Глава 2. Послание из Реймса
27 января 2019 г. в 00:03
Знаете, что заставляет меня качать головой в иступлении? Тот факт, что Пьер де Лаваль де Монфор всего лишь на несколько лет старше меня, а уже архиепископ реймсский. И он ничего не сделал для этого, ровным счётом. Влиятельные родичи засунули белозубого баловня в «город королей». С них взятка Ватикану, a c самого Пьера — ослепительная улыбка. Именно так решаются вопросы повышений в нашем мире. Повышают не самых набожных или учёных. Я понимаю, что не каждому суждено жить в епископском дворце и ходить на аудиенции с королём Франции. Кто-то должен выполнять нудную грязную работу. Кто-то должен выслушивать исповеди, проводить причастие, жечь еретиков и вешать ведьм. Нет, я совершенно не завидую Лавалю. Он мне даже в какой-то мере симпатичен.
— Я восторгаюсь тобой, — признался Лаваль однажды. — Этот труд рядового муравьишки… ведь его никто не ценит.
Мы с ним познакомились в 1460 году, когда его университет приехал на экскурсию в Париж, и школяров направили в колледж Торши на лекции. Будучи самыми умными и прилежными учениками из всей группы, мы быстро нашли друг друга и сблизились во время беседы о ранних трудах Николя Фламеля. Нас не смутила социальная пропасть между нами. Его семья была намного знатнее моей. Его старшая сестра Жанна была замужем за Рене Анжуйским. А кем был я? Выходцем из мелкого дворянства, сиротой без связей, который ничем не мог быть полезен такому, как Пьер де Лаваль. Тем не менее, он искренне восторгался моей учёностью и называл меня «старой душой». Меня немного напрягали его объятия со спины и поцелуи в затылок, так же, как и его рассказы про женщин, которых он познал. Тогда мне было четырнадцать лет, а ему восемнадцать. Он был так же открыт и любвеобилен как я был холоден и сдержан. Эта любовь, жаркая, тактильная, распространялась на всё живое. Однажды он плюхнулся ко мне в постель и принялся рассказывать мне про свой первый плотский опыт. Знал, что я не разболтаю его секреты. На протяжении двух недель он истязал мне уши рассказами о некой Денизе, которая собирала лаванду за стенами Анжерского университета. В какой-то момент его рука скользнула мне под рубашку. Очевидно, он хотел продемонстрировать какую-то изысканную манипуляцию, которую проделала его возлюбленная. На этот раз я не выдержал и отпихнул его от себя, достаточно грубо. Лаваль спохватился, принёс извинения и тут же полез ко мне на шею мириться.
Перед тем как расстаться, мы заключили договор: если один из нас пойдёт вверх, он поможет другому подняться. С самого начала было ясно, кто поднимется первым. К двадцати годам Лаваля уже назначили аббатом Сен-Убен в Анжере. Со своим старшим братом, графом де Гавром, они ездили на форум в Туре в 1467 году, где они тёрлись локтями с представителями королевских династий. А чем я занимался в то время? Не спрашивайте.
Лаваль, как ни странно, помнил он нашем договоре. Он периодически писал мне письма и присылал редкие книги из монастырской библиотеки. Несколько месяцев после возвращения из Тура он решил меня навестить. Однажды утром я получил сообщение, что аббат монастыря Сен-Убен будет ждать меня на углу моста Сен-Мишель в полдень. Место встречи мне показалось немного необычным. Увидев меня, Лаваль, бросился ко мне, путаясь в подоле сутаны. Мы уже семь лет не виделись.
— Бог мой, Фролло! Я запомнил тебя мальчишкой. А теперь? Посмотри на себя! Свершилось. Ты таки принял сан?
— Не знаю, к добру или к беде, — ответил я, пожав плечами. По правде говоря, я всё ещё привыкал к этому чёрному мешку с рукавами и капюшоном. — Что тебя привело в наши края?
— Важная миссия. Мне нужна твоя помощь. Это вопрос жизни и смерти. Не знаю с чего начать. Тут один ребёнок попал в незавидное положение. Мальчишка четырёхлетний. У меня сердце кровью обливается.
Я почувствовал, как моя бровь ползёт вверх. С каких это пор Пьер де Лаваль заботился о детях? Во Франции было столько обездоленных. Что делала этого ребёнка особенным?
— Это не то, что ты думаешь, — поспешно пояснил Лаваль. — Я ходатайствую от лица архиепископа реймсского, дез Юрсена. Ты знаешь, он стар. И когда он… отойдёт в иной мир, кто-то должен будет занять его место.
— И этим человеком хочешь стать ты?
— Почему бы и нет? Старик дез Юрсен ко мне расположен. Он уже сейчас доверяет мне кое-какие тайны и поручает кое-какие дела. Я уже несколько раз проводил службу у него в соборе. Мне там нравится. Я себя чувствую дома.
Теперь мне всё стало ясно. Это был вопрос не жизни и смерти, а карьерного продвижения для моего друга. Конечно, он хотел выслужиться, хотя бы для приличия, хотя эта должность уже давно была куплена для него.
— И старик поручил тебе пристроить своего бастарда? — спросил я, глядя в лучезарные глаза.
Лаваль поёжился от моих слов.
— Зачем так грубо? Дитя не виновато. Сложилась такая непростая ситуация. Это не совсем обычный ребёнок. Те люди, которые занимались его воспитанием, больше не могут продолжать это делать. Мне все тонкости не известны.
— Говори прямо. Чем же ребёнок такой необычный. Он что, бесноватый?
— Я не хочу, чтобы ты относился к нему предвзято, — отвечал Лаваль уклончиво. — Я видел его мельком. В нём … светится душа.
Скрестив руки на груди, я ждал, когда его притворство кончится и он, наконец, заговорит со мной без обиняков.
— Зачем ты всё мне это рассказываешь? Что ты хочешь от меня? На что ты рассчитываешь?
— На то, что ты поступишь по совести.
— Вот как? Что тебе известно о моей совести, Лаваль?
— Фролло, ты должен взять этого мальчишку на попечение. Я не могу представить более подходящего опекуна для него во всём мире.
— Тебе известно, что я не очень-то люблю детей? Я даже от собственного брата избавился. Я не могу слушать его нытьё. Его белокурые кудряшки и розовые ладошки выводят меня из себя. Почему твой выбор пал на меня?
— Потому, что тебе наплевать на общественное мнение. Ты смотришь на всех свысока, включая меня и старика дез Юрсена. Ты считаешь себя лучше нас. Ты такой весь непробиваемый святоша. Между прочим, это не твоя заслуга, что в твоих жилах течёт кровь рыбы. Бог тебя сделал таким. Для чего? Для того, чтобы ты спас маленького изгоя, от которого отвернулся весь мир. Ты должен использовать свои дары по назначению. Поверь мне, тебя ждёт награда — и не только на том свете. Дез Юрсен позаботится о том, чтобы тебя парижский епископ оставил в покое. Ты будешь спокойно заниматься своей работой, смешивать свои порошки. Фролло, я знаю, что про тебя говорят. Твои странные увлечения, твой нездоровый интерес к алхимии… Это приведёт к неприятностям скорее, чем любая интрижка.
Вы слыхали? Нерадивый аббат начал мне угрожать.
— И тебе будет жаль, если со мной что-то случится? Ты будешь плакать, не так ли? Плакать и вспоминать, как семь лет назад ты пытался стащить с меня рубашку, сожалеть, что я не дал тебе свершить ту мерзость, которую ты задумал. Боюсь представить, что ты вытворяешь с послушниками в своём аббатстве.
— Что ты взъелся? Сколько можно жевать прошлое? Ничего такого я с тобой не сделал. Кстати, все мальчики это делают.
— Нет, Лаваль, не все. Только те, которые метят на роль архиепископа.
— Фролло, ты сущий дьявол! Но я всё равно люблю тебя. Представь себе, мне было бы очень горько, если бы тебе пришлось поплатиться за свою гордыню.
Я не сомневался в его искренности. Он действительно был ко мне неравнодушен. Вот почему я решил пойти ему навстречу. Перед искренними чувствами даже я не мог устоять.
— Не кричи так, — сказал я более дружелюбным голосом. — Ты же не хочешь, чтобы твои признания услышали. Ещё поймут превратно. Не обижайся. У меня такие шутки.
— Что это значит? — спросил аббат робко. — Ты согласен? О, Фролло! Ты не пожалеешь. Клянусь Богом!
— Скажи, что от меня требуется.
— На Фоминой неделе, после службы, загляни в деревянные ясли, вделанные в паперть собора против статуи святого Христофора. Ты всё поймёшь. Мне пора. Я сообщу архиепископу радостную новость.
Поспешно поцеловав меня в лоб, аббат сверкнул глазами на прощание и удалился. На Фоминой неделе… Немного он мне времени дал подготовиться к моим новым обязанностям. Наверное, он боялся что я передумаю. Но я привык сдерживать свои обещания. А через несколько дней я стал опекуном безобразнейшего существа: хромого, кривого, горбатого. Природа не поскупилась на уродства. Я понял, почему Лаваль выбрал именно меня на эту роль. Даже благочестивые души, почтенные вдовы из братства Этьен-Одри, порывались бросить него на связку хвороста. Они бы, несомненно, осуществили свой замысел, если бы я не простёр руку над «маленьким колдуном», как они его называли.
— Я усыновляю этого ребёнка.
С этими словами я завернул его в сутану и направился к Красным вратам, соединяющие собор с монастырём. Почтенные монашки шушукались у меня за спиной.
— Ведь я вам давно говорила, что Клод Фролло — чернокнижник.