rotate

      — Поехали во Францию? В «тур де Франс», — Ханбин улыбался тогда так маняще, что Чжинхван даже ничего не решал. Он не соглашался, он просто кинул в сумку паспорт, деньги, запасные трусы, носки и футболку, и уже на следующее утро они ступили на французскую землю, сойдя с трапа ночного рейса Сеул-Париж.       Это был, вероятно, самый грязный город, в котором когда-либо был Чжинхван. Повсюду были гей-клубы, стриптиз-бары, бордели, притоны, и, кажется, в каждом из них они успели побывать. Чжинхван увидел столько сисек, столько членов, что ему уже становилось дурно даже об упоминании данных органов в сердцах, и когда Ханбин ночью, стоя перед Эйфелевой башней, кричал «Ну нихуя себе!», держа в руке бутылку каберне совиньон, его, право, слегка подташнивало.       Ханбин каждую ночь устраивал ему путешествия по каждой точке Франции, правда, только в постели какого-то старого уродливого хостела с претензией на отношение к стилю барокко. Чжинхван чувствовал себя путешественником, который побывал уже везде за какую-то неделю, что они были тут, а уже днем Ханбин обсуждал «зачетные груди той девушки из салуна», а Чжинхван вспоминал парней с улицы Муве-Гарсон, которые взглядами подавали ему совершенно однозначные сигналы. Он помнит, что, когда он упился в стельку, он сидел на коленях у какого-то красивого блондина и шептался с ним о чем-то, частенько прерываясь на мокрые поцелуи с привкусом шардоне и Marlboro Gold, и об этом напоминают ему фотографии, сделанные тогда таким же пьяным Ханбином.       Он помнит, как они подрались с какими-то гопниками, которые решили поживиться на неосведомленных туристах, так опрометчиво гуляющих поздно ночью, и той же ночью Чжинхван нежно «зализывал» своему партнеру по путешествию полученные раны, а тот только пытался отблагодарить и обнимал так любовно, будто они и правда были парочкой, а днем не было никаких мальчиков с Муве-Гарсон и девушек с большими сиськами из салуна рядом с Мулен Руж.       Тогда же они попали в обезьянник за распитие алкоголя прямо на улице, где-то в районе собора Парижской Богоматери, и даже в полицейском участке Чжинхван успел пофлиртовать с такими же неудачливыми алкоголиками-туристами. И тогда он впервые почувствовал странный взгляд Ханбина на себе, и именно тогда понял, что слегка начал перегибать палку в той свободе, которую он себе давал. Но за все это время он не чувствовал никакой любви от Ханбина, хотя так мечтал о ней, и потому пустился во все тяжкие, будто специально пытаясь вывести того на ревность.       Почему «будто»? Он делал это специально. Без всяких «будто».       Как только их выпустили, Ханбин предложил съездить не в очередной стрип-бар, а на виноградники Шампани.       И уже дома, в Сеуле, Ханбин целовал Чжинхвана так отчаянно, будто не было никакого Парижа, никаких девушек и никаких улиц, и тур де Франс казался тем, чего будто и не было.       Но они оба прекрасно помнят эту поездку и порой предаются воспоминаниям, оставаясь наедине с самими собой.