Всё равно не сдамся тебе

Тишина. Исчезло былое пение птиц. Ни единого звука, словно уши заткнули ватой, словно… всё живое на земле разом исчезло в один миг. Эту тишину прерывал лишь скрип снега под моими тяжёлыми берцами. В лицо бил ветер и снег, мешая рассмотреть дорогу. Хотя, дороги как таковой не было. Грудь ужасно ломило. Под ребром образовалось кровавое пятно. Ножевое ранение. Чтоб их… нацисты… В воздухе витал пороховой дым от оружия. Тяжело дышать. Весь мой полк полёг на этом поле битвы. А может и не весь. Мне нужно было отступать, а не проверять людей на жизнеспособность. Я не был уверен, видели ли меня, поэтому сейчас я оглядываюсь каждые 30 секунд в надежде, что за мной никто не следит или, не дай пресвятой коммунизм, бежит. И ещё эта чёртова рана! Меня же могут найти по следам крови. Чёрт, и как нарочно мне даже защищаться нечем. Надеюсь, что дорогу за мной заметёт снегом. Глаза слипаются. Ужасно хочется просто лечь и заснуть непробудным сном. Правда, голод всегда мешал мне спать и сейчас это было не исключением. Это ведь только сумерки, а что будет, когда наступит ночь? Лучше об этом не думать. Как же это подло, вторгнуться в страну без какого-либо предупреждения и зачем? Ради чего? Для того, чтобы пролить больше крови? Чем я тогда думал, когда мы разделяли Польшу? Хотя, нет, лучше уйти ещё дальше: чем я думал, когда я заключал договор с ТОБОЙ? Почему до этого момента я совершенно не замечал того, как профессионально и умело ты меняешь обличья? Я сделал огромную ошибку. Но ничего… Теперь то я знаю, кем является мой «друг». Он является мне врагом и этого теперь не изменить. Ну, попадись мне. А вообще-то, я не хочу встречаться с тобой лично. Не потому что боюсь. Просто я знаю, что не сдержусь и убью тебя. Я не из тех, кто любит причинять боль, но ведь у каждого есть грань через которую рано или поздно переступишь. Моя уже близко. Что это? Мне показалось или я услышал лай собак позади себя? Вдруг, я ощутил, что резко падаю вниз. Я не понял сразу, что происходит. Уткнувшись лицом в снег, я наконец отчётливо услышал немецкую речь. Только не это… *** 21 июня, 1941 г. — Украина, перестань провоцировать брата! Россия, перестань бить сестру! Я стоял у плиты и пытался без лишней нервотрёпки приготовить что-то съестное. Сегодня у меня собрание, и я благополучно на него опаздывал. Такое обычно редко происходит, но сегодня, видимо, особенный день. Под ногами у меня крутилась Беларусь. — Папа-папа, а у нас на завтрак бульба? — весёлым голосом спросила Беларусь. Я посмотрел в кастрюлю. С утра я совсем не помню, какие ингредиенты добавляю в… подобие завтрака. Бульба? Хм… Не-а, не бульба. — Нет, — строго ответил я, а Беларусь с кислой миной вернулась за стол. Слава коммунизму, что Казахстан и Армения ведут себя спокойно. Кстати, а что так спокойно-то? Я обернулся. Эти двое сидели и мирно болтали. Я удивился. Обычно они не общаются между собой. По крайней мере не так часто, как сейчас. Ну и ладно. Плохо, что ли? Главное, что дом не разрушают. Я резко обернулся, так как услышал, что что-то начинает падать. Это кастрюля. Я смог поймать её, но пришлось обжечься. Казахстан и Армения дом-то не разрушают, а вот некоторые члены семьи очень даже! Я злобно посмотрел на Россию. Вот что он носится? Шёл бы лучше делом занялся. — Пап, может ты всё-таки пойдёшь? — спросила Украина и взяла в руки половник. — Мы не умрём от голода за два часа. — За себя говори, — сказал Россия и нахмурился, после чего раздалось урчание, видимо от него же. — Украина права, мы сами сможем приготовить себе еду, — поддержала сестру Беларусь. Я тяжело вздохнул и устало махнул на них рукой, мол, делайте, что хотите. А сам я снял фартук и пошёл на выход. Ну, а действительно. Что может случиться с ними? Взрослые как никак. Тут я вспомнил драку Украины и России и как потом Россия чуть не снёс кастрюлю. Встряхнув головой, я развеял эти мысли. Да ничего не случится! На собрание я всё-таки опоздал. На меня укоризненно посмотрели некоторые страны. И что они вымудряются? Им что, не хватило того, что я разрешил провести собрание в моей стране? Ну, да, у меня удобней. Особенно летом. Зимой ко мне бы никто и не попёрся. Ладно, плевать. Все народы хороши. Взглядом я стал искать того, с кем я сижу на всех собраниях. Если он, конечно, присутствует на них. И… Да, он здесь. Почему я вообще усомнился в том, что он не придёт? Страны знают, что мы дружим, поэтому никогда не занимают места рядом с ним. А может быть и не поэтому. В любом случае, я сел рядом с этим крокодилом. — Здорово, Рейх. Как поживаешь? — я протянул руку, но тот её не пожал. В общем, он никогда её не пожимает. Гордость, вся фигня. Немцы… Хех… Ну и народец. — Я неплохо, — ответил Рейх, сделав акцент на слове «я», но внимания на это я не обратил. — Сам-то как? — Отлично, если не учитывать сегодняшнее пробуждение. — Не любишь вставать по утрам? — Ненавижу… — после моего ответа Рейх странно улыбнулся, но улыбка тут же приняла прежний дружелюбный вид. Странный он. То есть, он всегда странный, но сегодня как-то слишком. Собственно, я уже привык. Мы с детства общаемся. Сколько себя помню, он всегда такой. Правда не у всех встретишь такие острые зубы, но если не обращать на это внимание, то можно заметить, что Рейх прекрасный собеседник, пусть и слегка высокомерный. Да… А ведь раньше он был очень нелюдимый. Он и сейчас не душа компании, но всё-таки. — Как дети? — неожиданно спросил Рейх, выведя меня из рассуждений. Почему-то в последнее время я часто стал уходить в раздумья. Сейчас голос Рейха мне показался таким громким, а ведь он никогда так не разговаривает. — Как всегда. Россия ведёт себя как я после третьей бутылки коньяка. Украина всё ещё пытается поработить мои мысли и заставить выселить Россию. Беларусь… Бульба, больше ничего о ней не скажу. Армения — это Армения, а Казахстан — это… Казахстан. — Я так понял, Россия ведёт себя не очень уважительно? — Уважительно? Нет, это слово точно не про него. А ведь преемник. — Как говорится: «Ребенку очень трудно вести себя прилично, если он никогда не видел, как это делается». — Иди ты! — я уже хотел толкнуть Третьего, ну, так, по-дружески, но меня прервали. — СССР, вообще-то я предлагаю некоторые условия Франции. Можно потише? — недовольно пробурчал Великобритания и я, как ни странно, замолчал, но лишь из-за уважения. Дальше собрание прошло в тишине. Я по большей мере молчал, да и Рейх не возникал, как обычно. И всё-таки сегодня он какой-то чудной. Сидит с серьёзным видом, смотрит в одну точку, почти не моргает. Обычно он более шумный и речь идёт не о том, что он громко разговаривает, чаще всего он громко спорит, а о том, что он делает, что-то достаточно шумное. Громко шелестит документами, громко бьёт рукой по столу в приступе гнева, в коем его застать можно довольно нередко. А сейчас он такой тихий. Непривычно. Собрание закончилось на том, что Великобритания всё-таки смог добиться договора с Францией. Уж не знаю, что они там между собой разрешили, потом узнаю. А сейчас… Стоп. Где он? Рейха рядом не было. Поблизости тоже. Даже не попрощался. А может я просто не услышал? Ну, да ладно. Свяжусь с ним завтра, а сейчас я лучше поспешу к детям. Мало ли, что они там вытворили. Идти домой было скучно. Я посмотрел на наручные часы. Было 10:24. Ох… Рано. Если дети поели, то нужно будет с ними погулять. Главное, чтобы Россия и Украина не затеяли войнушку и в их случае — это далеко не игра. Я открыл дверь в свой дом, как вдруг понял, что слишком тихо. Слишком тихо для дома с пятью детьми. Не взорвались ли они вообще на этой кухне? Я быстрым шагом, не разуваясь, пошёл на кухню. На меня обратились пять пар испуганных глаз. Ага… Я на самом деле, другого и не ожидал. Плита, обои около плиты и даже пол были заляпаны чем-то похожим на кашу. Дети стояли с тряпками, а это значит, что до того, как я вернулся, всё было ещё хуже. Ну ладно, не буду их ругать, пусть лучше убираются за собой. Я пока отдохну, перед тем, как готовить есть. Плюхнувшись в удобный и такой желанный сейчас мной диван, я, сам того не ожидая, провалился в сон.