Зима

      Я иногда разговаривала с тобой ночами. Когда ты не мог заснуть, и тебе хотелось, чтобы кто-то скрасил твое одиночество. До утра, когда уже вот-вот наступит рассвет. Ты не приходил сам, конечно – присылал Адскую бабочку. Ее колючие лапки вцеплялись в мой палец, а на черных крыльях, состоящих из бархатистых чешуек – простой красный узор. Она говорила твоими голосом и рассказывала о разном, о том, почему тебе грустно, о твоей жизни. А я слушала и отвечала. Старалась сказать что-то, чтобы тебе стало легче. А обо мне ты не спрашивал… конечно. Нии-сама. Ты – господин, и я не имела права, наверно, рассказать о себе. Иногда я пыталась, но ты не понимал, что такое Руконгай. Безродные и нищие не интересны тебе. И ты совсем не спрашивал меня о жизни там, а сейчас, когда у меня есть дом, еда, работа – что мне еще может быть нужно? Я не могу быть недовольна чем-то. А одиночество… Какая мелочь.       Холод. Он всегда исходил от тебя, и обманчивый розовый свет сакуры, теплый и красивый, не мог изменить этого впечатления. Как снежные вершины, подняться на которые смертельно опасно, а стоя там, к солнцу и теплу приблизиться невозможно.       А я ждала зимы. Ты спрашивал, хочу ли я побывать в Мире Живых. Не по работе, а хочу ли погулять там с тобой. Нии-сама. Как я могла не хотеть? Я как-то сказала вслух при тебе, что мне нравится Чаппи, и ты почти улыбнулся. Никогда не видела твою улыбку. Наверно, ты действительно несчастлив, если никогда не улыбаешься… А там, в Мире Живых, у нас могло бы быть что-то, похожее на свидание. Там был бы снег, много пушистого и мягкого снега. Я читала о нем. Когда идет снег, не холодно. Я коснулась бы его рукой без перчатки, и холод не обжег бы мне пальцы – снег был бы добрым ко мне. Как и ты. Ты смотрел бы на меня – хоть снисходительно, но, возможно, ласково… Я могла это представить. Я, девочка из Руконгая, была бы рядом с тобой. На равных, как друг… как возлюбленная. Я удивлялась бы, что вокруг столько снега, мой взгляд снова стал бы живым. Может, ты подарил бы мне плюшевого Чаппи и почти улыбнулся бы, как тогда, а я покраснела бы, будто я не живу столько лет, будто я все еще ученица Академии, а ты – первый, кто пригласил меня на свидание…       Нии-сама. Я никогда не могла заставить себя назвать тебя по имени. Не могла обратиться к тебе на «ты». Кто я в сравнении с тобой? Руконгай, в котором я родилась… Ты никогда не забудешь, откуда я, никогда не простишь, если я случайно нарушу этикет, потому что могу быть незнакома с ним.       Красота… Мне страшно смотреть на тебя, твоя красота – наказание мне, наверное, за то, что я случайно заметила ее, и не могу теперь думать о других. Любовь… Как она возникает, и когда? Я не могла позволить себе любить никого – ни тебя, ни Кайена…       Шиба-тайчо. Вы были не один, и я могла лишь радоваться, что вы счастливы. Но потеряв вас, я поняла вдруг, что осталась в пустоте. Разве у меня кто-то был? Ренджи, мой дорогой друг, о котором давно не было слышно. И ты, Нии-сама.       Ты был так близко ко мне, но я не могла коснуться тебя никогда. Твое хаори могло задеть меня случайно, когда ты стоял рядом, и можно было благодарить ветер, который сделал меня счастливой на мгновение. Интересно, как это – коснуться тебя по-настоящему? Дотронуться до твоей светлой кожи, до темных прядей волос, до Кенсейкана – так хочется увидеть тебя без него, просто увидеть, как черные пряди небрежно падают на твое аристократичное лицо, как ты нетерпеливо смахиваешь их, и смотришь на меня своими чудесными глазами, меняющими цвет. Мечта… Ты никогда не смотрел на меня. Твой взгляд скользил по мне равнодушно и холодно, будто я – еще один предмет мебели. Невыносимо. И почему я подумала, что значу для тебя что-то? Что я – не всего лишь память о ком-то, что я – что-то исключительное и необычное…       А за стену Башни Раскаяния не проникает ни единой духовной частицы, ни капли чужой рейацу. Красный ошейник на мне – символ осужденной на непрерывное страдание до самого момента казни. Он как красивое украшение, но я никогда, никогда не мечтала о таком… Он отнимает последнюю надежду, давя мою духовную силу, мои чувства, с которыми я привыкла жить. Если бы я ослепла и оглохла, было бы не так трудно. Я задыхаюсь от ужаса в одиночестве, оставшись без связи, не чувствуя никого, ни единой души… Я была одна на свободе, но оказалось, что мне было, что терять. Не думала, что могу стать более равнодушной, чем была, но теперь я почти как кукла. Ничего не чувствую, ни о чем не вспоминаю. Не могу позволить себе эту роскошь – думать.       Нии-сама. Ты не защитил меня. Ты помог им, помог заключить в это место.       Небо, чистое и далекое, за узким окном высоко в стене. К нему нельзя подойти, оно – будто насмешка, а одинокий луч, освещающий тюрьму, для удобства стражи, не для меня. Теперь хочется заснуть, перестать пытаться коснуться этого луча руками, чувствуя, что сходишь с ума.       Сон… Зима, которой у нас не было, или та, что есть теперь? Нии-сама, ты предал меня…