*У девочек*
Лиза успела выйти из душа, и выпить несколько стаканов воды, но ей всё было мало. К ней пришла Каплан. Девочки познакомились в клубе. Неред, правда соображала мало, но смогла, почти разборчиво, назвать номер комнаты. Русовласая восхищённо рассказывала о фотографиях, которые сделала совсем недавно, во всех красках описывая, чего ей стоили эти снимки, а кареглазая кусала мягкие губы, и внимательно слушала новую знакомую, периодически добавляя в стакан, что держала Лиза, минералки, ведь собеседница в считанные минуты его опустошала.*у парней*
Рыжевласый сидел в обнимку с подушкой, которую всё же заправил в наволочку. В сон клонило ужасно, ведь всю ночь он думал о жизни. О матери, которая осталась Казани совсем одна, о бывшей девушке, которая говорила, что беременна от него. Как хорошо, что тогда объявился «лучший друг», и Данил застал пару в нужное время в нужном месте. О прошлом думать больно, а настоящее не радовало вообще. Отогнав все мысли, Кашин закрыл глаза, и хранители сонного царства Морфея, уже хватали широкие запястья Данила, своими холодными, прозрачными и цепкими руками, втягивая за хрустальные ворота, но не тут-то было. Перед глазами она. Тёплый взгляд, коричнивые реснички, сравнимые с крыльями стрекозы. Хрупкие и длинные. Густые брови, что часто сводились к маленькому, вздёрнутому носику. Мягкие, детские щёчки, на которых было совсем немного родинок. Пухлые, искусанные губы. Какая невинность. Портрет, казалось бы «надоедливой» особы, врезался в подсознание, заставляя открыть глаза, и встрепенуться. — Теперь, Неред, ты меня лишаешь дневного сна? — с возмущением говорит он — ООО, ты дал своей подушке фамилию? Недотрах, или просто одиночество? — с усмешкой спрашивает Алишер, только вышедший из душа — В пизду шагай, — рыкнул вдруг Кашин, целясь в огненновласого перьевой подушкой — Понял, понял, — смеётся тот, и подходит к шкафу, открывая дверцу, — Ты только после спора, и позорного проигрыша, ну или выигрыша, не влюбись в нашу тихоню, ладно? Я слышал, она с парнем недавно рассталась, а тут ты ещё её кинешь, — улыбается он, бросая махровое полотенце на кровать. Сейчас он стоял абсолютно голый, но за дверцей, так что всё было продумано — Без сопливых разберусь, — вновь шипит Данил, и притупляет взгляд, отгоняя слова друга от своего мозга. Не хватало думать о жизни ещё какой-то там Лизы — Дань, если я сейчас начну говорить, обещай, что не ударишь, — татуированная физиономия выглядывает из-за деревянной дверцы, с облупленным, и пожелтевшим лаком — Чувак, не поверишь, я такое обещание себе даю каждый раз, когда ты пасть открываешь. Что там у тебя? — на выдохе говорит голубоглазый — Может ли быть человек… Вроде гетеро, но не всегда, ну, или не совсем? Это же дико, да? — с опаской спрашивает тот, вновь убирая голову, и оставаясь «наедине» с собой — Ориентация так относительна, что порой мне кажется, что нет подразделений «гетеро, би», и прочее… Нет стопроцентных геев, или лесбиянок. Есть серое, что чуть чернее, или же серое, но чуть светлее, — говорит Данил, расфокусированною смотря в стену — Что за философ заговорил? — вновь усмехается Моргенштерн — Блядь, я говорю то, что знаю. Просил нормальной реакции? Вот она, — злится Кашин, и запускает пальцы в мягкие волосы, что пропахли синим винстоном, который Кашин курит уже четырнадцать лет