***
Маринетт ощущала себя беспомощной и никчемной, недостойной зваться героиней Парижа. Она должна была вылезти из шкафа, вернуться в оранжерею, найти серьгу и снова трансформироваться в Ледибаг. Героиня должна победить мерзких вурдалаков и очистить треклятую бабочку. Должна, но не могла. От одной мысли об этом она в ужасе цепенела. Она не знала, что будет делать, если наткнется на упырей раньше, чем вернет себе Камень Чудес. Да и не знала, сможет ли без Кота дать им отпор. Пусть вампиры и отстали в погоне за ней, но могли появиться здесь в любой момент. И словно в подтверждение ее мыслей скрипнула дверь, ведущая из оранжереи. Маринетт вздрогнула, еще глубже забилась в угол шкафа, зажала руками рот, боясь, что случайный всхлип привлечет внимание вурдалака. Сквозь щель между створками (черт возьми, почему она не додумалась закрыть дверцы плотнее?!) Маринетт видела ссутулившуюся мужскую фигуру, волочащую что-то тяжелое за собой. Слышала, как шаркает вампир, как с хлюпаньем наступает на кровавые лужи, как отпинывает в сторону бездыханный груз. Мысленно она отчаянно молила всех богов из существующих и когда-либо существовавших религий о спасении. Просила прощения за все, что когда-либо сделала и не сделала. За пролитое за завтраком молоко, за испачканный мелом пиджак Хлои, пусть это и было сделано в отместку. За то, что не смогла набраться храбрости и признаться Адриану. За сломанные наушники Нино и трещину на телефоне Альи. За то, что до сих пор не победила Бражника. За тех людей, которых не смогла сегодня спасти. За то, что не справилась с защитой Парижа. За то, что сейчас ей просто хотелось выжить. За то, что бесчисленное количество раз отказывала Коту Нуару и не воспринимала его чувства всерьез. Что не давала ему даже шанса стать ей кем-то большим, чем другом. Она была готова пойти с ним хоть на тысячу свиданий, если он появится здесь сейчас, выбьет дух из этого упыря и заберет ее из этого кошмарного места. Но Кот не появлялся, а вурдалак подошел совсем близко к шкафу. Маринетт боялась даже вздохнуть. Он стоял прямо перед ней. Глядя на свое отражение в зеркальной дверце, отвратительно-желтыми когтями расправлял свои редкие спутавшиеся волосы. Корявым согнутым пальцем стер с подбородка кровь и, хищно оскалившись, облизнул его. К чему-то принюхался. И отошел, направился обратно к двери в оранжерею. Но только со скрипом открыл ее, как Маринетт, доселе зажимавшая себе рот и нос, судорожно вдохнула из-за нехватки воздуха. В два шага вампир вернулся к шкафу, распахнул створку и торжествующе обнажил клыкастую пасть. — А вот и десерт, — леденящим душу голосом протянул он, наслаждаясь ужасом в глазах своей трясущейся жертвы. Жить! Маринетт очень хотелось жить, и воля к жизни, словно волшебный костюм, приливом адреналина придала ей силы. Рывком оттолкнув упыря, она резко выскочила из шкафа и бросилась бежать прочь. Он попытался схватить ее за плечо, но в итоге лишь слегка полоснул когтями, разорвав рукав и оставив три неглубоких, но болючих пореза. Пытаясь задержать его, Маринетт опрокинула ему под ноги какой-то стол, выбежала в коридор через противоположную от оранжереи дверь, закрыла замок на защелку и со всех ног побежала дальше… Вампир одним ударом сорвал дверь с петель. Он не слишком-то торопился, будто наслаждался ее тщетными попытками убежать — словно загнанная, отчаявшаяся жертва становилась вкуснее. Маринетт ворвалась в помещение, заставленное коробками. Захлопнув дверь, она завалила вход, но уже через считанные мгновения ее преследователь с легкостью разрушил эту баррикаду. Не оглядываясь, она продолжала бежать, толкая коробки под ноги упырю. Он наконец споткнулся, но резко вытянул руку, схватил ее за щиколотку и потянул на себя. Маринетт брыкалась, не желая сдаваться. Пыталась отползти назад, швыряла в него всем, что высыпалось из коробок и попадалось под руку. Керосиновая лампа раскололась о его лоб, но он лишь свободной рукой смахнул осколки. Упырь разжал руку — не от боли, лишь для того, чтобы встать, — а Маринетт, попятившись от него, наткнулась спиной на стену. Рукой она нащупала рядом с собой деревянное распятие. Выставила вперед, словно знамя последней надежды, ведь в книгах и фильмах вампиры всегда боялись предметов религиозного культа… Хищно оскалившись, двумя пальцами упырь брезгливо выхватил его из ее трясущихся рук и разломил напополам. В памяти всплыли слова сценариста, что его персонажи не боятся ни крестов, ни чеснока, ни серебра. Это был конец. Некуда отступать, некуда бежать. Неоткуда ждать надежды. Маринетт в страхе зажмурила глаза, чтобы не видеть торжествующий блеск в глазах своего убийцы. Она слышала, как он сглотнул. Как с треском наступил на обломки распятия… и какой-то грохот откуда-то сверху. А вслед за ним до боли знакомый голос: — Катаклизм!1. Вдох. Выдох. Всхлип
29 марта 2019 г. в 08:10
Всхлип, полный боли, отчаяния, а за ним еще один точно такой же.
Она никогда еще не ощущала себя настолько никчемной. Могла только плакать и трястись, забившись в угол какого-то шкафа, осознавая свою беспомощность и весь ужас сложившейся ситуации. Пелена слез застилала глаза, не позволяя ничего перед собой различить, но увиденное слишком прочно засело в памяти, а потому отчетливо и во всех деталях представало в голове. Отвратительно-четкие картинки выбивали из груди очередной надрывный всхлип и провоцировали новую волну ужаса, табуном ледяных мурашек пробегающего вдоль позвоночника.
Слезы стекали, смешиваясь с сочащейся из царапин на щеках кровью, собирались под подбородком и падали вниз. Разодранные коленки саднило и щипало, порезы на руках зудели, ушибленный локоть пульсировал ноющей болью.
Маринетт обхватила себя руками, чтобы сдержать порыв дотронуться до правого уха. Бессмысленно прикасаться к нему каждые тридцать секунд — чудо не произойдет, ничего не изменится.
Порванная мочка так быстро не срастется.
Потерянная серьга не вернется на место.
Она не справилась. Не смогла защитить людей, которых на ее глазах острейшими когтями растерзали жестокие твари. С трудом сама сбежала от чудищ, пытавшихся вонзиться ей в горло своими клыками.
И умудрилась потерять серьгу. Хороша героиня, ничего не скажешь.
А ведь день так прекрасно начинался.
Она меньше недели подрабатывала помощником костюмера на киностудии, а ее дизайн шляпки уже утвердили для костюма главной героини незамысловатой романтической комедии. К тому же наставник ей попался действительно дружелюбный — он без снисхождения обсуждал с ней образы, спрашивал мнение по поводу того или иного комплекта одежды и с радостью принимал ее правки. От декораторов Маринетт узнала, что послезавтра в одном из павильонов будет сниматься в рекламе Адриан Агрест, и даже договорилась, что ей помогут пройти посмотреть на съемки. Раздобыла для папы автограф Сами Насери (и немного зависла, когда актер на ее глазах сел в белое такси на заднее сидение).
А потом стала случайной свидетельницей того, как пожилой продюсер со словами «публика требует смазливых вампирчиков, а не кровожадных упырей» на глазах молодого сценариста швырнул его рукопись в мусор.
Маринетт хотела подойти утешить его, сказав, что наверняка найдутся те, кому его сюжет будет интересен, но он даже слушать ее не стал. Лишь грустно отмахнулся, достал бумаги из урны и ушел.
Акума ждать себя не заставила.
Маринетт почувствовала, что что-то не так, когда в павильон вошли двое неестественно бледных актеров. Когда кто-то окликнул их фразой «Что, грим забыли смыть?», она уже бежала искать место для трансформации. Превращаясь, она слышала отчаянные, полные ужаса крики двух десятков людей, смешавшихся в единый душераздирающий вопль.
А когда вернулась, все вокруг уже было залито кровью.
Одних вампиры еще живыми кусали в шею, превращая в себе подобных. Их кожа бледнела, волосы редкими спутавшимися прядями спадали на лицо, пожелтевшие ногти вырастали на добрый десяток сантиметров, превращаясь в острейшие когти. Из обезображенного в хищном оскале рта торчали ужасающие клыки, не позволяя губам сомкнуться. В почерневших глазах загорался голодный блеск, ненасытный взгляд алкал крови.
Но таких счастливчиков было меньшинство.
Тех, кого не считали достойными пополнить их ряды, вампиры пронзали когтями, впивались им в руки, ноги, с отвратительным хлюпаньем всасывали кровь. Жертвы истошно кричали, трепыхаясь в предсмертной агонии, теряя последние силы к сопротивлению. Они чувствовали, как упыри пожирают их конечности, вспарывают животы, кусками вырывают их плоть, с мерзким чавканьем вгрызаются в их тела. И никому не суждено было от них уйти.
Миловидная декораторша Катрин пыталась на четвереньках отползти в сторону — чудовище, еще пять минут назад бывшее осветителем по имени Жак, в два прыжка настигло ее, вонзило когти в живот и, подняв над собой, подвесило на кронштейн, как кусок свинины на мясницкий крюк. Следующим прыжком он настиг Эйвелин, которой, краснея и смущаясь, при всех признавался в любви еще утром, и безжалостным ударом пробил ей грудную клетку, чтобы вырвать сердце и жадно слизать стекавшую по нему кровь.
Ледибаг еле сдержала рвотный позыв.
Раскручивая йо-йо щитом, она встала на пути двух упырей, нацелившихся на трех забившихся от страха в угол актрис.
Она должна была спасти хотя бы их, но в итоге ей пришлось спасаться самой.
Прочнейшую нить йо-йо разорвали, как тончайшую паутинку. Железной хваткой сомкнулась рука упыря на горле пятнистой героини, не позволяя ни выдохнуть, ни вдохнуть. Она отчаянно брыкалась ногами, колотила руками, но все ее удары, даже усиленные магией волшебного костюма, чертовому вурдалаку были не больнее, чем трепыхания ничтожного насекомого… жалкой божьей коровки.
За спиной Ледибаг последний раз вскрикнули девушки, которых она не защитила.
Вампир широко разинул клыкастую пасть, обдав героиню зловонным дыханием. Он приблизился к ее шее, дабы обратить в подобную себе. Освобождая место для укуса, чуть раздвинул пальцы. Этого было достаточно, чтобы Ледибаг смогла наконец его оттолкнуть.
Вот только сил сражаться с ними сейчас у нее не было.
Семь жутких монстров, вооруженных когтями, клыками и невиданной силой, против ее одной, лишившейся волшебного йо-йо и едва стоящей на ногах в попытках продышаться. Черт возьми, и когда только Бражник перерос тех милых зомби, заражавших людей невинными поцелуйчиками?
Это было не тактическим отступлением, когда героиня покидала поле боя, чтобы вернуться с новыми силами и планом победы. Это было самым настоящим бегством, трусливым и позорным. Она мчалась вперед, не разбирая пути, лишь бы оказаться как можно дальше от жутких упырей, лишь бы не чувствовать ржавого запаха крови, не слышать воплей их жертв и не видеть растерзанные тела тех, с кем обменивалась приветливыми улыбками этим утром.
С криком «Бегите отсюда» Ледибаг распахнула двери соседнего павильона, где должны были проходить съемки исторического фильма.
На нее обернулась не свита очередного Людовика, а пятеро вурдалаков, хищно потрошащих бездыханные тела своих жертв.
В глазах на миг потемнело, Ледибаг оцепенела от ужаса, и лишь тоненький голос, окликнувший ее на краю сознания, помог ей вернуться в чувства.
Она бежала через просторные съемочные павильоны, через узкие коридоры киностудии, через путанные лабиринты подсобных помещений. Сердце бешено колотилось в груди, его стук отдавался в ушах, заглушая прочие звуки. Леди не слышала своих преследователей, но она знала: за ней бегут. Она спиной ощущала на себе их безумные, голодные взгляды.
Открыв одну дверь, она заскочила в пустую гримерную и через нее без оглядки бросилась к следующей двери. Открыв другую, увидела кровавое месиво и ненасытных упырей. Резко развернувшись, Ледибаг рванула в другую сторону. Она не знала, где сейчас находится и как далеко спасительный выход.
Остался ли на киностудии да и вообще во всем Париже еще хоть кто-то живой?
Гонимая страхом, Ледибаг ворвалась в крытую оранжерею и споткнулась о стебли ползучей травы. Попытка встать провалилась: от увиденных кошмаров подкашивались ноги. Она на четвереньках пробиралась через ветвистые кустарники к двери, над которой зелеными буквами мерцала обнадеживающая надпись «Запасной выход».
Ветки хлестали по лицу и рукам, цеплялись за волосы, растрепали один из хвостиков. Но Леди была словно в отключке и не осознавала всего этого, а вот ощущение пальцев того упыря, что сдавливал ее горло некоторое время назад, не покидало до сих пор.
Она даже не заметила, как зацепилась за ветку серьгой, надорвала мочку уха и потеряла трансформацию вместе с Камнем Чудес. Страх заглушал боль, отчаяние не позволяло ни о чем думать. Лишенная защиты волшебного костюма, Маринетт ползла так быстро, как только могла. Колкие ветки царапали лицо и шею, хлестали по рукам, а ползущие стебли так и норовили запутать ноги. Выбравшись из кустов, она снова попыталась встать, чтобы рвануть к заветной двери…
Но вновь упала, содрав в кровь коленки.
Лишь опираясь на стену, она смогла, пошатываясь, подняться, чтобы потянуть дверь на себя.
Заперто.
Маринетт с разбегу попыталась навалиться на дверь плечом, рассчитывая сорвать ее с петель и выбить себе путь к свободе. Для Ледибаг это было проще простого.
Удар! Локоть пронзило острейшей болью. Маринетт опустила взгляд на руки и наконец осознала, что находится без трансформации.
Она рефлекторно потянулась к ушам и только сейчас до нее добралась боль от множества царапин и порванной мочки.
Она больше не Ледибаг. Правой серьги нет. Выход закрыт. С минуты на минуту в оранжерею ворвутся жаждущие ее крови вампиры.
Захлебываясь слезами, Маринетт бросилась к другой двери, ведущей из оранжереи в складские помещения. Задыхаясь от быстрого бега, чувствуя, как горят уставшие ноги, она могла лишь надеяться, что не наткнется на упырей… или что все закончится быстро и ее ногти и волосы не примут за шелуху, которую надо счистить.
Чудовищ не было, но всюду она видела остатки их пира. Кровью были забрызганы стены и потолок. Чья-то оторванная кисть все еще сжимала запертые на замок решетки на окнах. Переступая через темно-бордовые лужи, шатаясь Маринетт обошла растерзанный, словно дикими животными, труп мужчины. Дрожащей рукой открыв створки какого-то шкафа, она забралась внутрь.
Сил куда-то бежать у нее больше не было.
— Котенок… помоги…