Письмо

Часть первая: Дорогой Собеседник

1.

-Прошу прощения, Пол… — девушка в пурпурном кардигане замолчала и устремила взгляд на раскиданные по столу бумаги. -Харрис. — добавил я, желая прекратить хоть чьи-то страдания, связанные со мной. -Да, Харрис. Прошу прощения, но мы вынуждены отказать в печати. Ваше произведение, бесспорно, интересно, но эксперты говорят, что этого мало, чтобы удовлетворить запросы современного читателя. Приношу свои соболезнования. Уже в пятый раз на этой неделе, мне отказывали в печати моего нового романа. Я настолько привык к этому, что могу без труда составить «классическую» речь подобной дамы, когда та прямо говорит писателю, что его творчество «конечно же, очень захватывающее», но не в полной мере поразит нынешнее поколение своей остротой и экшн-сценами. И в этот раз я услышал практически тоже самое, менялись только секретарши в издательствах, их разноцветные кофточки и слова, ловко заменяемые более «мягкими» синонимами. Пройдя формальную процедуру отказа, я поблагодарил приятного вида шатенку в розовом джемпере, и вышел вон, оказавшись в тихом дворике, выходившем прямиком в центр города. Вы могли бы обвинить меня в душевной слабости и даже попытаться поддержать чем-то вроде: «Да у тебя еще всё впереди, не везет сегодня, повезёт завтра!», но, увы, так в этом мире не работает ничего. Это было не просто пятое издательство на этой неделе, я потерял им счет за весь год, и теперь окончательно опустил руки, держа своё маленькое «детище» в мятом файле. «Что ж, похоже, это была последняя попытка» — подумал я, и вяло зашагал к остановке, не замечая людей вокруг, наверняка обсуждавших мой небрежный для центра вид. Если в молодости я был ярым противником неаккуратности, алкоголя и сомнительных развлечений, то в 38 стал смотреть на вещи гораздо проще, а если быть точнее — перестал смотреть на них вообще. Сходи бы я к врачу, он бы посчитал, что у меня депрессия. Может, так оно и есть, но менять что-то мне совершенно не хочется, ровно так же, как и есть, писать, работать и существовать по совместительству. Я поднял глаза к небу, разглядывая грязные облака, и подметил, что собирается достаточно внушительный дождь, хотя погода волновала меня в последнюю очередь. Что же меня по-настоящему волновало, спросите вы? Никак не курс доллара на данный час, а то, что я сотворил со своей жизнью своими же руками. Если вы так называемый «творец», и это ваш единственный доход, то вы должны знать наверняка, что такое «творческий кризис». А еще, должны бояться его как огня, ведь именно от идей в вашей голове зависит ваше благополучие и благополучие вашей же семьи. Что же происходит, когда эти самые «идеи» попросту исчезают? Верно, проблемы с деньгами. От вас будут требовать всё больше и больше, а измотанное до потери пульса воображение будет выкидывать либо очередную мелодраму для домохозяек, либо бульварное криминальное чтиво, за которое естественно, никто не заплатит ни гроша. Так вот, со мной произошло именно это. Все идеи растворились, а сроки жали как только могли, пока не расплющили меня. На Пола Харриса возлагали большие надежды, и только на этих самых надеждах я удерживался сценаристом у достаточно солидного режиссёра, пока меня просто не переклинило на творчество. А как известно, на работе всем будет до тебя дело ровно до того момента, пока ты не «испишешься». В таком случае, тебя просто заменят кем-то помоложе, покреативнее и посговорчивее. Я мог бы обижаться на этих людей, но они всего лишь заботятся о своём деле, и содержать лишнего сценариста, который еще и не может написать что-нибудь по-настоящему захватывающее, для них не представляет никакого интереса. Моя самая большая ошибка в том, что я не попытался наладить что-то сразу, найти вдохновение. К примеру, съездить в недельный отпуск к водопадам, посмотреть пару хороших фильмов, или просто сходить в музей, но вместо этого я стал заниматься упорным саморазрушением. В холодильнике всё чаще появлялись бутылки пива, я подолгу не вставал с дивана, смотря телевизор, был груб с женой и детьми, и именно на них свалил всю ответственность за происходящее. Роза терпела как могла. Унижения, постоянные скандалы, отсутствие денег и мое полнейшее безразличие к семье добили её окончательно. Она пыталась поддерживать меня, устроилась на вторую работу за сущие копейки, готовила и убирала, пока я без конца сыпал на неё оскорблениями. Поэтому когда Роза, со слезами на глазах, собирала все вещи в большие чемоданы для путешествий, которые мы брали с собой, когда ехали отдыхать вместе, я ничуть не удивился. И когда квартирная дверь со скрипом захлопнулась, просто достал еще одну бутылку спиртного, а потом уснул прямо за кухонным столом. Сейчас мне стыдно за всё это, но уже ничего не вернуть назад. Не могу сказать, что я «исправился», просто перестал трогать их, и ушёл в себя полностью. С Лиззи и Джен мне видеться никто не запрещал, но все равно я делаю это очень редко, просто потому что не хочу, чтобы они видели, во что превратился их отец. В таких размышлениях я провел около часа, и когда, наконец, начал воспринимать все происходящее, очутился у старой, исцарапанной двери, ведущую во что-то вроде коммунальной квартиры. Другими словами, после ухода жены и последующего за этим развода, квартира в историческом центре города отошла именно ей. А я снял маленькую комнату за 80 долларов в месяц, и продолжал выживать, делая это чисто из принципа и ради дочерей. Дверь никогда не закрывалась на ключ, войти мог любой желающий, хотя обитатели этого места были даже не против. В основном, здесь собирались чтобы выпить, покурить, или даже заняться чем-то незаконным, но это, опять же, мало меня заботило, пока мою комнату никто не трогал. -Смотрите, кто пришел! Да у нас тут, господа, люди искусства появились! — сквозь дымовую завесу прохохотал Гэри, заядлый наркоман и курильщик, который вечно вставлял свои неуместные фразочки тут и там. Проигнорировав его реплику, я открыл дверь в свою комнату и заперся изнутри. Здесь не было почти ничего: повидавшая не одно десятилетие кровать, шаткий стол на тонких ножках, табурет, и пыльный ковер, который положили здесь, чтобы скрыть отсутствие одной дощечки на полу. Состояние оставляло желать лучшего, тем более, я вспомнил жизнь до всего этого, становилось в разы хуже. Мне просто необходимо выговориться, но сейчас говорить с кем-то не было никакого желания. Пока что я не сошел с ума (хотя при таком раскладе был бы не против сойти), и вести задушевные беседы с самим собой не представляло для меня никакого интереса. «А может, излить всё на бумагу?» — пронеслось в голове, и я подхватил эту идею. Прямо как в старые добрые времена — бумага примет все мои чувства. Пожалуй, это лучшее решение проблемы. Сев за ободранный по краям стол, я взял тетрадный лист, шариковую ручку, и задумался. Так давно не брался за письмо, разве что изредка писал выдуманные сплетни для какой-то бульварной газеты, да и та уже обречена на вымирание, ибо никто не хочет тратить лишние деньги на небылицы про мистера Портера, живущего на улице, которой даже не существует. «А напишу-ка я письмо. Будто у меня есть друг, и мы с ним ведём переписку. Видел это то ли в кино, или ещё где… А что? Интересно же!» — подумалось мне, и я приступил к работе. «Дорогой Собеседник, Дела мои идут не очень хорошо, у меня ужасный творческий кризис, и я полностью разбит. Написал роман на последнем издыхании, и, представляешь, его нигде не публикуют. Сегодня забрал его из издательства, думаю, больше не буду стараться что-то изменить. Прости, что я так редко пишу, честно говоря, моя жизнь стремительно разваливается, если не развалилась уже. Мне бы не помешал какой-нибудь дружеский совет или наставление, что думаешь? Ты сам как? Как идут дела на работе и вообще в жизни? Напиши мне позже обязательно. С наилучшими пожеланиями, Пол.» С улыбкой я откинулся на спинку стула, и он отозвался протяжным скрипом. Ситуация была до того абсурдной, что вызывала лишь смех, а его в моей жизни было очень и очень мало. Следующей безумной идеей было отправить это письмо. Эдакое короткое послание в никуда, с просьбой дать хороший совет. Я придумал город, номер дома, и даже квартиру, а затем вложил листок в самодельный конверт и подписал: «Для моего друга, от Пола Харриса». Не поскупился, потратив несколько центов на марку, и уже 24 мая отправил письмо своему несуществующему другу по переписке.