Во всем виноват алкоголь

Экстракт горькой полыни и спирта дурманит разум, раз за разом переписывая историю в голове Клауса. Интересно, могло ли у них сложиться всё по-другому, не будь они оба слишком упрямы? Слишком сломаны? Слишком отравлены алкоголем? — Уже пьёшь? — удивлённо тянет парень, когда дверь спустя довольно долгую минуту его стука открывается. — Ещё пью, — поправляет его Хейли, у которой расфокусированы глаза, и проходит внутрь квартиру, в которой, благодаря планировке и тёмным шторам на окнах, почти всегда царит полумрак. Клаус проходит за ней. За пару месяцев их… эээ… отношений/встреч/неформального общения в горизонтальном положении он уже привык здесь бывать. Хейли не то, чтобы радовалась этому, но хозяин квартиры её больше не беспокоил, поэтому и гангстер не особо парился. Хейли тем временем садится на диван в какой-то кокон из одеял, подушек и разбросанных рядом журналов и тянет к себе ноутбук, где открыт какой-то каталог с диванами. Клаус наклонился, заглядывая в экран через плечо девушки. — Мне нравится зелёный, хотя на этом чёрном со съемными деталями больше пространства для манёвра. Ооо, здесь есть диван, принимающей форму твоего тела. Как думаешь, какие формы он сможет выдержать? — Не знаю. Возможно, форму мужчины 180 см ростом, скрученного тогой и связанного цепью? — У тебя интересные фантазии. Для них нам нужно будет заглянуть в ещё один магазин. — Не могу. Я работаю здесь. Клаус хмурится. — Это рабочий ноут. Купила на барахолке, теперь веду сайт этого магазина. — Неужто не смогла найти занятие поинтереснее? — Торговлю мужскими органами на чёрном рынке? — Эти органы не пришивают заново. — Я не уточняла, о каких органах идёт речь. Но тебе, конечно, виднее, — Хейли захлопывает ноутбук и поднимает гневный взгляд на Клауса. — Зачем пришёл? Только не ври, что соскучился. — Не стал бы. Ты обедала? — Ты что, решил поиграть со мной в семейную жизнь? — Бинго! Хорошая идея. Хейли давится пивом. — Мне тут нужно произвести положительное впечатление на одного владельца ресторана. Он в наших краях новичок, но очень богатый и воспитанный. Нужно наладить с ним отношения. Прийти к нему с дамой будет более, чем уместно. — Ты явно выбираешь не ту даму. — Искать «ту даму» нет времени, так что собирайся. — А я уже решила, что это своеобразное проявление заботы с твоей стороны. Как я могла забыть, что имею дело с самим Клаусом Майклсоном. — И ты, наконец, начала говорить об этом с гордостью. — Даже комментировать это не буду. Он ведёт её в ресторан, где дорогой цивилизованный ужин вновь заканчивается шантажом и спасением собственных жизней. Небольшая воскресная прогулка — почему бы и нет? Можно ли было изменить что-то, отведи он хоть раз Хейли на настоящее свидание? Или ей было бы также плевать на него? Плевать на его чувства. Плевать также, как и ему сейчас наплевать на неё. И её губы горьки, как абсент*, а пальцы вспыхивают коричневыми головками спичек, опаляя внутренние органы обожённым напитком. — Во всём виноват алкоголь! — вновь шепчет Хейли. И он вгрызается ей в глотку, разрывает тонкую девичью шейку, чувствуя на зубах кровь, кровь, кровь… И он вновь на полу, взвыть от боли готовый, от собственного яда избавляясь уже привычным способом. Ковёр придётся выкинуть. Его бьёт холодным потом, и лишь затем он понимает, что это не более, чем галлюцинации, вызванные смешением неразбавленного абсента и виски. Любовь заставляет мир вращаться? Глупость. Виски заставляет мир вращаться в два раза быстрее, — Клаус следует этому правилу, пока вращение не уносит его с орбиты земли и не ставит на колени перед унитазом. Надо же, как низко мы пали! Всё начинается в тот момент, когда он понимает, что она не помнит. В смысле, она не помнит совсем ничего. Это… Чёрт, да, это слегка задевает его эго. Не то, чтобы сильно, но избить сейчас кого-то бы точно не помешало. Или уж убить к чёрту, чего мелочиться? А может ещё раньше? Когда он проснулся в своей кровати и обнаружил, что Хейли там нет. Чертыхаясь, он с трудом удержал себя от похода к ней домой. Он ни за кем не намерен бегать! Хейли ещё сама прибежит к нему. В бар — так точно! И вот она в баре за одним с ним столом. Чувствует себя немного неловко и чуть меньше матерится, кажется, что-то всё же помнит. А он освежает её память, подливая ещё немного вина. Стараясь держать себя в руках, несмотря на всё усиливающуюся боль в паху. Они устраивают весёлую сцену в баре, где Хейли корчит из себя недотрогу, а потом трахаются у него в машине. — Я никому не позволяю подобного! — цедит он, не отрывая от неё глаз. Да и как оторвать, когда она так восхитительна растрёпана и заведена? Когда разве, что не искрится оголёнными проводами? Но Ками говорила обозначать свои границы, и он обозначает — грубыми фразами и мягкими прикосновениями: её бёдер, талии, губ… Моё! Всё моё! Моя! Ау… — Ах ты… — возможно, Ками имела ввиду немного не то, говоря про границы личного пространства, но ему и впрямь чужого не надо. Хейли границы обозначать умеет более неприятными способами — острые зубки оставляют следы на внутренней стороне ладони. Волчонок — более чем подходящее прозвище. Она грозит ему убийством, а он уже даже смеяться не может. Убить бы её первым! За самую нелепую попытку ему навредить. За самую нелепую попытку оттолкнуть руками, в это же время прижимаясь снизу ногами. За самые нелепые обвинения и оскорбления этими ярко-красными губами, которые так и тянутся к нему после каждого слова… Убить бы — решить бы все проблемы одним махом. И он решает! Наклоняется к ней, впиваясь в пухлые губы, и мир взрывается мириадами острых осколков от разбитых бутылок виски. Магнетизм достигает уровня напряжения во время грозы и, кажется, что взрыв неизбежен. Он отстраняется, заглядывая в замутнённые страстью и желанием глаза. На этот раз проблема решена, но Клаус не обманывается при прощании с девушкой. Ему всё ещё её мало. Так быстро и просто не отпустит после стольких месяцев постоянного притяжения — чёртова гравитация и та справляется со своими обязанностями куда хуже. Второй раз Хейли не забудет. Не забудет, как он проводил языком между её, то сверху, то снизу… Не забудет, как она громко стонала, впиваясь в подшивку и просила ещё… Клаус еще никогда не входил в субботу в бар с таким предвкушением. Радостное ожидание быстро сменяется тревогой, переходящей в паранойю. Через тридцать минут он понимает, что она не придёт. Через сорок становится ясно, что она больше не хочет его видеть. Через пятьдесят минут Клаус понимает, что ему тоже в принципе безразлично. Через час он точно знает, что бегать за ней больше не будет. Через час и десять минут решает, что проверить Хейли не помешает. Через полтора, стоя у её дома, осознаёт, что устраивать скандал не будет. Дружеского общения за парой бутылок пива ему будет достаточно. Через час сорок, поднявшись в её квартиру, наконец, принимает: происходящее между ними вовсе не так плохо. И уж точно не запрещено. Через три часа, вдавливая девушку в кровать после долгих споров и шести выпитых бутылок, признаёт: происходящее между ними — особенно, когда расстояния равно нулю — прекрасно. — Во всём виноват алкоголь! — твердит Хейли, и мир вновь взрывается осколками, цепляющимися за кожу и больно ранящими то, что под ней. Осколки пролетают сквозь время, задевая снова и снова, оседая в пыли пустой одинокой квартиры, где давно некому вынести мусор. С этим пора заканчивать. Галлюцинации Клаус ненавидит. У сумасшествия тоже должны быть свои грани. Держи его в клетке, но выпускай на прогулки, дабы оно не сорвалось и не вырвалось потом… вот так вот. Он берёт себя в руки, нужно вновь хватается за дела. Шантаж и убийства, пытки и интриги — то, что даётся ему лучше всего. То, без чего Клаус Майклсон жить не может. А вовсе не без сумасшедшей девчонки, которая плевать на него хотела. Болит меньше, когда тебе просто безразлично. — Ты весь в крови. — Можешь сказать что-то менее очевидное. — Только не говори, что занимался расчленёнкой. — Вопреки распространённому мнению, расчленять людей — не так уж просто, старается шутить, чтобы не чувствовать собственные синяки и раны. Прежде чем выиграть любой бой, нужно и себя подставить под удар. Жаль, что мало кто понимает, какой ценой достаются победы. — Буду знать и про мнение, и про расчленение. Молись, чтоб на тебе не поэксперементировала. Это звучит забавно. И Клаус тянет Хейли на себя, втягивая в глубокий поцелуй. Она отвечает, не задумываясь и вскоре его кровь уже пачкает её губы. — Может, перейдём к экспериментам? Хейли замирает и несколько мучительно долгих секунд смотрит ему в глаза, а после решает, что разрядка ему сейчас нужнее долгих моралей. Они стягивают и рвут друг на друге одежду, оставляя синяки и царапины на теле. Он сильнее сжимает её талию, пытаясь заземлиться, пока она тянет его в душ. — Хейли, — он и сам не понимает, что заставило его остановиться и позвать её по имени вполне серьёзно, когда они оба обнажены (когда с него всё ещё льются стрйку — своей и чужой — крови). — Я не пьян. Он впервые готов заняться с ней сексом, не выпив ни капли. Ему бы хотелось знать то же о ней. — Тсс, — она слегка привстаёт на носочки, мягко касаясь пальцами его губ. — Я знаю, — а в следующий миг она целует его, и алкоголь становится больше не нужен, чтобы снять боль. Абсент в крови затапливает даже привычный виски цвета её глаз. Эти галлюцинации Клаус ненавидит ещё сильнее — алкоголь больше не снимает боль. Зелёный — по классике, но красный и чёрный больше подходят к ситуации. Пламя и кровь — краткое описание истории Клауса Майклсона. Уличный волк не прощает обид, в его зубах яда быть не должно, но многовековая эволюция заставляет им запастись. Закон городских джунглей куда суровее законов природы. Травить жертв у него выходит также хорошо, как сжигать заживо. Она снова приходит к нему ночью с язвительной усмешкой на губах. С волчонком эволюция поиграла ещё сильней. И он выцеловывает узоры на её шее, чувствуя каждую жилку, каждый удар сердца… Слыша, наконец, драгоценное: Клаус, я… во всём виноват алкоголь! Тонкая струйка сахарного песка красиво сгорает, карамелью капая в яд, и капелька цитруса на язык. Горечь не перекроется сладостью, а вот кислотой — вполне. Наверное, поэтому ему нужна именно Хейли, а не одна из гламурных блондинок, которые готовы были быть с ним. И, конечно же, жить долго и счастливо. Будто бы это было возможно. Будто не было на его руках крови сотен людей. Кровь на его руках. В этот раз даже в прямом смысле. Ярко-красные капли появляются на пальцах, как только он притрагивается к волосам Хейли. И что-то в груди лопается, кажется, запуская собственную кровь по венам. Его впервые с детского возраста мутит от вида красной жидкости. И всё же он не может уйти. Он матерится, крепко прижимая тряпку, а потом пакет со льдом к голове девушки. — Не верю. — Что? — Не верю, что это ты. Неужто тебе так важен секс со мной? Ты как будто даже… — Что? — Переживаешь? Даже забо… Она пытается покачать головой и тут же прикрывает глаза от боли. — Видно, я брежу. — Что ж, готов стать твоей лучшей галлюцинацией. — Спасибо, я пока хочу остаться в своем уме, — Хейли пытается закатить глаза, но, видно, даже это причиняет ей боль, и она вновь закрывает глаза. Клаус сжимает свободную руку в кулак. — Тебе это не грозит, — как можно веселее выдает он. — Кто бы говорил! — ворчит Хейли, укладываясь поудобнее, Клаус тоже слегка меняет позицию на кровати, давая девушке место. — Или… — она слегка приоткрывает глаза, — ты сам не страдаешь галлюцинациями? — Мне хватает бреда в реальности. — Например? — едва заметно смеется. — Например, тебя! — резко выдает Клаус. — Ооо, так я уже бред? Клаус, ты меня оскорбляешь. — Спи давай! — Обычно ты мне спать не даёшь! — Вот и отсыпайся! — И всё же, я бред или галлюцинация? Клаус резко вскакивает с постели, и смотрит на девушку со злостью. Та, от такого поворота событий даже перестаёт нести чушь, ненадолго застывает, с любопытством и страхом поглядывая на Клауса. Затем сама тянется за пакетиком со льдом, и Майклсона словно прорывает. — Ты что, сумасшедшая? Ты не знала, что нужно позаботиться о защите? Ты не могла сразу сказать, что за тобой охотится Кэтрин? — Я не знала… — Не знала, что она попытается тебя убить после предательства? А сам-то? Подсказывает внутренний голос. Знал же, что Кэтрин так просто не прощает, знал и всё же никак не позаботился о Хейли. Это не мои проблемы? Неужели? Может, тогда и не стоило защищать Хейли? Ещё чего! — Не знала, что по улицам ходить тебе опасно? Не знала, с кем связалась и какая у неё репутация? Не знала, чёрт тебя побери, что мы здесь не в песочнице играем? Или решила, что раз ты смотришь со мной футбол, то и с Кэтрин получится также? Хейли всё ещё смотрит на него. На губах больше нет усмешки. Пытается сесть, а затем выдаёт: — Не слишком приятная галлюцинация. — Что? — ошарашенно восклицает Клаус. Девушка явно морщится от боли, опускает ноги вниз, шарясь в поисках обуви. — Ты обещал стать моей лучшей галлюцинацией. На миг я даже решила… — смотрит прямо на него. — Неважно! — Хейли, — он опять опускается на кровать, пытаясь заставить её лечь. Маршалл резко отдергивает руку. — Я знала про Кэтрин. Я не знала, что для тебя это важно. Клаус на миг замирает, не зная, что сказать. Ну, конечно, важно, потому что… потому что я не хочу, чтобы ты умирала? Потому что я испугался сегодня вечером, а я уже очень давно не испытывал страха? Потому что… — Но я понимаю, — размеренно продолжает Хейли. — Наверняка, я опорочила репутацию клуба. Или Кэтрин теперь объявит тебе войну в открытую. Или… Волчонок несла полный бред, и Клаусу очень хотелось закрыть её рот, дабы больше не слышать этих глупостей. Да вот незадача, рана явно помешала бы им сегодня продолжить эти занятия. — Хейли, ты должна была рассказать мне об этом. — Я говорила, — пожала плечами девушка. — И да, она не имела права нападать на тебя… на моей территории. Я этого так не оставлю. Отныне ты под моей защитой. — Да, на твоей территории, — язвительно повторяет девушка, цокая языком, и наклоняется, чтобы завязать шнурки, но пошатывается и едва не падает. Клаус подхватывает её, обхватывая за талию. И аккуратно кладёт обратно. — Сегодня ты никуда не пойдёшь, Хейли, — он стягивает с неё ботинок, случайно прикасаясь к пальцам ног. — Сейчас подойдёт Ками. Она знает, что делать в таких случаях, — кивает на рану. Я разберусь с остальным. — Зачем? — уже у входа останавливает его вопрос Хейли. Клаус не в первый раз за вечер не знает, что сказать, но в этот раз всё же находится с ответом. — Ты можешь быть мне полезна, волчонок. Хейли вновь прикрывает глаза. Собственная почти-не-ложь горчит на языке. Мысль о том, что он мог потерять её, стучит в висках. — За Хейли теперь нужно будет следить. — За Хейли? — Да, кто конкретно на неё напал? Это точно был человек Кэтрин? Охранник кивает. — Сука! Установи стражу. Никто не должен трогать её. — Не стоит ли дать им самим закончить игру. Хейли работала на Кэтрин. Что, если… — Что, если еще один волос упадёт с головы Хейли, тебе не сдобровать. С Кэтрин я поговорю сам. Кто бы первый не придумал использовать яд как способ убийства, он явно был умён. И, возможно, труслив. А тот, кто придумал использовать яд в качестве развлечения, был либо безумцем, либо гением. Впрочем, мы все знаем про крайности и сущности… Если бы Клауса спросили о лучшем способе суицида, он бы, не задумываясь, ответил: пуля в лоб. Максимально быстро, безболезненно и красиво, пусть и слегка безобразно. Но кому нужно идеальное тело после смерти? Разве что музею. Но сам он выбирает другой. Виски, бренди, джин, абсент… Последнее слишком часто используют, как яд, не только в метафорах. Напитки с многовековой историей в равной мере дают отпраздновать победу или запить поражение. Поражений у Клауса не бывает. По крайней мере, полных и окончательных. Он всегда может отомстить и отыграться. Игры с Хейли закончились. Точка. Почти полная бутылка летит в стену. Красивое, дизайнерское стекло трескается, но бутылка остаётся целой, а на стене появляются коричневые разводы. Клаус рычит от злости, берясь за кисть. Легчайший мех касается тонких линий кожи, точеного подбородка и вечно недовольно удивлённо приподнятой брови. Превращать свои стены в картины одной единственной девушки — где крайность у этого безумия? Заспиртовать бы эти моменты в баре или в постели, чтобы можно было вскрыть в любой момент и запить явную горечь на языке и в душе. Кажется, он становится сентиментальным или как объяснить Боско в их постели? — Уже пьёшь? Ещё только семь утра. — И что? Кому нужны правила? — Точно не нам. — Именно. Так что, присоединяйся. Она картинно морщится, одновременно выворачивая блузку. — С чего бы вдруг? В отличие от тебя у меня есть дела поважнее. — Какие же? — старается не думать о том, что он недостаточно важен для неё. Не то, чтобы это имело значение… — Работа там, личная жизнь. — Я сказал, ложись. Хейли лишь ухмыляется. И как ему доказывать этой девчонке, что он главный, если она совсем не слушается? Впрочем, есть пару приёмов. — Я сейчас сам встану, — он немного приподнимается в кровати, — тогда ты точно ляжешь. — Я сейчас так лягу, что встанет у тебя. — Разве кто-то против? Она отбрасывает одежду в стороны и дефилирует мимо него, и весь приток крови тут же устремляется вниз живота. Хейли ложится, и они вновь вместе сгорают в постели. — Ещё раз встанет или мы, наконец-то, вылезем из постели. Маршалл и после хорошего секса продолжала его бесить. Но что бесило Клауса больше всего, так это то, что перегореть не удавалось. Словно хороший алкоголь с годами, секс с Хейли становится только лучше со временем. Если так пойдёт и дальше, хейлизависимость ему обеспечена. — Эта девчонка, Хейли… — начинает Марсель, возвращаясь к барной стойке на кухне после очередного звонка. Он ещё вчера пришёл к нему в квартиру, отчитался о последних новостях, попытался вытянуть в бордель, на что Клаус ответил вежливым отказом («Иди к чёрту со своим борделем, пока я его не сжёг!») и даже согласился выпить с ним. Иногда Клауса волновало, не слишком ли много он дал власти своему протеже, но потом смотрел на свои трясущиеся руки и забивал на всё. — Мне на нее плевать. Ей он тоже многое позволял. Она не оценила. — Нам убрать защиту? Клаус молча делает глоток. — Ты же помнишь, что она может быть опасна? Если она вновь объединится с Кэтрин или… — Этого не будет! — Откуда ты знаешь? — Если это случится, я сам убью её. И она это знает. Вернее, уверена в этом. Мысль заставляет горько усмехнуться. На лице Марселя появляется скептическое выражение. — Ну, если так… — Ненавижу ее! — почти что рычит Клаус. — Пару минут назад было плевать! — с нескрываемым удовольствием замечает парень. — Оплевался уже, надоело. За время общения с Хейли мысли об убийстве посещали его всё чаще, минимум три раза на дню. А вот об избавлении от неё всё реже. Есть всё же особое удовольствие в том, чтобы быть мазохистом. — Впрочем, этот коньяк ты, кажется, тоже ненавидишь. — Хочешь секрет: я ненавижу практически всех в этом мире. Другой вопрос, что ненависть должна смешиваться с чем-то. С презрением или выгодным сотрудничеством, с желанием крови, радостью встречи или холодной местью… Чем больше вкусов, тем ярче получается коктейль. — И с чем же мешается твоя ненависть к Хейли? — Со всем. — Всем? Он мрачно кивает. Она смешивается с искрящимся на поверхности стакана раздражением и оседающей на дне ржавчиной боли. С кроваво-красным нетерпеливым напитком, переливающимся всеми оттенками вкуса. С настоявшейся за древностию лет гордостью, с горьковатым страхом и страстью. И с чем-то ещё — настолько убивающе сильным и сладким, что Клаус не берётся дать этому чувству определение. Что-то под стать ненависти тридцатилетней выдержки, но заставляющее забыть о ней в тот же миг, в которой напиток касается губ. — Так что с Хейли? — Нападение. Блять. Стакан трескается в руках. — Она напала на нашего человека, — поспешно добавляет Марсель, видя реакцию босса. — Пырнула его ножом, когда он шел за ней. Ранение несерьёзное, но он больше не хочет следить за ней. Клаус вновь пытается подавить неуместную гордость. Молодец! В обиду себя не даст. — Значит, он плохо справлялся со своими обязанностями, раз его заметили. Найди кого-нибудь другого. На миг ему кажется, что Марсель сейчас начнёт ему читать морали про двойные стандарты, как будто есть в них что-то плохое. Все мы судим двойными, а то и тройными стандартами в зависимости от того, кого именно касается дело — наших друзей, врагов, чужих людей или самих себя. Но Марсель вновь смотрит на его ладонь и молча кивает. Убьешь? Пистолет у тебя в руках. Может и мне прострелишь коленные чашечки?.. Или ты и его изнасиловать попытался? — несправедливые, и от того безумно обидные слова Хейли так и звучали в ушах. Клаус ненавидит её. Он потратил огромное количество сил и времени, чтобы найти Кэтрин, чтобы выследить Кровавого Джона, планирующего убить Хейли, чтобы обезопасить её. Включая то, что он почти свёл их общение на нет. И всё, что она делает сейчас, это бросается на него с обвинениями. Он больше никогда не хочет её видеть. Он хочет убить её за эти слова. Задушить. Заставить молчать. Накричать. И крепко прижать к стене. Проклясть. Забыть. ЛюУбить. А ему этого и впрямь хочется. Вновь заставлять её дрожать в его объятиях, губами-зубам вырывая редкие хриплые стоны. За каждый бы душу продал, если б она у него имелась. Если не умерла ещё в алкогольных судорогах. Но в ад он спускается и без этого. Погружается всё глубже по Данте, уже дороги не разбирая. С ужасом смотрит на свои руки, что без его согласия чуть только что не убили Хейли. Ей бы держаться от него подальше. Ему бы держаться от неё… Так им обоим будет лучше. И он держится. Как может пытается остановить часовой механизм под рёбрами. Но бомба запущена, выхода нет. Скоро рассвет, а он до сих пор сидит, размышляя о том, что могло бы быть. Хейли не обязана была любить его. И оставаться с ним тоже. Клаус просто ненадолго представил, наверное, совсем уж нереальную картину. Картину, на которой могут быть запечатлены двое изломанных, но счастливых людей. Тех, кто удерживает друг друга на плаву, а не топит в алкогольном бреду. Он знает, как заставить людей делать то, что ему нужно. Ему нужно, чтобы Хейли была рядом. Её он заставлять не будет. Круг замыкается. Выхода нет. Ненависть к Хейли смешивается со всем — пивом и виски, вином и абсентом, краской и кровью, болью и люб…опытством. — Так вот ты какой? Показываешь мне пару картин, говоришь о своем грустном детстве, и я таю, и сама падаю тебе в постель? Пикап не сработал. Впрочем, это заводит только сильней. — Еще я угощаю тебя выпивкой. — Вот это уже другой разговор! Они в баре, в одной из складских комнат наверху, медленно двигаются на встречу друг другу, не отводя глаз. Они играют друг с другом, словно кошка с мышкой. — Что ещё предложишь? — В смысле? — Раз уж ты готов на всё, чтобы со мной спать, мне интересно, как далеко заходит это «всё»? И что мне нужно будет дать тебе взамен? Клаус хмурится. — Мы уже договаривались. — Да-да, помню про Кэтрин, но я никак не помогаю тебе сейчас в этом деле. По сути, я для тебя бесполезна, — она легко пожимает плечами. — Как и ты для меня. Мы можем разве что пить вместе. Твою ж мать! Зачем превращать увлекательную игру в серьёзный разговор, из которого он не выйдет победителем? — Разве алкогольное опьянение мало тебе даёт? — ещё шаг. — Разве ты не теряешь голову после «Шардоне»*, а «Джек Дэниэлс»* доводит тебя до оргазма? — ещё шаг и полукругом. — Ты неплохо им помогаешь. — Правильней было бы сказать: ты лучший, Клаус! — последний шаг вплотную к девушке. — Спасибо, что не Санта* Клаус, — язвит Хейли, но на губах её играет вовсе не злая ухмылка. Он почти поверил, что чудо возможно. Что их играть может закончится общей победой. Клаус на грани. Он и сам это признаёт. Редкий случай. Марсель звонит, по привычке отчитываясь, завершает разговор словами о Хейли: вновь живёт обычной жизнью. Вновь Волчонок оказалась сильнее его. А потом она просто свучит в его дверь и без разрешения проходит в квартиру. У него уходит несколько минут, чтобы понять, что она реальна. Не плод его воображения, вызванный смешением неразбавленного абсента с виски. Впрочем, она быстро доказывает это. Галлюцинация не стала бы читать ему морали. Спасибо и на этом, Волчонок. Но обманываться он себе не позволяет. Также, как и радоваться встрече с ней, даже ощущая знакомые искорки, бегущие по всему телу. — Так что же тебе нужно? У неё в жизни всё хорошо, и он действительно не понимает, зачем он нужен ей, ведь сейчас он ничего не может дать ей. Даже алкоголь она принесла свой. А потом в комнате звучит одна-единственная фраза, и разрушенный мир Клауса рушится ещё раз, собираясь в некое подобие лего. — Ты! Мир замирает, а затем наполняется звуками, и мыслями, и желаниями. За окном скоро рассвет, но выход всё ещё есть. Совсем рядом, достаточно протянуть руку. — А как же изнасилование? Простишь мне его? — говорит он, просто чтоб что-то сказать. — Мы всегда можем сравнять счёт. Хейли целует его, и тело Клауса внезапно оживает. Оказывается недели заточения и медленного отравления так и не смогли изгнать из него жизнь. Так и не смогли побороть в нём желание вновь поцеловать эту абсолютно невыносимую ненавистную ему девчонку. Они борются, словно на поле боя. За право быть сверху, за право командовать, за право получить и, главное, доставить удовольствие. За право первым показать всё, что скопилось внутри. Всё, до чего не добрался отравляющий напиток. Он кусает ее обнаженную шею, опускаясь всё ниже к спине. На утро там появятся маленькие фиолетовые синяки, но сейчас их волнует не это. Он помечает её, и с готовностью принимает её метки в виде длинных красноватых линий на спине. Боль не отрезвляет, а добавляет вкуса, как обжигающий коньяк, проходящий по горлу. Он почти доводит её до оргазма языком и резко останавливается. Это была его маленькая месть за всю боль, что она ему причинила. И награда за то, что появилась в его жизни со своим нескончаемым чертовым: «Во всем виноват алкоголь!» Он себе раньше также говорил, но потом понял… Не пиво заставляет его расслабляться и отдыхать душой в баре, не коньяк сжигает и не виски опьяняет и возбуждает. Это, черт подери, делает одна абсолютно невыносимая девчонка. — Ты мне нужен! Да, повтори это ещё раз. Скажи, что тебе нужен я, а не вино и виски. Скажи это снова! Он входит в неё, переворачивая на спину. Она громко стонет его имя, и Клаус буквально впитывает в себя каждый звук. Он рычит и кусает её губы, как только слышит хоть что-то похожее на «алкоголь». Больше он не позволит уничтожать ни себя, ни их обоих этим алкоголем. Не сейчас, когда он впервые услышал, что ей нужны ни слезливые истории и даже ни угощения. Ей нужен он. И этого достаточно. Все прочие слова подождут. Ненависть, виски, люб…боль подождут до лучших времён! Ей нужен он, а она нужна ему! Оргазм накрывает их с головой, заставляя давних врагов вцепится друг в друга, чтобы удержаться на поверхности постели. Он знал, что рано или поздно она вернётся к нему и попросит пощады продолжения. Ни секунды в этом не сомневался. Сомневающийся абсент в этот раз выливается из бутылки сразу в унитаз и заменяется на любимые виски и коньяк тёмно-коричневого цвета, подобно радужке самых родных в мире глаз. А Клаус прижимает к себе Хейли, зная, что больше она от него не уйдёт. Он больше её не отпустит. Впрочем, и она прижимается к нему, утыкаясь носом в грудь, пока он зарывается в её волосы. Клаус бы казнил всех романтиков, описывающих до безумия банальную сцену: пару, засыпающую вместе, наслаждающуюся прикосновениями и запахом друг друга. Клаус бы посмеялся над ними, ибо не любит засыпать с кем-то. Клаус отправил бы их восвояси и занялся бы более важным делом. Клаус прижимает к себе спящую Хейли, мечтая, чтобы ни один писатель-романтик никогда бы не прознал об этом моменте. Об этой картине, спрятанной слишком далеко, чтобы её нашёл даже самый пронырливый охотник в мире. Она могла быть продана за миллиарды бутылок дорогущего вина, но останется с ним, ибо слишком бесценна для одного конкретного ублюдка. У них будет ещё тысячи моментов, которые можно будет сохранить. Не в спирте, а в жизни. Ведь теперь вся их жизнь не ограничивается только алкоголем.