Soldiers

      — Ей повезло, — так сказал полевой врач, когда закончил осмотр.       «Мне просто повезло».       Фэй и сама это знала. От смерти её уберегло простое везение. Ей сейчас хотелось засмеяться, но тогда все точно решат, что она сумасшедшая.       «Потеря крови, три ребра сломано, вывих руки, возможно сотрясение, — звучал голос Гриши в её голове. — Нужен покой и срочная помощь врача».       А вместо этого Фэй тряслась в седле с Леви, который придерживал ее, чтобы она не оказалась под копытами лошади.       Руку ей вправили сразу же, как только Леви и Микаса разобрались с титаном и спасли Эрена. Рану на голове неаккуратно перевязали частью чей-то рубашки. Немного по-халтурски, но выбирать было не из чего.       Фэй теряла сознание и снова приходила в себя, а вместе с сознанием приходила и боль. Она накатывала волнами, заставляя Фэй кусать себя за руку, чтобы не закричать и не давать капралу лишнего повода беспокоится за неё.       За все годы свои жизни Фэй поняла, что существует два способа ранить человека. Первый был самым простым, физическая боль была безотказным помощником в решении многих проблем. Вторая боль была душевной, когда из-под ног выбивали почву и человек тонул в пучине отчаяния и безысходности. Это сейчас и происходило с ней, стоило ей вспомнить о ребятах.       Последнее, что Фэй помнила, как они увидели Леви. Хотя, как выяснилось позже, это был вовсе не капрал, а как раз тот человек, который скрывался в теле титана, но они поняли это слишком поздно. Затем ослепительная вспышка от превращения, смерть ребят, рев титана Эрена и темнота. Кажется, та тварь отбросила её прямо в дерево, и Фэй потеряла сознание.       Остальное она помнила урывками. Кажется, её несла Микаса. А потом она увидела труп Шульца. Тогда она уже немного пришла в себя и на неё свалилась удушающая правда: ребята были мертвы, Шульц был убит. А ещё она помнила Леви, который отдал ей нашивку Шульца, словно это могло как-то компенсировать его смерть. Фэй швырнула нашивку ему в лицо, а потом пожалела. Он тоже потерял товарищей. Она не должна была так себя вести. Этого она ему сказать не решилась, но нашивку Фэй спрятала в карман.       «Я найду его мать или отца и отдам нашивку, скажу, что их сын не погиб напрасно. Откровенная ложь, но разве можно в таких ситуациях говорить правду?»       Это была её последняя мысль перед тем, как Фэй снова потеряла сознание и на этот раз на несколько часов.

*****

      Очнулась Фэй в кровати. Голова гудела, а ребра простреливало резкой болью стоило ей неловко подняться на подушке. Фэй себя осмотрела. Кто-то снял с неё одежду, заляпанную кровью, и умыл лицо.       «Нашивка».       Фэй резко поднялась, охнула от боли в груди и рухнула на пол, неловко выставив перед собой руки. В это же момент дверь в комнату открылась, видимо кто-то услышал грохот. Мужские руки подняли её и усадили на кровать.       Леви Аккерман стоял перед ней с нахмуренным лицом и в расстегнутой рубашке с бутылкой. От него разило вином, но пьяным капрал не выглядел. Таким Фэй видела его в первые.       — Сколько я была в отключке? — задала вопрос Фэй.       — 6 часов, — капрал остался стоять, только слегка качнулся на носках.       За окном было темно. Они вышли за стену рано утром. Этот чёртовый день даже не закончился.       В глаза Леви ей не смотрел, как и она ему. Фэй боялась, что, стоит ей посмотреть в глаза Аккерман, она увидит в них немой вопрос: «Почему она жива?».       — А где нашивка?       Капрал кивнул на стол рядом с кроватью, а потом опустился на пол. Фэй обернулась и облегчённо выдохнула, заметив нашивку Шульца.       — Он был тебе так дорог? — капрал прикладывается к бутылке, а в перерыве задаёт странные вопросы.       — Я едва знала его. Я не знала, где он живёт, какая у него семья. Я ничего о нем не знала. А теперь его нет, — Фэй обхватывает себя руками. В комнате холодно, а она была в одной ночной сорочке.       На её слова Леви никак не реагирует, только подносит бутылку к губам и отпивает немного. Методично и молчаливо.       — Простите. Я не должна была… — Фэй замолкает, потому что следующие слова кажутся полной чушью. «Я не должна была выжить. Когда вы смотрите на меня, вы видите ребят». — Мне жаль. Оруо, Петра, Гюнтер и…       — Замолчи, — резко бросает капрал и подымается. — Даже не смей думать, что я виню тебя в их смерти.       Он наклоняется к ней, так что их носы соприкасаются, и смотрит ей прямо в глаза. От его близкого присутствия сердце Фэй уходит куда-то в пятки.       — Не смей думать, что ты должна была там умереть. Никогда, слышишь?       Фэй неуверенно кивает, потому что не может заставить произнести себя и слова. Она тяжело сглатывает и облизывает пересохшие губы. Капрал переводит взгляд на её губы и не отрываясь следит за кончиком языка. Бутылка падает на пол, но это не имеет никого значения, потому что руки капрала оказываются на её бедре и шее. Это вызывает у Фэй какую-то странную, пугающую волну удовольствия.       Капрал целовал её совсем не так, как  это делал Шульц. Поцелуи Шульца были лёгкими, нежными, а Леви целовал её так словно от этого зависела его жизнь. Его губы сминали её, вырывая из горла тихий стон, руки по-хозяйски исследовали податливое женское тело, сминая сорочку. Она выгибалась навстречу его рукам, желая большего и в то же время прекрасно понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет.       А потом все закончилось. Леви отстранился. Его серые глаза были совсем чёрными. Он аккуратно поправил сорочку на её груди, скрывая следы своих поцелуев на её светлой коже и отошёл на пару шагов.       Фэй била лёгкая дрожь. Её губы были распухшими от поцелуев, а тело горело от прикосновений капрала. Фэй совершенно запуталась в происходящем, но капрал только уложил её в постель, дотянул сорочку до колен и укрыл одеялом.       — Врач велел тебе спать, — немного хрипло сказал Леви.       Фэй могла поклясться, что чувствовал он себя неловко. Впрочем, как и она сама.        Леви развернулся на пятках и вышел за дверь, не сказав больше ни слова. Против воли, глаза Фэй начали закрываться, и она провалилась в тяжёлый сон.