Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло

      Это было не остроумно и даже не кощунственно. Тем не менее, зеваки заливались хохотом, хотя большинство из них, к счастью, не знали, кто такой Жак Шармолю. Коза задирала копыта, трясла бородой и блеяла, передразнивая святошу. Впервые за всё время я позавидовал Квазимодо за то, что он не слышал этот гнусавый полузвериный смех. Как благословенна была его тишина! Колокольный звон был одним из немногих звуков, нарушающих её. А каково было мне, стоящему у входа в кабак, вдыхающему этот смрад и слышащему это гнусное хрюканье? Значит, вот чего я был лишён все эти годы! Надо почаще выбираться в народ, Фролло. Это убьёт остатки твоих иллюзий. Ты слишком хорошо думаешь о парижанах.       Погрязнув на несколько минут в своих мрачных размышлениях, я чуть было не забыл цель своей вылазки. Цыганка! Ведь ради неё я пересёк реку, чуть не получив разрыв сердца.       Разогрев публику выходками своей козы, она приступила к исполнению главного номера. Один из чумазых мальчишек заиграл на флейте, и по телу девчонки пробежала дрожь. С лёгким стоном она сладко потянулась, оголив смуглый плоский живот. Узкие бёдра качнулись, и крошечные бубенчики на блестящем поясе зазвенели.       Прислонившись плечом к каменной стене, не выходя из тени, я наблюдал за ней. Высокий рост давал мне неоспоримое преимущество. Моя голова возвышалась над лохматыми макушками школяров.       При свете факелов, освещавших беседку, мне удалось разглядеть её лицо. Мелкие птичьи черты, утопающие в пигменте. Да, она была смугла, но её кожа её имела не землистый оттенок, как у прочих сестёр её племени, а золотой, как у римлянок и андалузок. У женщин в моей семье была такая кожа, но, в сочетании со строгой одеждой и сдержанными манерами она производила совершенно иное впечатление. Моя мать, её сёстры и их дочери были южными аристократками, а эта была дикаркой. Как назло, она исполняла традиционный итальянский танец La rotta на свой лад, добавив свои прыжки и повороты отнюдь не самого скромного характера. В эту минуту она точно глумилась над культурой моих предков. Впрочем, меня это не должно было удивлять. Кочевники только и занимались тем, что крали и коверкали песни и танцы других народов.       Мне было мерзко, и одновременно любопытно. Я морщился от презрения и в то же время не мог отвести глаз от этого зрелища. В её танце было нечто нечистое, нездоровое и в то же время дьявольски завлекающеe. Меня бросало в жар, хотя я стоял достаточно далеко от огня.       Когда цыганка, запыхавшись, поклонилась толпе и обнажила в лукавой ухмылке мелкие белые зубы, зрители негодующе взвыли.       Эсмеральда! Ещё раз! Эсмеральда!       Значит, им было известно её имя. Моего поверхностного знания испанского языка было достаточно, чтобы понять значение этого имени. Изумруд. Наверное, оно было связано с ладанкой, обтянутой зелёным шёлком, которую девчонка носила на шее вместе с прочими побрякушками и амулетами. Наверное, она их не снимала пред сном. Так и спала в своём полупарижском-полуафриканском наряде.       Со снисходительной гримаской цыганка поправила корсаж и продолжила представление. Подняв с земли две шпаги и приставив их остриями ко лбу, она начала вращать их в одном направлении, а сама кружилась в обратном. Чёрные косы хлыстами бились по острым обнажённым лопаткам. Пёстрая юбка надулась, обнажив тонкие голые лодыжки. Я невольно передёрнулся, подумав о том, что случилось бы, если бы шпага соскользнула и попала остриём ей в глаз. Вот было бы крови и крика! Не могу сказать точно, опасался ли я этого или желал. Очевидно, плясунье этот трюк был хорошо известен. Она кружилась с бешеной скоростью, пока её руки и наряд не слились в одну пёструю полупрозрачную массу. Чумазый цыганёнок продолжал играть на флейте, но уже другую мелодию. От этого вихря звука и движения у меня голова пошла кругом. Если бы не каменная стена, на которую я опирался, у меня бы подкосились ноги.       Когда я пришёл в себя, представление закончилось, и толпа расходилась. Девчонка подсчитывала монеты, которые ей набросали в бубен, и что-то бормотала себе под нос. Судя по тону голоса, она была довольна сбором мелкого серебра. Вечер оказался прибыльным. Надо было пользоваться приятной сентябрьской погодой и как можно больше времени проводить на улице по ночным небом. Коза бодала её рожками в колени.       Убедившись, что беседка опустела, я вышел из тени, и, не говоря ни слова, раскрыл перед ней ладонь, на которой лежала мелкая монета. К счастью, она правильно поняла, что от неё требовалось. Проворные смуглые пальцы смели монету так, чтобы её кожа не соприкоснулась с моей.       — Жить вам осталось недолго, — проговорила цыганка. — Меньше года.       В её голосе не было ни капли сожаления. Таким же тоном она сообщила Пьеру де Лавалю, что зима будет суровая. Не сказать, что её слова повергли меня в шок или страх. Меньше всего я боялся, что жизнь моя оборвётся преждевременно. Как никогда раньше я был готов встретиться с Богом. Я знал, что меня не ждали никакие великие открытия. Будущее не обещало мне ничего, кроме нудных деловых разговоров с епископом и вымогательственных попыток со стороны Жеана. Но, чёрт подери, как быстро девчонка прочитала мою судьбу! Неужели я так плохо выглядел? Неужели сердечный недуг развивался так стремительно? Быть может, она рассердилась на меня за то, что я так мало ей предложил? Кто знает, если бы я добавил денег, она бы добавила мне пару лет?       Не нарушая молчания, я медленно сжал руку в кулак. Цыганка поморщилась и отшатнулась, точно увидав нечто такое, что её напугало.       — Идём, Джали.