Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло

      Разумеется, первым служителем собора, который ответил на покушение бродяг, был Квазимодо. В этом не было ничего удивительного. Пока канонники мирно дрыхли, он охранял убежище своей возлюбленной. На фоне глухоты обострились другие чувства. Очевидно, в ту ночь он ощутил в душе какую-то необъяснимую тревогу. Увидав скопление бродяг у портала собора, он, должно быть, решил, что они затеяли какой-то заговор против несчастной затворницы. Он не знал, что они пришли с целью освободить её. Для него эта толпа не отличалась от той, которая глумилась над ним, когда он истекал кровью у позорного столба и которая собралась посмотреть на казнь цыганки. Разумеется, он не слышал речи Клопена, в которой король арготинцев вполне чётко обозначил свои намерения. Квазимодо ничего не оставалось, кроме как подключить всю свою нечеловеческую силу на защиту цыганки.       В соборе уже несколько недель проводились работы. Каменщики чинили стены и кровли южной башни. Наружные помещения её были завалены строительным материалом. Там лежали груды мелкого камня, скатанные в трубки свинцовые листы, связки дранки и массивные балки — словом, целый арсенал. За первой балкой, которую он спустил в бездну, последовали груды щебня, мелкого и крупного камня, даже мешки с инструментами каменщиков. Казалось, церковь чихнула от щекотки.       Ступор повстанцев длился недолго. Клопен не позволил бы своим людям отступать. Взломщики утроили свои усилия. Используя рухнувшую балку в качестве тарана, они заставили дверь, сделанную наполовину из метала, зазвенеть, точно огромный барабан.       Я настолько был зачарован инфернальной симфонией, что забыл на минуту о своей цели. Мне на самом деле хотелось узнать, какой ущерб бродяги успеют нанести собору, пока не прибудут солдаты.       Из забвения меня вывел Генгуар.       — Учитель, идёмте! Сейчас самый подходящий момент.       Действительно, если Квазимодо был поглощён обороной собора, значит никто не охранял келью-убежище. Мы могли проникнуть и изъять цыганку без особых препятствий. На фоне грохота никто бы не услышал её крики, даже если бы ей вздумалось сопротивляться.       Перед тем как войти в келью, я надвинул капюшон на глаза.       — Мэтр Пьер, прошу Вас, не называйте меня по имени. Вообще не говорите, кем я Вам прихожусь.       Моя просьба не показалась поэту причудливой.       — Как Вам угодно, учитель, — ответил он, пожав плечами. — Но поспешим!

***

      Мы застали цыганку в прострации. Она стояла на коленях, уткнувшись лицом в постель и охватив голову руками, и что-то бормотала на ломанной латыни. Она молилась! Язычница, идолопоклонница молилась пречистой Деве! За два месяца в соборе она усвоила какие-то обрывки молитв.       Гренгуар первым перешагнул порог кельи.       — Ангел мой!       Это восторженное восклицание было предназначено для козы. Та принялась ласково тереться об его колени, осыпая поэта нежностями и белой шерстью, ибо она в ту пору линяла.       Цыганка приподняла голову и тут же испуганно сжалась.       — Не стыдно Вам? — шутливо пожурил её Гренгуар. — Так быстро забыть друга. А ведь Джали меня сразу узнала. Не пугайтесь. Всё позади — почти. Как только мы выберемся отсюда. Мне не очень приятно Вам об этом сообщать, но Вас опять хотят повесить. Увы, это правда. Однако мы этого не допустим. Следуйте за нами.       — Кто с Вами? — спросила она, подозрительно глядя на меня.       — Один из моих приятелей. Не тревожьтесь, прелестное дитя. Он на нашей стороне. Он всё устроил для нашего побега.       — Почему же он молчит?       — Он… подцепил простуду, купаясь в Сене, и потерял голос.       Выдав это нелепое объяснение, Гренгуар бросил на меня взгляд, полный раскаяния. Его творческого таланта не хватило на то чтобы придумать нечто более правдоподобное. Цыганке пришлось довольствоваться этим.       Скованная ужасом, она позволила Гренгуару взять её за руку и вывести из убежища. Подняв фонарь, я шёл впереди. Бесовская коза замыкала процессию.       Когда мы вышли через Красные врата на монастырский двор, я обнаружил, что монастырь опустел. Мои собратья-канонники, наконец, проснулись и переползли в епископский дворец. Могу представить, что творилось в душе Луи де Бомона, когда десятки монахов занесли грязь со двора в его палаты. Что будет с его запасами дорогого вина?       Мы направились к калитке, выходившей на Террен, обнесённый со стороны Ситэ оградой. На самой оконечности мыса росло единственное дерево, в тени которого был спрятан челнок. Должно быть, он был приготовлен моими руками, хотя я ровным счётом ничего не помнил. Гренгуар первым сошёл в него, подхватив на руки козочку. Цыганке он даже не протянул руки, чтобы помочь ей устроиться рядом. Неудачно наступив на пострадавшую ногу, девушка чуть не потеряла равновесие. Последним вошёл я. Перерезав верёвку, которой челнок был привязан, я оттолкнулся длинным багром от дерева, схватил вёсла и принялся грести к середине реки. Это упражнение было мне не по силам. Почти сразу же у меня свело плечо. Течение Сены было в том месте очень быстрое, и мне стоило немало труда отчалить от острова. Свет потайного фонаря я заботливо скрыл подолом плаща, чтобы с берегов никто не увидел плывущей по реке золотой точки.       Почувствовав, что лодка наконец поплыла, ничем не обременённый Гренгуар ласково дёрнул козу за бороду.       — Наконец, спасены!       Ликовать было рано, но у меня не было сил его одёргивать. Более того, я не хотел прежде времени подавать голос. Мне ничего не оставалось кроме как терпеть монолог этого пустомели.       — Учи… друг мой, обратите внимание на башни собора. Что за пламя там полыхает? Неужто Квазимодо развёл костёр? Что за вопли доносятся с соборной площади? Бродяги вопят, будто их кипятком облили. Неужели он решил побрызгать поданных Арго растопленным оловом? Один против такой ватаги. Ай да звонарь! Недаром он в детстве мечтал о карьере полководца. Изучения Азенкурской битвы не прошло бесследно. Находчивый юноша. Его не стоит недооценивать. Увы, нам придётся пропустить такое зрелище! Такое событие достойно быть увековеченным в поэме.       В это время к хору стонов и проклятий добавился цокот копыт. Цыганка, прижимавшаяся к Гренгуару, подняла голову и зашевелилась. На минуту мне показалось, что она хотела встать на ноги.       — Тише, милое дитя, — попытался успокоить её поэт. — Разберутся и без нашего участия. Видно, солдаты подоспели на место происшествия. Они помогут нашему глухарю разделаться с бродягами. Постарайтесь не делать лишних движений. Это мешает нашему другу грести.       Цыганка вновь замерла, прильнув к плечу поэта. С её губ сорвался привычный мне вздох, от которого я чуть не выпустил вёсла.       — О, мой Феб.       А через секунду добавила ещё более тихо:       — О, Жан-Мартин.