Монстр

      Шото знал, когда это началось. То, что он отчаянно не хотел принимать, в итоге накрыло его с головой, буквально перекрывая кислород, заставляя чувствовать себя таким же беспомощным, как выкинутая на берег рыба.       Сперва это было просто восхищение, типа, вау, Мидори такая умная, догадалась о тайнике, о котором он бы в жизни не додумался. Конечно, она говорила о том, что увидела это в каком-то аниме, вот только Тодороки его никогда не видел. Даже гугл на его запрос выдал просто фотографии тетрадей для учёбы.       Затем была злость, внезапный всплеск которой он просто скинул на волнение и сильное утомление. Только потом до юноши дошло, что это был короткий, совсем небольшой, но совершенно неконтролируемый момент ревности к другим людям. А вслед за этим на него обрушилось сожаление и стыд: своей злостью он напугал Мидори, из-за чего она сторонилась его ещё какое-то время.       Довольно быстро до Шото дошло понимание того, чего ему хочется: быть рядом с Васаби. Помогать ей, защищать её, общаться с ней, проводить с ней время. И даже любить.       Юноша никогда прежде не влюблялся. Для него это было совершенно новое чувство. Да, он любил мать, сестру и братьев, но то была лёгкая, нежная любовь к родственникам, приправленная сожалением и ненавистью к отцу. А это… Любовь к девушке была ему совершенно незнакома. Он видел романтические фильмы, слышал разговоры бывших одноклассниц, периодически в шкафчике для обуви находил письма с признаниями в любви, но сам подобного никогда не испытывал.       Он с детства знал, какая судьба ему будет уготована — птицы в золотой клетке. Юноше это совершенно не нравилось. Он хотел быть свободным от отца, от его оков, но едва ли мог что-то ему противопоставить: свежи были воспоминания о трагедии, произошедшей с его старшим братом, Тойей. Шото знал, что если он уйдёт из семьи, то отец подключит все связи, сделает всё возможное, чтобы его блудный сын в итоге приполз к нему на коленях и молил о прощении.       На первом году обучения, после спортивного фестиваля и раскрытии правды о Всемогущем, Старатель стал мягче, попытался наладить отношения с семьёй, признал себя неправым, однако это ни в коем разе не меняло той будущей личной жизни, что ждала Тодороки: женитьбы на какой-нибудь девушке с сильной причудой для рождения наследника.       Шото было суждено повторить судьбу своей матери, и он даже смирился с этим.       А потом появилась Мидори: полная противоположность тех идеалов, что воздвиг Старатель для своего сына: слабая, беспричудная, нуждающаяся в защите, но такая милая, добрая, открытая, слегка наивная и смекалистая, что сердце юноши не могло не растаять.       Он не рассказывал о своих чувствах никому, предпочитая держать всё в себе, однако всё чаще его взгляд застывал на фигурке Васаби, её лице и жестах. Она не была такой же красавицей, как Яойорозу, однако её черты лица тоже были весьма привлекательны, а зелёные глаза, которые она всегда старалась подчёркивать с помощью зелёного ободка и серёжек в виде листиков, пленяли.       На её розовых губах часто мелькала лёгкая улыбка, когда она разговаривала с ним. Но также эта улыбка расцветала при взгляде и на Мидорию с Ясухиро. А это уже выводило из себя.       А затем Тодороки начал понимать, что с ним самим что-то не так: он чувствовал странную одержимость идеей быть всегда с девушкой.       Именно поэтому он просил Незу-сенсея сделать его, а не Мидорию, наставником Мидори после смещения Кенджи с этой «должности». Именно поэтому он в будущем скрывал тот факт, что директор давно отменил свой приказ, именно поэтому он злился на Изуку за то, что тот всё рассказал Васаби.       — Ты не понимаешь! Нельзя оставлять её без присмотра! — шипел в тот вечер Тодороки на своего лучшего друга.       Он не хотел оставлять Мидори, особенно после того, как он потерял мать — человека, которого любил всем сердцем.       Шото был пленён тем, как в тот вечер Мидори старалась ему помочь, успокоить, приободрить. Она искренне сочувствовала ему, пусть и говорила, что всё, что она может — просто посопереживать. Тодороки видел её отношение к ситуации в её поступках, видел её доброту.       В тот вечер в нём что-то сломалось, а после воздвиглось вновь. Но это новое «что-то» было страшным, ужасным и мерзким. Оно расползалось где-то внутри, скручивало лёгкие, очерняло сердце, прокрадывалось в голову, заставляло мысли зацикливаться только на одном. Шото как будто со стороны наблюдал за тем, как с каждым прожитым днём в его голове рождаются новые и новые идеи, сбежать от которых казалось невозможным.       — Почему? Она опасна? Вовсе нет, — отвечал ему Мидория.       И Тодороки это знал. Мидори для него не была опасной, совсем наоборот: она казалась слабой, беззащитной, такую хотелось оберегать и прятать от всего мира. Да, он лично видел, как она убила огромное чудовище, но при этом он также видел, как после всего произошедшего у неё мелко тряслись руки.       — Да, она опасна. Она пришла из другого мира, знает о нас всё, может простым ножиком убить монстров В и А классов. Никто из нас так не может, а она, простая беспричудная девчонка, смогла! Она точно что-то знает, но скрывает от нас.       Шото врал. Откровенно врал, но вовсе не себе, а Мидории. Себя он уже принял. Он не собирался рассказывать другу о своих истинных намерениях, о тайных желаниях, что каждый день изнемождают его. Ему нужна была отговорка, любая зацепка, чтобы оставаться рядом с Васаби.       — Незу-сенсей отменил приказ. Он ей доверяет, доверяю и я, — железным тоном отозвался Изуку.       — Тогда вы просто дураки! — вскричал Тодороки, злясь.       В последнее время он чувствовал злость чуть ли не на постоянной основе. Ему было отвратительно из-за этого, ибо он ощущал себя неуравновешенным Бакугоу, который не мог контролировать собственные эмоции. И пусть к бывшему однокласснику Шото относился хорошо, он всё равно считал, что свой характер лучше держать в узде, а весь негатив выпускать на тренировках.       Что он, собственно, и сделал: Тодороки отправился на один из полигонов, где замораживал и растапливал всё, что мог.       Мидори была, несомненно, прекрасной девушкой, но порой такой слепой, что становилось плохо. Она совершенно не воспринимала Тодороки как парня, считая его просто другом, что неимоверно выводило из себя. Она ничем не выказывала своё пренебрежительное отношение, лишь улыбалась и кивала, но сам Шото чувствовал эту огромную стену между ними, которую возвела девушка.       Она его боялась.       Осознание этой истины бесило Тодороки. Он чувствовал себя беспомощным котёнком, неудачником, который не может привлечь внимание понравившейся девушки.       А Ясухиро смог.       Этот парень сразу не понравился Шото: он был каким-то легкомысленным и простым, лёгким на общение и улыбчивым. Он был таким, каким Тодороки никогда не был. Он был лучше, и именно поэтому Васаби так к нему тянулась.       Девушка не замечала бутылки воды, которые приносил ей Тодороки во время перевода главы из книги, написанной на санскрите, зато как ребёнок радовалась чаю, сделанному Цугиварой. Она не оценивала то, что Шото всегда стремился к порядку, осторожно складывая все бумаги с переводами, зато была благодарна Цугиваре за то, что он поднял листок бумаги. Она не сразу отвечала на его сообщения, но тянулась к телефону сразу же, как замечала на нём высветившееся имя Ясухиро.       Мидори динамила Тодороки по всем фронтам, даже не замечая этого.       Тодороки же понял, что ненавидит Ясухиро Цугивару.       Ситуация с каждым днём становится всё хуже и хуже, Васаби отдаляется от него всё дальше и дальше, и Тодороки становится плохо от этого.       И, пожалуй, именно поэтому он решается на отчаянный шаг.       Тодороки хочет быть как можно ближе к Мидори, и если она его к себе не подпускает, то он сам приблизится. Но так, чтобы она об этом не узнала.       — С тобой всё в порядке? — спросил у него Изуку, и Тодороки кивнул. — Твоя мама… Мы будем рядом, не волнуйся.       В тот момент Шото всё понял. Его друзья считали, что он так странно себя вёл из-за смерти своей матери, и частичка правды в этом утверждении была, ведь после её гибели он стал бояться потерять Мидори — человека, которого он полюбил, который совсем неосознанно и совершенно незаметно стал ему очень дорог.       Тодороки благодарно кивает и чуть улыбается. Он стал себя чувствовать чуточку лучше, навязчивая идея, что крутилась у него в голове, удивительным образом приободрила юношу.       — Спасибо, — сказал он. — Мне было плохо после смерти матери. Я вёл себя не лучшим образом, ходил злой, как чёрт, но теперь мне значительно лучше. Обещаю, что этого не повторится.       — Если тебя что-то волнует, то ты можешь рассказать об этом мне.       Мидория был добрым и понимающим парнем. Он всегда лез не в своё дело, как истинный герой, однако при этом умел соблюдать рамки приличия.       — Хорошо. Но сейчас всё в порядке.       В ту же ночь он пробрался в комнату Мидори. Запасной ключ он получил ещё когда был её наставником (или надзирателем, как тихо называла его Васаби).       Девушка безмятежно спала на кровати, закинув ногу на одеяло. Её короткие волосы разметались по подушке, чёлка прикрывала лоб, руки слабо сжимали края подушки. Она была невинна и прекрасна.       Шото, тихо ступая по полу, приблизился к её кровати и, стараясь как можно реже дышать, взглядом прошёлся по расслабленному лицу Васаби. Глаза привыкли к темноте в комнате, и теперь он мог видеть, как легко трепетали её ресницы во сне, как рот чуть приоткрывался на вдохе и прикрывался на выдохе.       Мидори была прекрасна.       Тодороки облизал губы, чувствуя, как пересохло во рту. Сейчас Мидори была такой доступной, только руку протяни. Она была так близко, настолько близко, насколько не позволяла в обычной жизни.       Он осторожно провёл рукой по её волосам, касаясь совсем легонечко, чтобы девушка, не дай бог, не проснулась. Затем, чуть осмелев, он кончиками пальцев прошёлся по её открытому плечу. Кожа была прохладной, и от соприкосновения с горячими пальцами Шото по ней прошлись мурашки. Юноша был заворожен. Это было прекрасно.       Васаби прерывисто вздохнула, и Тодороки в страхе отпрянул. Но девушка не проснулась, лишь повернулась в другую сторону, накрывая холодное плечо тёплым одеялом. Шото нежно улыбнулся.       Он отошёл от кровати, мазнув напоследок взглядом по Мидори, и прошёл в её ванную комнату. Юноша не включал свет, предпочитая освещать себе пространство вокруг фонариком на телефоне, который он чуть прикрыл пальцами, чтобы было не так ярко.       Мысли бились птицами в голове, сердце звучало так громко, что Тодороки был уверен, что его слышно на всё убежище. Руки дрожали, а кровь горячим потоком разгонялась по венам. Он чувствовал страх и предвкушение одновременно, когда поддавался своей дикой идее.       Он хотел быть рядом с Мидори, хотел, чтобы она принадлежала ему.       Словно как во сне, он достал из чашки на полке в ванной её зубную щётку, выдавил на неё её зубную пасту и медленно приблизил к своему рту.       Шото проявил слабину буквально на секунду, позволил себе подумать о том, что не стоит этого делать. А после, полный решимости, принялся чистить свои зубы.       Это было так интимно, он будто целовал Мидори, принимая частичку её и отдавая ей частичку себя. Сейчас он чувствовал близость, которая никому ранее не была доступна до него. По венам вместе с кровью расплывался самый настоящий экстаз.       Юноша поднял глаза на зеркало, глядя в свои глаза, кажущиеся чёрными и бездонными в полной темноте. В собственном отражении он видел, как становится монстром. Не одним из тех, что разгуливают за пределами убежища по всему миру, а другим.       Влюблённым и отчаявшимся.