Монстр

      Мидори набрала себе еды и села за пустующий столик в столовой. Рядом с ней приземлился Тодороки, вполне довольным взглядом оглядывая помещение. Людей практически не было, что, по сути, позволяло им с Васаби какое-то время побыть только вдвоём.       Девушка на это никак не отреагировала. Рядом с Шото было комфортно. Он молчал, не напрягал, понимал и не пытался лезть в её душу. С другой же стороны он смотрел, и смотрел так внимательно, что Мидори казалось, будто он читает её, словно раскрытую книгу, глядит в самую душу и знает все сокровенные мысли.       Внезапно перед Васаби кто-то со стуком поставил поднос. Девушка вздрогнула и подняла голову: то был Мидория. Он выглядел довольно дружелюбно, улыбался так заразительно, что она не смогла не улыбнуться в ответ.       — Как дела? — непринуждённо спросил он.       — Ну, пока неплохо, — ответила Мидори.       Почему-то ей казалось, что Ясухиро уже рассказал обо всём Изуку, и тот должен как минимум обходить её десятой стороной, кидая разочарованные взгляды. Нет, Васаби не была пессимисткой, чтобы сразу мыслить о наихудшем исходе, просто она знала Мидорию, а тот, каким бы добрым человеком он не был, всё равно в его поведении нет-нет, да проскальзывали идеалистические нотки. Возможно, причиной тому было то, что он рос на подвигах Всемогущего, который делил мир на чёрное и белое.       А после голову Мидори посетила мысль о том, что, скорее всего, Изуку не был таким чопорным идеалистом, как она считала, потому как встреча со Штейном должна была посеять в нём ростки сомнения и донести мысль, что мир на самом деле серый, а у каждого человека — своя правда.       — Ты в порядке? Выглядишь не очень.       — Я просто с утра сходила к Усагияме, — вновь опустив взгляд на тарелку, отозвалась девушка. — Ты… Ты ведь уже поговорил с Ясухиро, ведь так?       Повисло напряжённое молчание. Краем глаза Васаби заметила, как напрягся Шото, а в её сторону подул короткий, но ледяной порыв ветра. Она поёжилась.       — Да, — коротко ответил Изуку. — Я хочу услышать эту историю с твоей стороны.       — А может не надо? — спокойно и прямо спросил Тодороки, тяжело смотря на Мидорию. — Ты должен был понять, почему Васаби-чан так поступила и без рассказа с её стороны, ты же её друг. Более того, не думаю, что ей приятно вспоминать о произошедшем из раза в раз.       Девушка удивлённо обернулась к Шото. Приятное тепло от того, что он заступился за неё, расползлось по всему телу, а губы тронула лёгкая улыбка. Она совсем не ожидала, что юноша окажется так внимателен к ней и к её чувствам.       «Я его недооценивала», — поняла она, чувствуя укол совести: всё же Тодороки не был таким уж плохим, как она думала.       — Нет, я понимаю, просто… — растерялся Изуку. — Просто… Хочу убедиться, что я понимаю правильно. Честно говоря, я бы на твоём месте так не поступал, но что сделано — то сделано. Я не осуждаю тебя.       — Как много человек об этом знает? — внезапно спросила Васаби, поднимая голову. До неё дошло, что если эта информация продолжит дальше распространяться, то рано или поздно директор прознает про неё и один только чёрт знает, что тогда ждёт Васаби.       Она стиснула зубы: эти герои были такими правильными, что от обиды на глазах наворачивались слёзы. Она не сделала ничего плохого, она лишь защищала себя и Цугивару, и теперь из-за этого её будут осуждать и тыкать пальцем. Или вообще причислят к злодеям!       Это было несправедливо. Девушка чувствовала, как злость вскипает в венах.       — Только четверо: ты, я, Ясухиро-кун и Тодороки-кун, — успокоил её Мидория.       — Никому не слова, ясно? — твёрдо спросила Васаби, чувствуя строгую необходимость прямо сейчас встать, найти Ясухиро и заткнуть ему рот.       — И не собирался. Я не расскажу об этом ни директору, ни кому-либо ещё. Клянусь.       Мидори расслабилась: своему другу она верила. Но вот кто остался непроницаемым — это Шото. Он молча ел свой обед, никак не отреагировав на слова Изуку, будто тот вообще молчал. Васаби подумала о том, что, возможно, Тодороки просто сразу не сомневался в Мидории, в отличие от неё, и из-за этого она ощутила укол совести.       Быстро доев, она наскоро попрощалась с друзьями и отправилась к себе в комнату: ей предстояло разобраться со спицами. Осталось всего два храма на Западе, поэтому было необходимо проложить маршрут и определить, каких спиц не хватает: со всей этой нервотрёпкой в пещере она успела позабыть о способе достижения своей цели: побега из этого мира.       Поэтому, придя в комнату, Васаби расстелила большую карту на полу, зажав её края какими-то книгами, чтобы те не скручивались, и достала телефон. На карте были помечены почти все храмы, которые она успела посетить: почему-то она ранее не сделала никаких пометок о храме Тюсондзи. Девушка прикрыла глаза и попыталась вспомнить, что там было, но все воспоминания были какими-то нечёткими и размытыми. В голове был только факт того, что они с Ясухиро там были, забрали спицу, поругались и уехали. Но подробности храма и его внутреннее убранство почему-то никак не всплывали в голове.       Васаби тяжко вздохнула, думая о том, что вместе с седыми волосами она получила старческий склероз, что её совсем не радовало.       Она достала из рюкзака очечник, в котором держала спицы, и открыла его. Все шесть были на месте. Девушка взяла их в руки и повертела, а после попыталась сложить их в круг, что было весьма неудобно. Внезапно при соприкосновении друг с другом те растянулись, становясь похожими на дольки яблока. Мидори, удивлённо приоткрыв рот, поняла, что в её руках находится идеальный шар, совсем как тот, который она разбила ещё в храме Хорюдзи.       Девушка моргнула, и внезапно до неё дошло, что за время, проведённое в этом мире, пролетело, как одно мгновение, но при этом сохранялось стойкое ощущение того, что провела она здесь как минимум год. Конечно, это и близко не было так, но странное ощущение никак не хотело покидать её.       Мидори тяжко вздохнула, разжав хватку на шаре, и тот вновь рассыпался в её руках на спицы. Не хватало ещё двух, и именно поэтому он не держал форму.       — Так, что тут у нас осталось? — спросила она сама у себя, беря в руки красный маркер и склоняясь над картой.       Местоположение храмов Хорюдзи, Кинкакудзи, Эйхэйдзи, Дзэнкодзи и Ракуходзи было обведено в красный перечёркнутый овал, а рядом был написан Путь, который он олицетворял.       Ещё в Шикецу они с Ясухиро и Тамаки определили, что Дзэнкодзи относился к пути Правильного воззрения из группы Мудрости, а Тюсондзи — к пути Правильной речи из группы Нравственности.       То, что храм Тюсондзи относится именно к пути Правильной речи понять было легко, так как на официальном сайте храма с гордостью сообщалось, что в нём хранится более двух сотен свитков сутр — лаконичных и метких высказываниях практически о любой теме. Они несли в себе религиозно-философские учения буддизма, учили мудрым вещам, чтобы ни один монах не смел высказать какую-нибудь глупость. Именно это Мидори считала Правильной речью в буддийском понимании.       С Дзэнкодзи всё было и так понятно, так как об этом прямым текстом говорилось в свитке, что был найден в храме рядом со спицей.       Оставалось два храма: Гугандзи и Якуридзи. Они оба располагались в западной части Японии. Гугандзи, как считали Амаджики, Ясухиро и Васаби, принадлежал к группе Мудрости, а его путь был путём Правильного намерения. Причём свою позицию Тамаки обосновал тем, что в буддизме проповедуется не только путь перерождения, но и мирное существование со всем, что только есть в природе. Во время периода Эдо храм Гугандзи был известен тем, что в нём жили монахи-переводчики, которые обслуживали корейских послов и помогали императору налаживать отношения с соседней страной.       Мидори этот аргумент казался немного притянутым за уши, но спорить она не стала, так как у самой никаких мыслей на этот счёт не было.       На храм Якуридзи выпал единственный оставшийся путь — путь Правильного сосредоточения из группы Духовности. Доказательство того, что это был именно он, привёл Ясухиро, причём такие, что Мидори долго понять не могла: он гениален или порет какую-то чушь.       Суть его высказывания была в том, что он где-то вычитал, что Кукай, основатель храма Якуридзи, перед тем, как отправиться в Китай, посадил восемь каштанов, а когда он вернулся обратно — то они выросли в огромные мощные деревья, из-за чего храм было решено переименовать, чтобы в самом его названии было слово «каштан». Монахи, живущие там, каждый день молились под этими деревьями, раскрывая свой разум перед Буддой и наполняя его мудростью основателя буддизма.       И вроде бы на этом можно было закончить, но Ясухиро выдвинул гипотезу о том, почему они молились именно под этими каштанами, а не в храме.       — Дело в том, — сказал он тогда, — что, возможно, они видели связь между этими каштанами и самим Буддой и верили, что под этими деревьями место сосредоточения знаний Будды. Это лишь моя мысль, но мне кажется, что они считали, что эти деревья несут в себе частичку Будды, потому как он умер, отравившись грибами-трюфелями, которые местные называют «свиными каштанами» из-за того, что их очень любят свиньи.       — То есть, ты хочешь сказать, что Будда, умерев, решил пустить частичку себя во всё, что носит название «каштан»? — поднял бровь Амаджики.       — Нет. Я не думаю, что это было так, однако мне кажется, что у монахов Якуридзи, как и у Кукая, могли быть подобные мысли. Ты знаешь, они любят всё усложнять и искать во всём связь и скрытый смысл.       Мидори тогда промолчала, лишь пожав плечами. Сейчас же она думала, что, возможно, Ясухиро всё же оказался прав. Было неприятно это осознавать после того, как они поругались, но он правда ей очень помог.       Васаби почувствовала, как у неё на душе заскреблись кошки. Она даже немного соскучилась по Цугиваре, но говорить об этом вслух не собиралась, даже подобные мысли пресекала на корню: обида была сильнее.       — Хоть зачем-то пригодился, — раздражённо фыркнула она, открывая гугл карты и просчитывая маршрут от убежища до храма Гугандзи, а оттуда — до Якуридзи.       Васаби, закончив рисовать путь на карте чёрным маркером, откинулась назад, падая спиной на пол и раскидывая руки в разные стороны. Её взгляд вполне ожидаемо упёрся в белый потолок и лампу на нём. Где-то в углу комнаты она заприметила паутину и подумала о том, что было бы неплохо её убрать оттуда какой-нибудь шваброй или веником.       На Мидори накатила какая-то тоска: не хотелось ни двигаться, ни думать. Даже вставать и выходить на улицу было как-то противно и лень.       Васаби не знала, сколько так пролежала в одной позе, но когда услышала стук в дверь, с удивлением обнаружила, что часы уже показывают пять вечера. Поднявшись с тёплого пола, девушка потянулась всем телом и встала, разминая конечности.       Без задней мысли она подошла к двери, но как только девушка увидела по ту сторону Ясухиро, то резко захлопнула её, не дав парню и слова сказать.       — Я хотел поговорить! — как-то отчаянно произнёс он по ту сторону.       Мидори изнутри закусила щёку и сжала руки в кулаки, повторяя, что она сильная и ни за что не простит того, кто так подло с ней поступил. Однако она понимала: поговорить надо, но не для того, чтобы прояснить ситуацию и выслушивать чужие сбитые извинения, а для того, чтобы заставить Цугивару молчать обо всём произошедшем.       Девушка вобрала в лёгкие как можно больше воздуха и открыла дверь с каменным выражением лица. Взгляд Мидори тут же зацепился за фингал под глазом и царапину на щеке юноши, но она подавила в себе любопытство и беспокойство, понимая, что он просто недавно подрался с кем-то.       — Я слушаю. Я сейчас занята, так что времени у меня нет. Говори быстрее, — буквально приказала она.       — Я… Я хотел извиниться. Я повёл себя, как полный кретин. Ты спасла меня, а я, вместо того, чтобы отблагодарить тебя, начал обвинять. Я до сих пор не поддерживаю тот твой поступок, но… Но мне стыдно, — сказал юноша, опустив глаза.       — Я не могу тебя простить, ты же понимаешь? Я столько всего пережила, меня чуть не сожрал огромный монстр, мне приходилось улыбаться тем, кто отправил меня на верную смерть и держал тебя в заключении. Я… Я поступила с теми людьми так, как поступила. Думаешь, мне было просто? Нет. Но мне в тот момент была нужна хоть чья-то поддержка, потому что я чувствовала себя так, будто меня изнутри разрывает. Ты не представляешь, какие усилия мне приходилось прилагать, чтобы не разреветься в любую секунду. И всё, что мне нужно было в тот момент — лишь твоя поддержка, а не холодный осуждающий взгляд.       — Я знаю. Прости, я идиот.       — Именно, что идиот. Именно поэтому мы теперь никто друг для друга.       И это была финальная точка в их отношениях.