2011 Минхек — 22 Чангюн — 19
Пытаешься не упустить момент, поймать лучи солнца, что все равно ускользнут. Стараешься изо всех сил удержать песок, который в любом случае проскользнет сквозь пальцы. Берешь в ладони снег, потому что он кристально белый, и готов смотреть на снежинки вечность, но он тает от тепла твоих рук. Ты — до сих пор ребенок, несмотря на то, что тебе — двадцать пять. Инфантил. — Знаешь, Минхек, — обращаюсь к старшему брату, собирающему пазл, — в тебе гораздо больше настоящего, чем в нас, взрослых. — Я — тоже взрослый! — дуется парень, поворачиваясь ко мне, — и, между прочим, выше тебя и старше на… — загибает пальцы, — три года! Улыбаюсь ему, детям всегда надо улыбаться, им необходимо видеть добро. Нам дарили его обоим, но Хек не взрослел, не хотел, и такое ощущение, что это было сознательно, а потом стало естественным состоянием. Мы всей семьей становимся старше, а он вечно юн. Я люблю брата, потому что он защищен от влияния людей. Школу оставил после восьмого класса, когда уже совсем усидчивости стало не хватать. Об университете речи и не было. А родителям все тяжелее, возраст все-таки влияет, потому и живем вместе последние пару лет, как смог позволить себе съемное жилье. «Запущенный синдром дефицита внимания и гиперактивности. У кого-то само с возрастом проходит, у других — выливается в психологические проблемы. Раньше он мог делать все нарочно, однако теперь это поведение у Минхека — бессознательно», — сказали спокойно врачи, еще когда были тинейджерами. Мин на это фыркнул недовольно, я пытался понять мимику мамы и папы, но прочел лишь недоумение — что делать дальше? Кусочки мозаики на тысяча двести деталей разлетаются в разные стороны по кухне, а у Мина глаза на мокром месте и руки трясутся от раздражения. Я прописал ему пазлы и конструкторы — то, что может развить усидчивость. Он может быть взрослым, но, думаю, мы оба этого не хотим. Мне кажется, брат будет несчастным, если вольется в общество, будет такой, как все. И все же, немного умения лучше контролировать себя — полезно. Обнимаю вокруг плеч и глажу по голове, чувствуя, как намокает от слез рубашка. — Я не хотел… — Знаю, знаю, Хек. Подметешь? — кивает, ничего не произнося, — а потом сходим в парк, хорошо? — парень сразу оживляется и отстраняется, улыбаясь. — Ты — лучший младший брат, о котором только можно мечтать! — и бежит за метлой.***
В его высветленных волосах играет солнце, а ветер раздувает куполом широченную футболку, под которой надета майка, по размеру. Сидит на крыше детской горки и мотает ногами, весело улыбаясь. К нам здесь уже привыкли и больше не одаривают странными взглядами, даже здороваются. Единственное — брату обидно, что другие дети редко принимают его в свои игры. Он быстрее и сильнее их, как слон в посудной лавке в песочнице. Минхек не вписывается в оба мира — и взрослых, и детей. Брат не глупый, много читает, если в книгах есть иллюстрации, изучает разные факты, наблюдает за миром, предпочитая все-таки смотреть передачи, ведь их можно совмещать чем-то более увлекательным, например, уровнем игры в телефоне. Но Хек все запоминает, его мозг, как губка, впитывает всю информацию, что ему интересна. — О, Чангюн, — подходит знакомый из института и присаживается ко мне на лавку в тени деревьев. — Добрый день, сонбэ, — улыбаюсь высокому юноше. — Смотрю, брат твой веселится вовсю, — без грамма сарказма замечает он, обращая взгляд на Минхека, пытающегося влиться в салочки среди детворы. Куда идти учиться человеку с «проблемным», по словам родственников, братом? Конечно — психология. На психиатра я не дотянул по баллам, однако, хоть что-то могу попытаться сделать, узнать, чтобы ему было проще. Парень рядом смог поступить на психиатрию, он на курс старше, и что его привело, я точно не уверен, но, кажется, это очень личное. «Психологию изучают те, у которого с ней проблемы», — говорит всем на первом занятии наш профессор клинической психологии. — Хенвон~а! — с криком бежит брат, заприметив, что я не один теперь, прерывая беседу о новом преподавателе валеологии, — как давно не виделись! — пока Хеку нужно время, чтобы отдышаться, знакомый теребит его волосы и, улыбаясь, здоровается. Минхек отвечает ему тем же, а мое сердце трепещет от радости. В этом мире все равно найдутся люди, которые примут его таким, какой есть. А я защищу и позволю брату оставаться ребенком до самого конца, чтобы никогда не пришлось столкнуться с трудностями социальной адаптации. Смотря, как эти двое весело болтают о погоде и что лучше в такую жару пить, у меня пропадает волнение. — Пойдем возьмем холодный американо? — предлагает Минхек. — Ты же не любишь такой кофе, — удивляюсь я. — Но это же — выбор взрослого мужчины! — мы смеемся, а брат дуется, ему в итоге не нравится американо, и он отнимает у меня ванильный латте, что взял специально, зная, чем все закончится. Добавляет несколько ложек сахара, чтобы перебить «настоящую мужскую горечь выбора».