Sad whisper and unhealing scars

Эта зима была на удивление холодной, с экзотическими листьями и цветами инея на круглом окне Санктума, морозами, которые заставляли Плаща тайком носить корм птицам в парк и забирать домой замерзших бедняг, так что через неделю Доктор просто выделил ему отдельную комнату под спасательные операции, заметив, что Плащ сам будет кормить их и убираться. Впрочем, такое настроение продержалось недолго и скоро Стефан уже сам помогал Плащу по большей части тем, что переводил на что жалуются птицы и крайне сердито смотрел на Вонга, иногда вспоминавшего Белоснежку. Эта зима была очень теплой. Наконец-то Плащ смог уговорить поставить в зале настоящую елку, а не просто подобранные на елочном базаре ветки. Обычно Вонг отговаривался тем, что в его родной стране совсем иные традиции и даты, а Доктор всегда был занят чем-то более важным, чем рождественские посиделки вечером. Но в этот раз Плащ был непреклонен, им нужна живая елка, на самом деле живая, которую потом посадят перед домом на память, разные милые шарики на елку, гирлянда, сияющая как звездочки Млечного пути красно-белые леденцы - трости, целый ящик. Год выдался тяжелым и полным сюрпризов, а главный из них родился далеко от Земли и не видел как весело можно проводить праздники, особенно рядом с теми, кто тебе дорог. Плащ понимал, что, скорее всего, выглядит как ребенок со всеми этими заботами и требовательной позой, но одно из его назначений, заложенных создателем, было именно в том, чтоб сохранять в жизни хозяина уют и память о том, что в мире людей он защищает. Верховному магу слишком легко стать отстраненным и воспринимающим реальности лишь со стороны, вычеркнутым из мира... На самом деле, у него есть лишь одна функция: охранять владельца от всех видов опасности, от внешних врагов, до внутреннего выгорания. И плата за это не входила в цену магии, это была одна из тайн Плаща, о которой он предпочитал не распространяться лишний раз. Цена была его собственной, но он думал, что время платить еще далеко и уж точно на отпущенные Стефану годы плата не придется. Эта зима была очень короткой. Лишь двадцать четыре дня декабря, а двадцать пятая ночь унесла с собой солнце и привычный мир, навеки или в долгий сон Плащ не знал. Да и кто знал, у кого спросить откуда пришла беда, если все случилось так быстро, что даже магическое чутье подвело их всех, даже такие надежные способности Эбони не сообщили о приближении Великанской ночи, чьего-то тяжелого чуждого прикосновения к их реальности. Оно несло пустоту и гибель, оставляя после себя лишь непроглядную ночь, смерть и разрывая ход времени как вытянувшуюся из праздничного костюма нитку. Плащ до сих пор старался не думать о том, ощутил ли кто-то на Земле это касание перед смертью. Он успел заметить подкравшуюся беду лишь потому, что все в Санктуме, что обычно скреблось, бегало, таилось в укромных углах и хлопало обложками в библиотеке, внезапно затихло идеальным штилем и лишь тени от предметов удлинились и начали свиваться вместе, поднимаясь над полом. ... иногда ему кажется, что темнота над скелетом города немного расступается. В одном еле заметном месте, чуть больше монетки, но все-таки в этом видится надежда, если только это не игры человеческого зрения. Его тело просто человеческое, не наделенное даже способностью летать, а запас магических сил восстанавливается не сразу и его нужно беречь, не тратить зря. От сильных трат болит голова и дрожат руки, но жаловаться Плащ и не думает. Это самое меньшее, чем он может заплатить, а на кону очень многое. Ярко-рыжие волосы с сединой на висках, кажется, это единственное цветное пятно в мире, убитом неведомы врагом. Но, кажется, именно цвет отпугивает тех, кто поселился в вечной ночи, пугает и не дает приблизиться, лишь выть из развалин да скользить следом, отбегая на безопасное расстаяние от резкого движения. Плащ сжимает в пальцах маленький шарик на подставке. Стекло и камень отливают зеленым, а снег внутри поднмается от легкого движения и долго кружится веселой праздничной метелью. Если долго всматриваться, то вглубине видно украшенное снаружи мерцающей гирляндой круглое окно. Доктор до последнего не хотел вешать ее, утверждая, что это может ослабить защитную магию дома, но, после того как Эбони двумя движениям ладоней сделал так, как хотел Плащ, только проворчал что-то про заговорщиков и добавил к ней фигуру лезущего по лесенке Санты. Это была его тайна, последний барьер на случай безымянной беды и в то же время мечта, исполнение которой Плащ все-таки надеялся отсрочить как можно дальше. А лучше бы ей никогда и не сбываться... Но никто не спрашивает твое мнение о цене, если время настало. Дар становиться человеком и использовать магию, если владелец в смертельной беде и иначе ее не отвести, цена его - утрата памяти после и возвращение к тому, каким Плащ был создан, пустым листом, знающим лишь то, что нужно слушать приказы владельца и выбирать его, сравнивая качества мага с заложенными в артефакте параметрами. И та странная вольность создателя, возможность развиваться, учиться и проявлять свой нрав, уйдет навеки. Плащ мог выбирать, тратить ли этот последний дар или же никогда его не касаться, но... Заключая кусочек Нью-Йорка в шарик, который купил таким спокойным утром, чтоб подарить пришельцу, Плащ понимал, нет времени на что-то еще. Глаз Агамотто послушно открылся в его руках и после стал основанием снежного шара, в котором жила теперь последняя надежда, последний мирный вечер Земли... В новом мире магия едва слушалась, его законы приходилось учить на своей шкуре и постижение каждого нового добавляло шрамов, седины и усталости, но Плащ любил учиться и искать способы адаптации. Только вот иногда спрашивал себя, насколько хватит его тела, сможет ли он все-таки однажды связаться с Доктором внутри шара, рассказать ему все, спросить, как быть дальше? А еще отдать оставшиеся в доме подарки. Успеет ли он сказать то, что не решился бы в другое время им всем до того, как заплатит цену и утратит себя? Но и это почти не страшно, ведь его... его семья все равно останется рядом. И будет жива. ... - Вонг, Эбони, вы не знаете, где Плащ? Что-то тревожное кажется Стефану в мерцании гирлянды, в чуть-чуть сбитом беге часовой стрелки, в том, что вечер тянется так бесконечно долго...