Неравный брак

Расческа дергала волосы назад, заставляя гриффиндорку запрокидывать голову. Боль освежала, отвлекала ее. За окном пели птицы, солнце врывалось в комнату, разрезаемое тенью занавески, и кот нежился в его неровных лучах. Сердце Гермионы колотилось быстро, тревога росла в груди, и даже вся прелесть уходящего лета не могла отвлечь ее от грядущего. – Милая, это ведь не так плохо, как ты себе представляешь, – говорила ей мать, заплетая непослушные кудрявые волосы в косу. – Да уж, – процедила в ответ Гермиона, не поднимая взгляда к зеркалу, – тебе легко говорить. Ты выбрала мужа сама и по любви, а мне супруга выписывают. – Не выписывают, – оправдывалась женщина, словно это имело значение. – Он сам очень хотел удостоиться этой чести. Вчера ей только исполнилось семнадцать лет, сегодня Гермиону уже представят будущему супругу. Она всегда знала, что выбор сильно ограничен: семья никогда не простит предательства крови, и Гермионе нужно выбрать мужчину из священных чистокровных семей… Жаль, что раньше девушка не знала, как в будущем ее лишат и этого скудного выбора. Для чистокровных магических семей банкротство – не редкость. Гермиона читала в древних книгах о том, что семьи, некогда получившие состояние или имя, дальше позволяли себе праздную жизнь и баснословные траты, не думая о том, что ждет впереди. Род отдалялся от самого успешного предка, а в новых поколениях гениев не находилось, капитал заканчивался под гнетом бездумных расходов. Маги просаживали нажитое состояние и прозябали в нищете. Семья Грейнджер уже несколько поколений поступала именно так, и потому девчушка старалась ухватить как можно больше, впитать в себя знаний, занять пост, гарантировавший ей заработок в будущем. Только кто будет ждать? Самое верное лекарство от крадущейся нищеты – выгодная сделка, брак с представителем более богатой династии, готовой помочь новым родственникам в столь трудный час. Самым легким путем и пошли ее родители. Кот вел себя на удивление тихо: обычно его злило присутствие посторонних под этой крышей. Прическа оказалась готова, мать вплела в волосы Гермионы нежно-голубую ленту, в цвет платья, а после завязала ее скромным бантом. Невеста почти улыбнулась, взглянув на себя в зеркало, но горечь не позволила уголкам ее губ поползти вверх. Хотелось ударить кулаком по холодной поверхности стекла, уничтожить его самым маггловским способом, выпустить злобу. – Он молод, милая, и ты его знаешь. Хороший мальчик из хорошей богатой семьи, – мать особенно четко выделила слово «богатой», и Гермиона невольно вздрогнула. – Ты будешь счастлива с ним. – Как можно быть счастливой без любви? – С детьми и в роскоши, а любовь приложится. Так и отец говорил, и когда-то – чопорная бабушка, только Гермиона хорошо помнила, что все они этим правилом пренебрегли, выбирая свои половинки исключительно по зову сердца. Несправедливость щемила грудь. Почему именно ей придется расплачиваться за грехи неразумных родственников своей свободой? Гермиона закусила губу, осторожно пошлепав себя по щекам ладонями. Она слишком бледна из-за этой проклятой тошноты, из-за волнения. Несмотря на внутренний протест происходящему, любопытство ворочалось в ней. Кто он? Кто согласен взять в жены нищую, слишком громкую, не очень-то складную Гермиону? Раньше она могла подумать, что это – Виктор Крам, но сейчас четко понимала, что родители никогда не позволят ей выйти замуж за иностранца, насколько бы чистой ни была его кровь, а кошелек – полным. Низкие каблучки стучали по каменному полу. Гермиона с матерью покинули ее покои и двигались по коридору вперед, к гостиной, где отец уже принимал будущих родственников. Имя избранного держали в секрете, руководствуясь просьбой самого юноши. «Романтик», – объяснила это мать, но Гермиона только закатила глаза, услышав оправдание. Жених знал о помолвке заранее, еще полгода назад, и Гермиона пыталась вспомнить, не вел ли кто-то из ее окружения себя странно. Быть может, Теодор Нотт? Он всегда был тихим и скромным, но не так давно прислал Гермионе письмо о том, как хорошо отдохнул в Хорватии и был бы рад увидеть ее в школе вновь. А ведь все, что их связывало – беглые разговоры в библиотеке. Серые стены мелькали по обе стороны от Гермионы, и скорбные мысли заполняли ее голову. Как скоро она покинет этот дом, получит ли разрешение наведываться к родителям в гости? Из гостиной уже доносились голоса, Гермиона слышала, как на журнальный столик опускают наполненные индийским чаем чашки, как волшебники обмениваются никому не нужными любезностями. Девушка застыла у двери, и тень ее показалась по ту сторону дверного стекла. – Не бойся, – сказала мать, положив ладонь на плечо дочери. – Заходи, ты выглядишь прекрасно. Наверное, это все, чего сейчас и в будущем от нее ждет супруг. Гермиона открыла дверь тихо, словно надеясь, что отсутствие звуков спрячет ее от чужих глаз. Она не подняла взгляда, когда гости замолкли, не сразу нашла в себе сил, чтобы посмотреть, кто же он. И не зря. Чем дольше оттягивать этот момент, тем сильнее затянется чувство уныния, не гнева, вспыхнувшего секундой позже. Драко поднялся с дивана, словно обрадованный ее появлением. Увидев его, Гермиона почувствовала, как задрожала ее нижняя губа. Это же – сон, верно? Ночной кошмар, только и всего… Малфой улыбался: нахально и деловито, он понимал, что победил ее теперь, воплотил в явь все страхи. Его родители одобрительно закивали, Гермиона была знакома с ними уже много лет. Внезапный порыв слабости заставил девушку припасть к двери и закрыть ее, едва мать успела войти в комнату. – Ты чудесно выглядишь, Гермиона, – заставив себя звучать крайне учтиво, сказал Драко. – Чудесно… И у меня для тебя есть подарок. – Эта бледность тебе очень к лицу, милая, – подала голос Нарцисса, державшая спину особенно прямо сейчас. – Оттеняет глаза. О, я закажу тебе прекрасное черное платье с темно-зелеными вставками. Вы нигде не отдыхали этим летом? – О, нет, этим летом не удалось, – оправдывался отец семейства. – Рад встрече с дорогой невесткой, – заверил присутствующих Люциус. – Я… Я рада вас видеть, – слишком тихо ответила девушка. Люциус поднялся с дивана следом за отцом невесты, еще несостоявшиеся родственники окружили девушку, и старший из Малфоев взял ее за руку, чтобы оставить на холодной бледной ладони поцелуй. Драко наблюдал молча, улыбка не сходила с его лица, а Гермиона не смела грубить жениху, пока их окружили посторонние. Ее обычно дерзкий взгляд сейчас был затравленным, и юноша наслаждался долгожданным моментом. О, гриффиндорка уверила себя в том, что Драко будет вспоминать об этом еще многие-многие годы. – Мне, кажется… Мне, кажется, нехорошо, – шепнула девушка матери, пока мистер Малфой продолжал говорить. – Ваша дочь – лучшая ведьма своего курса, староста школы, как наш Драко, незаурядный ум, аристократическая красота, идеальная партия. – Мы растили ее в лучших традициях, – поддакивала матушка Гермионы, игнорируя жалобы дочери. Родители переговаривались между собой, точно обсуждая сделку на рынке, а Гермиона кусала губу, разглядывая эту жуткую улыбку. Пока родители хвалили детей, те рассматривали друг друга, испытывая противоречивые чувства. «Ненавижу тебя», – думала она, понимая, что Драко ликует, что его вот-вот разорвет от внезапно нахлынувшей радости. Должно быть, Малфой думал о ней то же самое – ненавидел даже в этот момент. Невеста изо всех сил сдерживала слезы. – Ты совсем не выглядишь счастливой, Грейнджер, – сказал он тихо, чтобы никто больше не услышал. – Боишься? – Да, – честно ответила та, забыв на секунду о пресловутой гриффиндорской гордости. – А ты действительно очень умна, – улыбнулся юноша. – Знаешь, в моей власти теперь превратить твою жизнь в настоящий ад. – В моей – сделать то же для тебя, Малфой. Юноша громко хмыкнул, показывая, насколько его веселит происходящее. Родители все говорили меж собой, позволяя помолвленным мечтать о предстоящем супружестве. Гермиона чувствовала, как усиливается ее тошнота, как кровь приливает к лицу, как щеки краснеют от злости. Мелкая дрожь прошлась по телу, после – еще раз, девушка закусила губу, волнуясь о том, что вскоре может закричать. Серые стены давили на нее со всех сторон, почившие родственники смотрели за происходящим с семейных портретов. Они отводили глаза, понимая, что продавать правнучку – нехорошо, но что еще им остается? Драко шагнул к Гермионе ближе, пока та не могла прийти в себя. Недорогое шифоновое платье показалось ей слишком тяжелым, комнату заполнял жар. Слизеринец взял ее за руку, и пальцы его оказались холодными, словно скользкими… – Подарок, Грейнджер, – произнес он тихо, достав из кармана что-то недоступное ее взору. – Знаешь, я так рад, что вскоре смогу обращаться к тебе, используя совершенно другую фамилию. Кольцо, обозначившее помолвку, оказалось не золотым, как было принято в ее семье, а серебряным, украшало его несколько мелких бриллиантов и изумруд, отражающий свет. Металл сжался на пальце девушки до нужного размера, заключая ее палец в капкан, и гриффиндорка вздрогнула, когда Драко поцеловал ее ладонь. Мокрый след его губ притягивал холод, Гермиона закрыла глаза, чувствуя, что матушка вновь подходит к ней, чтобы возликовать. – Поздравляю, – сказала она громко, искренне радуясь происходящему. – Породниться – большая честь, – поддержал отец, говоря уже не с ней, а с Люциусом, пожимая его руку. – И большое, – сказал Драко, выдержав паузу, все еще не отпуская ладонь Гермионы из своих рук. – Большое счастье. Правда? – Да, – холодно ответила девушка. – Это – счастливейший день в моей жизни. Все вокруг улыбались, а Гермиона не могла заставить себя отвести взгляд от холодных, льдисто-серых глаз Малфоя. В них ей теперь смотреть всю свою жизнь?