Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло

      Старьевщик был, несомненно, рад позднему покупателю, который взял у него с рук чёрный плащ за несколько минут до закрытия лавки. Я сунул ему несколько монет, не считая. Судя по его выражению лица, я заплатил в разы больше, чем эта тряпка стоила. Однако, она была достаточно просторной и добротной чтобы скрыть мою одежду. Надвинув капюшон на глаза, я прохаживался перед шумной таверной, в которой находились офицер со школяром. Именно на этом месте цыганка предсказала мне приближающуюся смерть прошлой осенью.       Сквозь разбитые окна кабака доносился звон стаканов и рёв пьяниц. Между столами рыскали уличные женщины, то и дело плюхаясь на колени гулякам. Вот каких услад я был лишён все эти годы! Вот ради чего парижские мужчины рисковали спасением своих душ. До какой-то степени мне было понятно очарование женщин, с которыми развлекались Карл Бурбонский и Пьер де Лаваль. Это были либо учёные монахини, переводящие Горация на французский, либо обедневшие аристократки, играющие на арфе. В любом случае, это были воспитанные, чистоплотные, сдержанные женщины с прохладными белыми руками и свежей кожей. Даже не будучи скованным обетами, я плохо представлял себя в объятиях какой-нибудь девки из «Яблока Евы». Не знаю, сколько вина потребовалось бы, чтобы заглушить природную брезгливость, чтобы гладить эти потные, веснусчатые груди и целовать этот рот, в котором не хватало зубов. Подобные картины срабатывали лучше поста и плети, чтобы укротить плотский голод.       Боковая дверь хлопнула, и появилась трактирщица, мать той самой девицы, которая понесла от Феба и которую я так поспешно обвенчал. Рыхлая кумушка несла поднос с грязной посудой. В кабаке «Яблоко Евы» мойка находилась на задворках. Использованную кухонную утварь складывали в один огромный дымящийся чан. Можете представить, какой запах стоял во дворе.       Трактирщица поскользнулась на мокром камне, тяжёлый поднос с лязгом пошатнулся у неё в руках, и вывалился тонкий нож. Матрона была слишком уставшей и тучной, чтобы подобрать нож на месте. Для этого ей бы пришлось опустить весь поднос на землю, а это послужило бы дополнительной нагрузкой на воспалённые колени. Сонно ворча, она продолжала свой путь. Когда она вернулась искать нож, его уже не было — он был надёжно спрятан у меня под плащом. Раздражённо крякнув, трактирщица вернулась внутрь.       Как никогда прежде я чувствовал руку рока на плече. Всё, что происходило в тот вечер, несло в себе тайный умысел. Ведь неспроста я подслушал разговор Жеана с Фебом на соборной площади. Неспроста я последовал за ними в «Яблоко Евы». Неспроста трактирщица поскользнулась и обронила нож. Нa скользком лезвии ещё сохранился запах жирного мяса.       Наконец, через входную дверь вывалились двое гуляк, которых я поджидал больше часа.       — Гром и молния! — воскликнул один из бражников. — Ведь мне пора на свидание.       Худо-бедно, капитан ещё держался на ногах. Его юный собутыльник находился в более плачевном состоянии. Повиснув на шее Феба, он городил чушь, из обрывков которой я вынес, с своему удивлению, что мальчишка был не так уже невежествен. Какие-то огрызки латыни и истории закрепились в его курчавой голове. Последние несколько лет в коллеже Торши не прошли даром. И на том спасибо. Оказывается, у Платона был профиль охотничьей собаки.       Похоже, Феба мало интересовали латинские аллюзии, которыми его осыпал пьяный школяр. Его тревожило то, что последнее су было пропито, а ему ещё нужно было заплатить за конуру у старой шлюхи, чтобы принять прелестницу Сменарду. Ведь не потащит же он её в казарму. А парижские мостовые для первой встречи тоже не подходят. О том, чтобы отвезти девчонку в свой дом, не было и речи. Он не хотел, чтобы она знала, где он живёт. Иначе что помешает ей наведаться к нему в гости?       Вот такой монолог мне пришлось выслушать. А если бы эти слова услышала сама цыганка? Если Гренгуар говорил правду, и она добровольно сковала себя обетом целомудрия в надежде найти родителей, то сегодняшней ночью ей предстояло этот обет нарушить. Она готова была лишить силы свой талисман ради мужчины, который уже начал заметать следы, даже не познав её. Даже через пелену ярости я видел в этом иронию. В конце концов, Фебу надоели несуразные ответы пьяного школяра. Пожелав другу «удушиться кишками матери», капитан довольно грубо пихнул его. Жеан шлёпнулся на мостовую Филиппа-Августа, удачно попав головой на «подушку бедняков» — кучу капустных кочерыжек. В таком положении он и остался лежать, звучно похрапывая.       Оставив собутыльника под покровом ночного неба, капитан, всё ещё раздосадованный, вышел на улицу Сент-Андре-Дезар. Только перед фасадом Отенского коллежа, где он когда-то получил начатки образования, он понял, что его кто-то преследует. Должно быть, краем глаза он заметил приближающуюся тень.       — Монах-привидение, — буркнул он с нервным смешком. — Чёрт подери… Вот мой шанс исповедоваться заранее за тот грех, который я вот-вот совершу.       Вытянув руку из-под плаща, я сжал скользкие от пота и мясного жира пальцы капитана.       — Капитан Феб де Шатопер?       — К Вашим услугам, святой отец. Исповедуйте меня поскорее. Я спешу на свидание.       — Нечестивец! Её зовут…       — Смеральдой, — ответил он развязно и бесстыдно.       У него не было секретов от других мужчин. Он даже не хвастался передо мной, а просто констатировал факт. Таким же тоном он бы мог поведать, что улица Галиаш одним концом упирается в Стекольную улицу, а другим — в Ткацкую.       — Капитан, — сказал я, стиснув ему руку, — Вы лжёте!       Таким, как Феб, было свойственно переходить от небрежности к ярости за мгновение. Выдернув свои засаленные пальцы из тисков, он отскочил назад на несколько шагов и уже схватился за эфес шпаги, выкрикивая что-то про семейную честь Шатоперов, дуэль и кровь на мостовую. Не знаю, что натолкнуло его на мысль, что у меня под плащом был спрятана шпага. Возможно, обедневшие дворяне чувствуют друг друга на расстоянии.       — Капитан, — продолжал я ледяным голосом, не двигаясь с места, — Вы же не хотите разочаровать женщину. Спешите на свидание.       Мой последний аргумент мгновенно остудил гнев Феба.       — В самом деле, — пробормотал он, опуская шпагу. — Мне бы не хотелось огорчить малютку с козой. Кто знает? Она может попасть в чужие руки.       — Когда вы будете трезвы, я с радостью скрещу с вами шпаги и уложу Вас в канаву. Но сегодня вы должны выполнить своё обещание женщине.       Феб, который всё это время утвердительно кивал, вдруг прикусил губу и почесал за ухом.       — Чёрт! Я совсем забыл. У меня нет ни су, чтобы расплатиться со старой сводней. Проклятый школяр. Проклятый школяр! Чтобы я ещё раз напился с желторотым!       — Уплатите вот этим, — сказал я, бросив на мостовую крупную монету. — У меня одно лишь условие, капитан.       — Что угодно, святой отец!       — Докажите, что у вас свидание с той самой женщиной, чьё имя вы назвали. Если я ошибся, если Вы сказали правду, я с радостью заберу свои слова обратно. Возможно, нам удастся избежать кровопролития на этот раз.       Эта причудливая просьба лишь позабавила Феба, к которому вернулась его привычная беспечность. Он предложил спрятать меня в каком-нибудь укромном уголке, откуда мне будет всё видно. У него даже была каморка на примете: комната святой Марты. Капитану хорошо были известны притоны у моста.       — К Вашим услугам, — заключил он. — Может быть, Вы и есть тот самый монах-привидение, но сегодня мы друзья.