Quicksand

Для Лютера Эллисон несбыточной мечтой навсегда застыла в сердце. То, что когда-то казалось возможным, что реальностью не стало лишь по ряду нелепых случайностей, теперь за семью печатями скрыто навеки; и как бы больно не было, как бы отчаянно не хотелось порой среди ночи набрать на память заученный номер, чтобы просто услышать звук ее голоса, Лютер этого не сделает. Ломать идеальную жизнь идеальной Эллисон он не станет — не посмеет потому, что взамен предложить ей ничего не сможет. Он помнит, он все еще помнит тот вечер, когда подарил ей медальон — они сидели в тайном убежище, их собственном раю на двоих, собранном наспех из старого хлама на чердаке, и глаза у Эллисон сияли, словно звезды, а от ее улыбки его собственное сердце заходилось, как шальное. Они почти поцеловались тогда — их дыхание уже смешалось, пальцы неловко переплелись, его нос коснулся ее носа… Но отец всегда знал, когда нужно появиться, чтобы разрушить волшебный момент. Вот о чем Лютер сожалел все эти годы, что они с Эллисон не виделись — что он так и не поцеловал ее тогда, что позволил отцу украсть у него это мгновение. Он должен был поцеловать ее, а потом сказать, что любит ее, и будет любить всегда, всю жизнь, короткую или долгую — неважно… Сожаления, горечь, злость, отчаяние — вот что испытывал Лютер, вот чем он дышал, вот на что был обречен. На Луне только тем и заниматься, что снова и снова переживать прошлое и давиться им — он привык, он даже научился получать от этого какое-то особое, болезненное удовольствие… А затем погиб отец, и все изменилось. Пого прислал ему сообщение о том, что пора возвращаться домой — ему, и им всем. *** Эллисон на него смотрела с осторожным любопытством и какой-то затаенной грустью, хотя на губах ее и расцвела улыбка, когда он всей своей неуклюжей громадой шагнул к ней навстречу — она словно и узнавала его, и нет, а он и звука вымолвить не мог, ощущая себя чудовищем рядом с ней. — Даже не обнимешь? — спросила она, замерев перед ним, похожая и не похожая на саму себя, совсем другая и все та же, но всегда несбыточная и не-его. Лютер сухо улыбнулся и коснулся ее плеча рукой в перчатке — безликий жест равнодушного незнакомца, который пытается быть вежливым. — Время для скорби, а не для объятий, сестра. — Как всегда, пафосный и долбонутый, — раздался откуда-то из-за спины Лютера голос Клауса. — Не вини его, Эллисон, он был в ссылке на Луне так долго, что у него окончательно отмер мозг. Впрочем, было бы там что отмирать… Давай я обниму тебя! А потом выпьем, да? Мне срочно нужно выпить, тем более, и повод есть!.. И пока Клаус заключал Эллисон в свои нетрезвые объятия и без умолку болтал о чем-то маргинальном, Лютер истуканом стоял в углу. Наблюдал, впитывал каждое движение, запоминал звук ее голоса — чтобы оживлять ее образ в своей голове снова и снова, когда она вновь уйдет, чтобы жить своей жизнью, а он снова останется один. Для Лютера Эллисон несбыточной мечтой навсегда застыла в сердце — хотел бы застыть и он сам в том моменте, когда они вместе еще были возможны.