — грустно улыбаясь, произносит Хадижа. — Света бы здесь побольше, — присаживаясь, отвечает Алиша. Действительно, освещение тут оставляет желать лучшего. Лампы на потолке настолько тускло горят, что девушки едва различают лица друг друга. — Хочешь, поищем другое место?.. — Нет… Всё в порядке. О чём ты хотела поговорить? — По правде… Когда я сказала, что хочу поговорить, то имела в виду, что хотела спросить тебя… Замолчав, Хадижа опускает взгляд, забыв, что Алиша и так его не видит, а потом совсем тихо, еле слышно, договаривает то, что оборвалось на полуслове: — …Ты никогда не рассказывала, как жила до Монти. Я хотела бы узнать об этом, если ты не против. Отвернувшись, Алиша делает вдох полной грудью. Не лучший день Хадижа выбирает для своего вопроса. Но, может, больше возможности открыто поговорить друг с другом у них не будет. Поэтому, несмотря на то, что внутренне ей хочется закрыться от тех воспоминаний, Милстоун берёт волю в кулак и рассказывает всю свою жизнь, избегая жестоких подробностей. Молча слушая, Рашид пытается собрать картину, как можно полнее. Её английский не настолько хорош, чтобы понимать всё, хоть и Алиша старается выбирать слова попроще. — Я ничего не знала о жизни, — говорит Хадижа, когда Милстоун заканчивает свой печальный рассказ. — Меня растили вдали от человеческих страданий. Самой большой трагедией для меня было то, что мама жила отдельно и не могла быть рядом так часто, как того хотелось. Ещё недавно, мне казалось, что я достаточно взрослая, но, похоже, действительно повзрослела только в последние дни. И, думаю, слова сожаления от меня станут лишь пустым ветром, что в пустыне поднимает в воздух песок, утопив в нём не успевших спрятаться от бури бедуинов. Поэтому хотела сказать, что намерена попросить папу открыть счёт на твоё имя. Умоляю, не отказывайся, пожалуйста. Мы улетаем в Марокко уже на следующей неделе, и я хочу, чтоб у тебя осталось что-то от меня. — Разве счёт в банке будет чем-то на память от тебя? — Но своего у меня ничего нет, — склонив вперёд голову, грустно отвечает Рашид. — Это не так, — Алиша берёт её за руку. — Любая вещь, которая долго находится у тебя, пропитанная твоей энергетикой и хранящая запах — твоя. Если хочешь сделать мне подарок, то вручи хоть этот браслет. Мигом глянув на девушку, чьи черты почти растворены в потёмках комнатушки, Рашид, ни секунды не думая, снимает с руки браслет, инкрустированный рубинами, и кладёт его в ладони Алиши. И затем, не убирая рук, мусульманка прислоняет голову к плечу Милстоун и, потрясывая плечами, пускается в тихие рыдания, скорее от бессилия, чем от каких-либо ещё эмоций. А Алиша не позволяет себе слёз. Обняв рыдающую на плече Хадижу, она с грустью думает, что стоило согласиться на открытие счёта, ведь деньги действительно понадобятся ей, если вдруг вздумается поступить в колледж. Но Милстоун не может себе позволить воспользоваться Хадижей. Пусть она и рискует оказаться на дне, но толика совести, что ещё осталась в ней, твердит, что так правильно. Алиша виновата перед этой девушкой, хотя та и не считает так, поэтому не должна брать ни цента. Только одну лишь вещицу на память, которую, кстати, можно продать за неплохую цену. Но Милстоун гонит и эту мысль. Успокоив Хадижу, Алиша идёт вместе с ней обратно. Надеясь, что их не успели потерять в общем зале, они возвращаются в мир радости и веселья. Первое, что бросается в глаза Милстоун, так это сестра Монти. Она о чём-то разговаривает с Джессикой, её девушкой и Джей-Джей, и все четверо улыбаются. — Это открытая вечеринка? — говорит Милстоун, не сводя глаз с Эстелы. — Нет, не знаю… — Рашид особо не слушает, что ей говорят, потому что обращает внимание на Рида и Прентис, которые всё ещё стоят вместе. Но с ними сейчас говорит дядя Али. Вернее, только с Прентис. Любопытство ведёт Хадижу туда, поэтому она говорит Милстоун: — Я должна тебя покинуть. — Да-да, конечно. На этот раз на автопилоте отвечает Алиша. И ей инстинкт велит быть в другом месте. Почти одновременно они трогаются с места, идя по разным траекториям в намеченные пути назначения. Но только Алиша намерена присоединиться к беседе, а Хадижа планирует пройти мимо и послушать, о чём идёт разговор. — Здравствуйте, — произносит Милстоун, подойдя к женщинам, которые резко замолчали, когда увидели, что она приближается. — Что я пропустила? Женщины быстро переглядываются, а затем Дженнифер, сделав странное выражение лица, словно кто-то сжимает тисками её скулы, произносит: — Такие вопросы не обсуждаются обычно в условиях, похожих на эти. Но в то же время и смысла нет, чтобы тянуть до завтра. — Что?.. — по лицу Алиши пробегает тень беспокойства, потому что агент говорит загадками. — Наверное, будет лучше, если она сама скажет, — говорит Джессика, бросая неловкие взгляды на де ла Круз. — Эстела? Теперь, когда все смотрят на неё, а не на Милстоун, сестра Монти инстинктивно отступает назад и, облизнув губы, глядит на всех по очереди, останавливаясь на девочке, которую видит второй раз в жизни, но надеется, что не в последний. — Мой брат… — начинает Эстела, но обрывает фразу в самом начале, думая, как лучше подобрать слова. Да, это ей не статьи писать для «El Diario La Prensa». — Мой брат наверняка не желал зла кому-то из тех, кто… и Ханне в том числе. Я его знаю. И хотя мы не были так близки, он был добр ко мне, когда отец в пьяных буйствах угрожал мне, маме, да и Монти тоже. Он защищал нас, подставляясь сам. Я помню его таким. Мне сказали, что он заботился о тебе, как о своей сестре… — Скорее, как о Ханне Бейкер, ведь он часто называл меня этим именем. — Да… Нет, я не про… — де ла Круз зажмуривается, словно таким образом пытается собраться с мыслями. — Я потеряла брата. Моя вина, что мы мало общались, особенно в последнее время. Может, я бы заметила тогда, что с ним что-то не так, и столько девушек бы не погибло. Но это всё не то, что я хотела сказать. В общем, пока у меня не было времени на семью, на счетах скопилась приличная сумма… — Я не приму ваших денег. Мысленно отхлестав себя ремнём за эти слова, ведь сейчас совсем не время показывать гордость, Милстоун скрещивает руки на груди. Тот факт, что ей за один вечер уже дважды хотят дать денег, заставляет Алишу чувствовать себя жалкой. Ей противно быть такой. — Я и не предлагаю, — Эстела опускает взгляд в пол. — Неразумно было бы с моей стороны отдать деньги подростку. Как правило, у этой социальной группы нет стремлений к рачительности и способностей грамотно распорядиться финансами, чтобы не потерять их разом. Но, как я уже сказала, у меня есть деньги. Если ты захочешь, то можешь поехать со мной в Нью-Йорк. Джессика сказала, что сможет устроить ускоренную опеку, у неё есть знакомства в ведомстве социальной службы. Тебе не придётся жить в приюте и терпеть стеснения. Конечно, ты должна будешь пройти обучение в выпускном классе, но теперь уже на будущий сезон. А пока впереди лето, можно нанять репетиторов, чтобы восполнить пробелы в знаниях. А дальше колледж, если захочешь. Не знаю, хотел бы Монти, чтобы я позаботилась о тебе, но мне кажется, что я должна. Что скажешь? — Ого… — только и срывается с губ Милстоун. — Да. Понимаю, как это всё звучит, но мне нужно знать ответ сегодня, чтобы начать процедуру завтра. Я должна вернуться в Нью-Йорк через несколько дней, и хотелось бы, чтобы мы уехали вместе. — Я… Алиша и правда не знает, что сказать. Опрометчиво будет с её стороны уехать с девушкой, которую она не знает, почти на другой конец страны. Точно так же Милстоун села в машину Монти, и не секрет, что из этого вышло. Своим инстинктам она больше не может доверять. Переведя взгляд на Джей-Джей, Алиша словно ищет у той совета разрешить её дилемму. Видимо, растерянность в глазах девушки не позволяют сердцу Джеро отбивать привычный ритм, сковывая, словно невидимыми тяжёлыми цепями. И агент делает то, что не следует, имея такую работу, как у них. — От Вашингтона до Нью-Йорка всего полтора часа на самолёте. Я могу приехать и проведать тебя, если ты захочешь. — А можно будет как-нибудь позвонить? — косясь на Эстелу, спрашивает Милстоун. Не увидев признаков того, что сестра Монти приняла её вопрос на свой счёт, подумав, что девушка её боится, Алиша напряжённо ждёт ответ Дженнифер. Впрочем, остальные тоже находятся в ожидании, но только Джессика действительно переживает, потому что знает, что любые связи между агентами и объектами расследования запрещены. Рефлекторно обернувшись на Эмили, Джеро прикусывает нижнюю губу, в нерешительности, и говорит, глядя в глаза Милстоун: — Думаю, это будет возможно. Облегчённо выдохнув, несколько расслабившаяся Алиша отвечает «да» на предложение Эстелы. Ей становится спокойнее от того, что человек, которому она может доверять, обещает не бросить её одну в том новом мире, куда забирает незнакомка, которая известна лишь тем, что является успешной, талантливой журналисткой и по совместительству сестрой мужчины, ставшего для Милстоун близким человеком, пусть и держал в заточении. По крайней мере, ей не нужно было бежать от тех, кто причинял боль и думать, как раздобыть пищу, воду, одежду, досуг… Врач в больнице, где Алише пришлось провести некоторое время заключил, что физически она почти в полном порядке, но психологически пострадала сильно. Милстоун не согласна с такой оценкой, ведь он не мог оценить состояние её души и разума до встречи с Монти. Тогда бы тот «докторишко», как про себя называет его девушка, увидел, что ровным счётом ничего не изменилось. Но быть может поэтому она не видит, от чего такого ужасного её спасли агенты. Их чествуют, ведь дочь арабского бизнесмена возвращена отцу. А до девочки, сбежавшей от худшей жизни и скитавшейся по одиноким холодным улицам Великой Америки, никому нет дела. Впрочем, она не первая, и последней точно не станет. Нужно лишь притвориться, что согласна со всем, ведь по-прежнему для Алиши важно одно — выжить. А тем временем, пока судьба Алиши совершает поворот на крутой виток, Хадижа мчится навстречу «мактуб», напрочь забыв, что всё предначертано. Если бы она рассказала обо всём дяде Али, тот бы глубоко вздохнул, вспоминая, что уже не раз ему приходилось говорить нечто подобное своим племянницам, и ответил, что Аллах испытывает её. Но словно ей овладел злой дух, поэтому девушка не может быть благоразумной. Если бы только её мать могла знать о том, что творится сейчас в голове Хадижи… Чем ближе девушка подходит к тройке беседующих людей, среди которых ей интересна лишь одна персона, тем отчётливее слышит слова. Из-за музыки и дядя Али, и Эмили вынуждены кричать, чтобы понимать, что говорят. Пройдя мимо них, Хадижа старается не встретиться с кем-то взглядом, демонстрируя своим видом, что держит путь к столу с разными вкусностями. Достигнув тарелок с едой, Рашид берёт, не глядя, ргаиф, по всей видимости, с медовой начинкой и идёт с ним через весь зал к Ларе Назире, которая стоит вместе с Жади и, вероятно как обычно, жалуется на Саида. В голове девушки уже сформирован разложенный по полочкам план, возникший в тот же самый момент, когда она поняла, что Прентис и дядя Али общаются на арабском языке, и теперь спешит его воплотить, пока праздник не завершился. Подойдя к маме и тёте, Хадижа лучезарно улыбается последней, преподнеся ей ргаиф. — Моя дорогая племянница! — восклицает Назира, принимая угощение. — Никто больше обо мне не позаботится, никто! — Иншаллах, тётя, — отвечает Хадижа, продолжая улыбаться, но уже смотря на Жади. — Мам, тебя вроде бы папа искал. — Правда? — встревоженно переспрашивает Жади, легонько коснувшись рукой волос. — А почему? — Это ты его спроси. — Да… хорошо… И, оглянувшись по сторонам, Жади стремительно удаляется прочь. Видя по лицу сестры отца, что та хочет бросить вслед какое-нибудь очередное нелепое высказывание, Хадижа спешит перейти ко второй части своего плана. Хитро сощурившись, она подаётся несколько вперёд и говорит заговорщицким тоном: — Тётя Назира, я знаю, как вам поговорить с тем агентом, не нарушая наших обычаев. — Ай, моя дорогая, — женщина возводит руки кверху, после чего опускает их к лицу Хадижи, легонько обнимая ладонями за скулы. — Расскажи тёте, что ты придумала. — Видите женщину, которая разговаривает с дядей Али? — Назира поспешно находит взглядом тех, о ком говорит племянница, и быстро кивает. — Она агент и знает арабский. Можно попросить её передать всё, что вы хотели сказать агенту Гидеону, а сами будете на небольшом расстоянии. После слов той женщины, он обязательно обратит внимание на вас. И вы так прекрасны сегодня, тётя, что агент Гидеон сразу же решит на вас жениться. Когда она хочет, Хадижа всегда убедительна. Поэтому, наспех скушав сладости, Лара Назира делает вид, что хочет танцевать, и движется к танцовщицам, красиво вертя руками, плечами и корпусом тела в такт музыки. И тётя и племянница стоят друг друга — обе коварные и смекалистые. Довольная тем, что её план идёт, как надо, Хадижа не дожидается спектакля, который вот-вот устроит Лара Назира, а направляется к Алише, думая, что пора подготовить почву для второй его части. В тот момент Милстоун уже принимает предложение сестры Монти переехать с ней в Нью-Йорк, поэтому, когда Рашид касается её плеча, первым порывом становится желание рассказать эти новости. — …Круто, что ты по… — Ты нужна мне, — обрывает Алишу на полуслове Хадижа. — Извините, мы отойдём. Последняя фраза относится к Иванне, Джессике, Эстеле и Джей-Джей, которые и слова не успевают вставить, как Рашид уводит девушку, скрываясь среди внезапно столпившихся в одном месте гостей, вызывая у компании женщин недоумение. Впрочем, и хорошо, что Милстоун покидает их. После того, как де ла Круз озвучила то, что они обсуждали, стоять впятером стало в тягость всем, потому что ни одна из них не представляла, о чём они могут ещё говорить. Иванна предпринимает попытку свести на нет неловкую паузу, сказав, что она и Джессика берут отпуск, чтобы съездить отдохнуть куда-нибудь вместе, но дальше одобрительных вздохов разговор не идёт. Заведя Милстоун за ближайший укромный уголок, Хадижа просит девушку сказать агенту Риду, что его ждут в той же самой коморке, где совсем недавно были они, когда он останется один. Рашид надеется, что её не закрыл кто-то из персонала отеля. К счастью, Алиша не задаёт много вопросов, лишь убедившись, что Хадижа уверена в своих действиях. И комнатушка, на удачу, всё ещё открыта. Встав неподалёку, чтобы не оказаться случайно запертой, Рашид нервно теребит край своего платка, смотря в противоположную сторону от той, откуда должен прийти Спенсер, периодически всё же меняя траекторию взгляда на нужное направление. Наконец, желанный объект появляется. Он идёт медленно. Лицо скованно гримасой напряжения, из-за чего Хадижа сильнее нервничает. Подойдя к ней, Рид останавливается на расстоянии метра и спокойно произносит: — Вы хотели со мной поговорить? — Да. Рашид отвечает быстро. Она чувствовала себя увереннее, когда только планировала ситуацию, в которой сейчас находится. А Спенсер внимательно смотрит на неё и ждёт. Замешкавшись, Хадижа жестом приглашает агента пройти в каморку. Тот хмурится и не спешит следовать по направлению руки девушки. — Не думаю, что это хорошая мысль, мисс Рашид. — Почему? — Потому что есть риск навлечь на себя гнев вашей семьи. И для вас, и для меня. — Нет, нет, нет!.. Можете не бояться, я это предусмотрела. Мне правда нужно с вами поговорить с глазу на глаз. Опустив взгляд на ноги, Хадижа не знает, куда себя деть. Ей стыдно за то, что она сейчас делает, но какой-то голосок, наверное, принадлежащий злому духу, шепчет ей, что та не простит себе, если сойдёт с пути, который наметила. «Если Аллаху будет угодно это, он даст мне знак, что всё идёт так, как предначертано». Спенсер сомневается. Может быть, девушке нужна помощь или просто выговориться. Но из уважения к традициям, согласно которым Рашид растили, агент остаётся в нерешительности. — Если у вас есть вопросы, то я могу позвать Алекс. Наверняка вам будет комфортнее разговаривать с ней. — Тогда в больнице было вполне комфортно. И мы тоже оказались наедине. Но вы ведь психолог, значит, всё в порядке. — Ваша семья чётко дала понять, что не в порядке, когда возникла необходимость записать ваши показания. — Их здесь нет, а для меня — проблемы тоже нет, — удивляясь, откуда смелость берётся говорить подобное, Хадижа резко поднимает глаза на мужчину. — Я надолго не задержу вас. Во взгляде девушки Рид видит признаки отчаяния и это напрягает его ещё больше. Но он больше не пытается поступить правильно, рассудив, что если Рашид обратилась к нему, то значит считает, что кроме него ей никто не сможет помочь. Спенсер понимает, что, возможно, из-за того, что он был с ней в момент крайней опасности, между ними возникла некая связь, благодаря которой девушка думает, что только к нему может обратиться за помощью. Обернувшись назад, агент видит пустой коридор. Он не боится гнева старших членов семьи Рашид. По протоколу он не должен общаться с жертвами после закрытия дела. В данном случае, технически, оно ещё не закрыто… Сделав глубокий вдох, Спенсер, прекрасно понимавший, что ответственности за это решение ему не избежать, быстрыми шагами заходит в каморку. Сердце Хадижы на мгновение замирает, а затем слишком внезапно и довольно быстро начинает стучать. Приложив ладонь к груди, она глубоко вдыхает и только потом заходит следом. Здесь по-прежнему царит полумрак. Встав напротив Спенсера, Хадижа набирается смелости посмотреть ему прямо в лицо. В тусклом свете каморки они очаровывают мелкими отблесками в бездне тёмно-карих глаз. Завороженная этим видом, Рашид молча смотрит с приоткрытым ртом. — Что вы хотели мне сказать? — прерывает тишину Рид. — А… дайте мне секунду. Шумный вздох Хадижи в один момент наполняет каморку тяжёлым, давящим сверху словно прессом, напряжением. Это финиш, и уже совсем не время медлить и сомневаться. — Когда меня похитили, я думала, что больше никогда не увижу свою семью. Потом Алиша немного успокоила меня, правда наедине с тем типом всё также было страшно. И тогда появились вы и спасли меня. Знаете, я не встречала кого-то похожего на вас. Дядя Али говорит так, что дух захватывает, но когда говорите вы, этот прекрасный мир, созданный Аллахом, словно перестаёт существовать. Остаются лишь слова и голос. И пусть я не до конца понимаю их смысл, но чувствую в них истину. И мои ощущения тоже меняются. Дядя Али говорит, что в Коране написано, будто любовь между мужчиной и женщиной зарождается во время совместного проживания. Никогда раньше я не сомневалась в его словах… до этого момента. — Позвольте… — Нет!.. Можно я договорю… — С вашего позволения, мисс Рашид, мне хотелось бы уберечь вас от излишнего смущения за слова, которые вы хотите произнести. Мне бы польстило услышать их, потому что я верю, что они полны искренности и чистоты. Но эти чувства не то, чем кажутся, поверьте. Мы часто сталкиваемся с подобным по долгу службы. В психологии это называет «перенос образа». Все ваши чувства, испытываемые ко мне не более, чем проекция того, что вы испытываете к близким людям. В момент опасности люди, как правило, думают о тех, кто им дорог. Эмоции страха и ужаса перед происходящим сливаются с переживаниями и воспоминаниями о тех, кого мы любим. Это психотравма. И когда появляется кто-то… вроде меня… все чувства, испытываемые жертвой, являются лишь отражением оных к родителям, возлюбленному, дяде, учителю, другу. Если бы на моём месте был какой-то другой агент, вы бы чувствовали к нему то же самое. Мои коллеги посоветовали вашим родителям нанять психолога. Надеюсь, они последуют совету. И тогда во время сеансов вы сможете разобраться во всём, а эти чувства, что возникли у вас ко мне, вскоре пройдут. Замолчав, Спенсер виновато смотрит на девушку, давая ей возможность что-нибудь сказать, если хочется, но та молчит. В её голове всё выглядит логично, но сердце не хочет принимать слова агента за правду. Вслух Хадижа ничего не говорит, только смотрит перед собой. Их взгляды не пересекаются, потому что Рид выше, но так даже лучше. Им не приходится испытывать ещё больше неловкости. Хотя, похоже, неловко становится только Спенсеру, потому что Рашид так глубоко впадает в свои мысли, что на время забывает о том, что здесь не одна. — Думаю, мы должны вернуться, пока ваша семья не начала вновь беспокоиться, — снова нарушает тишину Рид. — Они и так много пережили за последние дни, как и вы. Пойдёмте. Спенсер не намерен долго уговаривать. Убедившись, что Хадижа слышит его и понимает, чего он хочет, агент подходит к двери и распахивает её так широко, насколько можно, и жестом приглашает девушку выйти. Глянув на Рида, а затем на дверной проём, Рашид быстрым шагом покидает каморку, тихо произнеся «простите», когда равняется с ним. У неё нет до конца понимания о том, что теперь она чувствует после разговора со Спенсером, и впечатления от него тоже смешанные. Прямо сейчас ясно одно — её отвергли, даже не дав договорить. «Значит, такова воля Аллаха», — проносится в голове Хадижи, когда она переступает порог зала. Похоже, никто не заметил её отсутствия: родители поглощены лишь друг другом, что-то обсуждают, улыбаясь; дядя Али, похоже, считает, что нужно спасти Лару Назиру от гнева Аллаха или, скорее, Гидеона от Лары Назиры, поэтому активно пытается сменить, по всей видимости, ракурс диалога в другую сторону, хотя сам агент не выставляет напоказ эмоций, которые у него вызывает женщина, кокетливо выглядывающая из-за спины Прентис и заставляющая ту быть посредником между товаром и купцом. Стараясь не привлекать особого внимания, Рашид направляется в сторону тёти. Ей совсем не хочется с кем-либо говорить, а рядом с Назирой обычно всегда приходится пребывать в молчании и слушать. Обняв тётю сзади, Хадижа натянуто улыбается всем, кто замечает её появление, и оглядывает всех в пределах круга. А они ведь не догадываются, на что она решилась сегодня вечером. Наверное, никто из её семьи не смог бы понять это, кроме мамы. Теперь Хадижа, похоже, лучше понимает Жади. Если бы доктор Рид ответил на чувства, смогла бы Рашид бросить всё? Расстроить отца, опозорить семью? Нет, не смогла бы. И Спенсер мог допустить, чтобы подобное произошло с ней, если бы был человеком эгоистичным и бессовестным. Позабыв, что агент сказал ей про «перенос образа», Хадижа улыбается, думая, что едва ли она вела себя бы, как её мать. Нет, Рашид непременно использовала бы хитрость и чрезмерную любовь отца, ведь тот ни за что бы не отказал своей принцессе. Особенно, после того, как чуть её не потерял навсегда. — Эй, — прикоснувшись ладонью к плечу Хадижи, шепчет ей на ухо Алиша. — У тебя всё получилось? — Нет, не совсем. Кивнув, Милстоун мило улыбается всем в кругу, кто замечает её присутствие, и, шепнув на ухо Рашид, что если та захочет поделиться, она будет возле столов с едой, незаметно удаляется. — …Вы были женаты, Гидеон? — спрашивает дядя Али, намереваясь увести разговор в иную степь, но сделать это элегантно, красиво и незаметно. — Давно. У меня взрослый сын. В глазах Назиры отражается опасный блеск. Ей кажется, что дядя Али хочет помочь, и потому благодарно улыбается ему, выглядывая из-за спины Эмили, которую забавляет авантюра, в которой она участвует. Часто насмешливо посматривая на Джейсона, агент продолжает переводить слова Лары Назиры, от которых у многих чувствительных тотчас раскраснелись бы уши. Но выдержке Гидеона остаётся лишь поражаться, хотя и теперь в его взгляде мелькает желание избавиться от нужды участвовать в этом неловком сватовстве. — Аллах не одобряет разводов, поэтому даёт супругам достаточно возможностей прийти к согласию, — продолжает дядя Али. — Но в семьях, где утро начинается с молитвы, а во главе стола сидит Аллах, а не гордыня мужа, не бывает ссор. Поэтому мы против того, чтобы выдавать наших женщин замуж за тех, кто не воспитан в нашей вере. Мы не можем быть уверены, что наши дочери, сёстры, племянницы не останутся брошенными на произвол судьбы, если не смогут жить с мужьями в согласии. Но я сделал исключение для своей племянницы, правда почти через двадцать лет после того, когда, наверное, следовало. — Жалеете о своём решении? — спрашивает Гидеон. — Каждый день. Ведь если их брак исчерпает себя, так называемая любовь окажется погребена под руинами семейной жизни, я не смогу ей помочь. Конечно, тот мужчина принял нашу веру и все церемонии были соблюдены, он не истинный мусульманин. Когда мужчина принимает ислам и сразу женится на мусульманке, обычно в глазах общины это всё равно воспринимается как недостойный брак. Детям в таких семьях бывает трудно найти себе мужа или жену в Фесе. — А папа сможет снова жениться на маме, если вдруг она захочет? — глядя на тепло улыбающихся друг другу родителей, по-английски спрашивает Хадижа. Проследив за её взглядом, дядя Али лишь тяжело вздыхает, понимая, что ему предстоит провести очередной нравоучительный разговор со своей племянницей. Если бы Лара Назира понимала, о чём они говорят, то обязательно возмущённо, от обиды, воскликнула, что «эта одалиска выходит замуж сколько хочет и за кого хочет, а бедной женщине, вырастившей двоих своих братьев не позволено и одного раза». — Как глава своей семьи, я бы не дал разрешения на такой брак. На этом моменте агент Прентис извиняется перед всеми, в том числе и на арабском перед Ларой Назирой, и уходит. Проследив за ней взглядом, Хадижа замечает, что та идёт к доктору Риду. Оказавшись рядом с ним, Эмили, улыбаясь, нежно дотрагивается сначала до его пострадавшей руки, а затем легонько прикасается к груди, словно смахивает что-то. Но ничего там и в помине нет. И тут Рашид видит, как тепло Спенсер смотрит на Прентис. Зависть и ревность обвивают её горло, потому она отворачивается. После ухода от их маленькой компании Эмили мужчины потихоньку тоже отделяются. Находчивая Назира пытается использовать племянницу, пока они ещё не ушли, чтобы понять достигло ли успеха её нелепое сватовство, но Хадиже нечем её обрадовать. Вскоре и она оставляет тётю причитать и плакать о том, какая у неё несчастная судьба. Найдя взглядом Алишу, Рашид идёт к ней, чтобы поделиться тем, что сделала сегодня вечером. По воле судьбы эта девушка опять оказывается единственным человеком, с которым Хадижа может поделиться. «Да сжалится надо мной Аллах»… *** Следующий день оказывается тяжёлым для агентов. Вместе с командой из Калифорнийского отделения ФБР и при помощи местного полицейского департамента они врываются в предвыборный штаб Брайса Уокера. Они много работали в последние дни, и теперь с гордо поднятой головой и ордером на арест и обыски собственности и непосредственно главного центра генерирования идей по агитации населения к голосованию наконец смогут отправить негодяя за решётку. Благодаря видео, найденным в ноутбуке Монтгомери де ла Круза, и оперативной работе агентов, которые нашли девушек, пострадавших от Уокера, и уговорили их дать показания против обидчика, доказательств собрано достаточно. И Джессике для полного морального удовлетворения позволяют надеть на Брайса наручники. Естественно, он не позволяет заковать себя так легко. С угрозами и криками он с силой отталкивает Дэвис, отчего та с размаху налетает на один из столов и опрокидывает его, больно ударяясь боком. Но бороться Уокеру, судя по всему, подходит только с женщинами. Против Люка Элвеса, скрутившего его в следующий же момент, Брайс и предпринять ничего не успевает. И Джессика, уже поднявшаяся с пола, заковывает бывшего одноклассника в наручники. — Вдруг единственный способ перестать себя паршиво чувствовать, перестать чувствовать вообще? — говорит она, с вызовом заглядывая ему в глаза. — Об этом думала Ханна, об этом думала. Об этом думали все, кому ты причинил боль. Сделай одолжение: когда кто-то из сокамерников захочет поучаствовать в твоём половом воспитании, не смей думать так. Эта мысль для тебя заблокирована, так что раздвинь ноги шире и получай удовольствие! Брайс молчит. В его взгляде всего на секунду Дэвис видит сожаление или ей только это кажется, а потом Люк уводит его. Когда они скрываются из вида, Джессика выдыхает. Какое облегчение наконец увидеть его за решёткой. Но легче становится только на пару секунд. Прошлое не меняется. Оно не забудется. Дэвис снова тяжело вздыхает. «По крайней мере, мы наконец хоть что-то смогли для тебя сделать, Ханна». *** Пять дней спустя… Смотря в экран своего телефона, подаренного Эстелой, Алиша стоит, облокотившись спиной о корпус машины. Уладив юридические формальности, они планируют лететь в Нью-Йорк, но перед этим Милстоун ещё раз хочет повидать Хадижу. Наконец стеклянные двери являют ей образ Рашид, но она не одна. Её отец следует за дочерью. Остановившись у самого входа, он неотрывно следит за своей маленькой принцессой, которая, нисколько не сомневаясь, крепко обнимает Алишу. — Аллах, как хорошо, что ты приехала, — говорит она. — Только на пару минут, Хадижа, — грустно отвечает ей Милстоун. — У нас самолёт скоро. Разжав объятья, Рашид внимательно смотрит на девушку напротив, ожидая чего-то. И ждёт она не зря. Не тратя времени зря, Алиша достаёт откуда-то из-за спины плеер и наушники, которые были вручены ей Монти много месяцев назад, и протягивает их Хадиже. А та непонимающе смотрит на вещицы, но в руки не берёт. — Это тебе, — поясняет Милстоун. — Тогда на празднике ты подарила мне браслет на память. Я хочу, чтобы и у тебя от меня что-то осталось. Там музыка… Ты прослушай и удали, если что-то не понравится. В основном она была подобрана на его вкус… — А как же ты? Наверное, для тебя важно сохранить этот плейлист, ведь он такая же часть тебя, как этот платок на голове часть меня. — Я загрузила его на свой новый телефон. Так что, он останется и у тебя, и у меня. Бери. — Спасибо, — принимая наконец подарок, говорит Хадижа. — Я сохраню его, обещаю. Прижав плеер с наушниками к груди, она улыбается. — Это не всё… — Алиша достаёт из кармана небольшой свёрнутый вчетверо листок бумаги в клетку. — Номер моего телефона. Не хочу, чтобы мы оказались навсегда потерянными друг для друга. В общем, если ты как-нибудь напишешь или позвонишь мне, я буду рада. Или не нужно, если не захочешь. — Будь уверена, мы не потеряемся. И Рашид тянется ещё раз обнять Алишу. Столько пережито, столько ещё предстоит увидеть и пережить… Каждая из девушек думает, что, возможно, это их последняя встреча, но Хадижа знает, что Аллахом всё предначертано, а Алиша сама вершит свою судьбу. Такие разные, но так парадоксально близки. — Лёгкой дороги, — произносит Рашид, размыкая объятья. — Спасибо. Сев в машину, Алиша сразу вставляет наушники и включает музыку, смотря перед собой. Она боится, что будет плакать, поэтому не смотрит в сторону Хадижи, которая стоит неподалёку и не уходит обратно в отель, хотя отец зовёт её и не один раз. И машина не может тронуться с места, потому что Эстела отошла купить воды спустя десять минут, как они подъехали к отелю. И её всё нет. Только сейчас, сев в машину, Алиша начинает нервничать. Тревога заставляет её вновь посмотреть в окно. Сначала в лобовое, потом в то, что слева, а затем в то, где ещё продолжает стоять Хадижа. Увидев, что Милстоун смотрит на неё, Рашид улыбается и весело машет ей.…And every time we talk И каждый раз, когда мы разговариваем, Every single word builds up to this moment Каждое слово подводит к этому моменту. And I gotta convince myself I don't want it И я должна убедить себя, что я этого не хочу, Even though I do (even though I do) Даже если всё наоборот (даже если всё наоборот).
Из-за спины Хадижи, словно из ниоткуда, вдруг появляется Эстела. Она бежит, держа в руках две бутылки с водой без газа. Мельком поздоровавшись с Рашидами, де ла Круз запрыгивает в машину и извиняется и перед водителем, и перед Алишей. А девушка, сказав, что всё в порядке, переводит взгляд на Хадижу. Снова этот взмах рукой…I wanna hold you when I'm not supposed to Мне хочется обнять тебя, когда мне это делать не следует. When I'm lying close to someone else Когда я лежу рядом с кем-то другим, You're stuck in my head and I can't get you out of it Ты не выходишь у меня из головы, и я не могу не думать о тебе. If I could do it all again Если бы я могла прожить всё заново, I know I'd go back to you Я знаю, я бы вернулась к тебе.
Всё останется в прошлом, но ей не хочется отпускать это. Перед ней девушка, которую она может назвать другом. Которая не ненавидит её, зная, что слова, сказанные в то время, пока они обе оставались под властью Монти, были неправдой. Та, которая доверяет ей несмотря ни на что. Так близка душой Алиша за всю жизнь была только с Монти, но в извращённой манере. Да, она осознаёт это, но сердцем не принимает. Музыка напоминает о нём, а эмоции от прощания с Хадижей и так рвут душу. Прислонив ладонь к стеклу, Алиша, сама того не желая, позволяет слезинке скатиться по щеке. Увидев её жест, Рашид спешит повторить его, прикладывая свою руку с другой стороны.I know I'd go back to you Я знаю, я бы вернулась к тебе.
Почти сразу после того машина трогается с места, а Алиша всё также не отнимает распластанной по стеклу руки. По щеке стекает ещё одна слеза, и тогда обеспокоенная Эстела спрашивает у девушки, в порядке ли она, и Милстоун отвечает «да». И тогда де ла Круз аккуратно приобнимает её за плечи, проговорив: — Всё будет хорошо. Ах, как же Алиша хочет ей верить… *** Команда ОАП тоже сегодня улетает домой. Правда, в отличии от Эстелы и Алиши, у них есть частный самолёт. Попрощавшись с Джессикой, Эмили напоминает, чтобы та подумала о том, чтобы пройти переподготовку и работать в ФБР, а потом они все уезжают в аэропорт. Большая часть команды располагается рядом с Гидеоном, желая развить тему его скоропостижной женитьбы, которой чудом удалось избежать. Эмили и Спенсер садятся отдельно от остальных. У обоих в руках папки с документами. Лететь им долго, и Прентис хочет хотя бы начать составлять отчёт по последним делам. И Рид планирует ей помочь в этом, надеясь, что чем быстрее они справятся с бумажной работой, тем больше времени останется побыть вдвоём. Хоть они и были вместе, Спенсер всем своим естеством ощущает, как сильно по ней соскучился. Стоять рядом и всё время одергивать себя, чтобы случайно не явить другим нежность, обличающую их порочные внеуставные отношения — пытка. Но сейчас мужчина, который никогда не отличался богатством проявления чувств, а также страдающий от гаптофобии, не может сидеть рядом с женщиной, не касаясь её. Зная, что их никто не увидит, Рид кладёт здоровую руку на запястье Эмили, нежно поглаживая его. Заметив этот жест, она с тревогой спрашивает: — Всё в порядке? Рука? Она указывает на перевязанную ладонь, а затем легонько касается кончиками пальцев бинтов, чтобы не причинить больше боли. Мученически сведя брови вместе, Рид зажмуривается на секунду, но потом открывает глаза и улыбается. — Нет, это совсем неважно. Просто соскучился. И… рад, что летим домой. Это дело не назовёшь рутиной, хотя в нашей работе слово «рутина» использовать жестоко. Не знаю, как ты к этому отнесёшься, но может… нам стоит взять отпуск на пару дней? — Мы должны узаконить наши отношения. От такого заявления Рид непроизвольно открывает рот в удивлении, обратив внимание, что для Эмили оно кажется чем-то будничным, словно ничего особенного нет в её словах. Подумав, что, может, он что-то не так понял, ведь иначе почему Прентис так спокойно продолжает перепечатывать что-то на планшете из рабочей папки, Спенсер осипшим от волнения голосом спрашивает: — Что?.. — Так продолжаться не может. Только на законных основаниях мы сможем остаться вместе. Многие уже стали замечать, что наши отношения вышли за границы рабочих или дружеских. Я не хочу, чтобы тебя вынудили перевестись или же вовсе потерять работу. — Но это так внезапно, Эмили, — пожав плечами, Рид беспомощно разводит руками. — Не помню, чтобы мы обсуждали возможность брака. Я люблю тебя и буду счастлив стать твоим мужем. Но то, как это происходит, любого может огорошить. Я правда не знаю, что ещё сказать, хотя мой словарный запас превышает двадцать тысяч слов. — Что? — приходит очередь Эмили удивляться. — Брак??? Я говорила… я говорила про договор об отказе от претензий друг к другу и Бюро, если наши отношения зайдут в тупик или ещё что-нибудь случится. Подпишем специальную форму и будет всё в порядке. Женщина рефлекторно подносит пальцы к губам, непроизвольно начиная грызть ногти на них. Старая привычка, от которой Прентис никак не может отделаться. Зато для Спенсера это знак — она нервничает. И не надо быть гением, чтобы понять, почему Эмили так реагирует на затронутую тему брака. Она всегда избегала подобных обязательств, и сейчас не чувствует себя готовой. Спенсер знает. Он чувствует то же самое. Решиться быть с Прентис стоило ему больших усилий над собой. Не только потому что отношения сложны вдвойне, если кому-то в них трудно выражать чувства, а из-за того, что его предыдущая попытка закончилась, не успев начаться. Мэйв — девушка, которую он любил — была убита на его глазах своей преследовательницей. Страх потерять любимую, что с их работой далеко не смутная цифра вероятности, а жестокая реальность, не позволял ему открыться для новой любви. Но Эмили… наверное, он просто не замечал, как волнительно и одновременно спокойно ему было рядом с ней. В этом не нашёл бы логики и целый конгломерат гениев. И хотя не сразу, но Рид в конце концов понял, что когда дело касается чувств, привычные схемы познания не работают. Здесь нужно просто довериться себе и не бояться делать шаги вперёд. Если ни у кого нет смелости признаться, люди остаются одинокими. Так было бы и со Спенсером, если бы однажды он не сказал Эмили, что любит её. Легко и просто, словно не первый раз говорил эти слова. Почему-то сейчас ему вспоминается тот момент. Это случилось в его квартире после одного из дел, когда его ранили в плечо. Не глубокая царапина, но Эмили не захотела слушать отговорки и отвезла Спенсера домой. Уже стоя возле шкафов с книгами, Рид посмотрел на Прентис, которая говорила о необходимости обрабатывать рану хотя бы каждые два-три часа, чтобы не загноилась, и попутно раскладывала по местам разбросанные вещи, и сказал: «Есть два пути избавить вас от страдания: быстрая смерть и продолжительная любовь. Это Ницше. Знаешь, Эмили, он ведь не уточнил, что это должна быть за любовь. Взаимная или нет, а я думаю, в ней не должно быть зависти, не должно быть страха. Она свободна от потребности во внимании, от обиды и вечного ожидания чего-то большего из того, что у тебя уже есть. Это спокойная любовь, которую не надо заслуживать и которая не тяготит того, к кому направлена. Тщеславие и эгоизм ей чужды. Когда есть только любовь без этих рудиментарных черт индивида, тот никогда не будет страдать. И, наверное, от них избавить его может только время. И я только сегодня понял это. Я не ощущаю боли, когда смотрю на тебя или когда думаю о тебе. Я счастлив только от того, что могу это делать, счастлив, что не забыл тебя. Счастлив, если ты просыпаешься с улыбкой на лице и причина тому Марк. Для меня важно только то, чтобы ты продолжала улыбаться, была в порядке. И вовсе необязательно так тревожиться из-за меня. Всё в порядке, Эмили. Я люблю тебя». Прентис тогда ничего не ответила. Признание Рида застало её врасплох. Она не ожидала спустя столько лет дружбы услышать нечто подобное. Ей пришлось сбежать, пробормотав что-то наподобие «не забудь менять повязки». Через несколько дней, когда Спенсер вернулся на работу, Прентис вела себя так, словно ничего не произошло. Но Рид и не ожидал ничего другого. Даже был рад, что его признание не изменило их отношений. Он не подозревал, что творилось у Эмили в голове, душе и сердце. Слова Спенсера всколыхнули тревожные мысли и чувства, о которых, как ей казалось, она знала всё. Они удивили её и испугали. На работе Прентис оставалась верным своему делу сотрудником ОАП, хорошим другом для каждого из команды, но когда приходила в свою квартиру, превращалась в потерянную маленькую девочку, словно как в Италии в период юности, когда её мир в первый раз всколыхнулся и разделил жизнь на «до» и «после». Она была на перепутье, но никто не мог оказаться в этом виноват, кроме неё. Если бы не таилось ничего в её душе, Эмили наверняка бы пребывала в спокойствии. Рид признался так легко, не ожидая ответа, не требуя от неё ничего. Их дружба никуда бы не испарилась. Общение не стало бы слишком странным. И Спенсер доказал это, когда вскоре после его признания, на Эмили обрушилась череда неприятностей. Заместитель директора ФБР выбрала её своей целью. Желая развалить ОАП, она вцепилась в Прентис, придравшись ко всем сомнительным или кажущимся таковыми решениям. Рид повёл себя так, как полагается другу: встал на её сторону и поддержал. Когда Эмили отстранили, он отказался продолжать работать под началом кого-то другого, зная, что может быть уволен за проявленное неподчинение. И хотя Прентис вслух упрекнула его, в душе ощущала лишь тепло и благодарность. Они провели вместе день, предаваясь воспоминаниям за вином и пиццей. А потом пришёл Марк. Тогда Эмили впервые было настолько тяжело провожать Спенсера. Всё её тело не хотело слушаться разума и тянулось к нему. Слишком долгие объятья перед тем, как отпустить можно было списать на ударивший в голову алкоголь, но Прентис знала, что он тут не при чём. Впервые в жизни ей так трудно оказалось закрыть за кем-то дверь. Впервые она так ясно всё видела. — Эмили, — зовёт по имени Рид, привлекая к себе внимание. — Нам не нужно продолжать об этом говорить, всё нормально. Ласково сжав её руку, Спенсер тепло улыбается, стараясь вернуть любимой женщине внутреннее спокойствие. И Эмили благодарна ему за это. Улыбнувшись в ответ, она вновь обращает взор в свои бумаги. Несмотря на то, что рабочее настроение утеряно, Прентис хочет попытаться, как и задумала, провести полёт с пользой. А Спенсер лишь рад ей с этим помочь. Поцеловав Эмили в щёку, он морщится из-за неловкого движения, спровоцировавшего боль в раненой руке. А потом поспешно оглядывается, не заметил ли кто, и облегчённо выдыхает, когда раздаётся очередной взрыв смеха. Их с Прентис коллеги слишком заняты подтруниванием над Гидеоном. Морган шутит насчёт реакции на потенциальную мачеху Стивена . Но не только он имел бы право называть себя пасынком Лары Назиры. Гидеона по праву называют отцом Отдела Анализа Поведения, потому что он был одним из тех, кто стоял у истоков. Для большинства из присутствующих он кумир, для многих был, есть и будет учителем. Его возвращение в команду ощущалось так, будто кто-то разжёг огонь в давно никем не топленном камине, и теперь все согреваются им, чувствуя спокойствие и безмятежность, какую испытываешь, приходя в родительский дом. Но необязательна кровная связь, чтобы быть родными и близкими. И эта простая истина открыта для всех, а не хранится за семью печатями у тибетских монахов в храме Ки Гомпа. Теперь, по воле судьбы, и Алиша с Хадижа тоже её знают.