Глаза — зеркало души

— Гарри, ты куда? — удивился Рон, когда его друг отошел ото всех и направился куда-то по боковому коридору. — Я сейчас вернусь, просто в поезде так и не сходил в туалет. Рон пожал плечами и вернулся к увлекательному разговору с Невиллом, оставив Гарри. А у второго был выбор: действительно пойти в туалет, подняться в общежитие, пройтись по лесу или отправиться гулять по коридорам. Гарри выбрал третий вариант и вышел из здания. Любой звук, малейший треск, шорох ветра в траве отдавались эхом в готовой вот-вот расколоться голове. Одежда неприятно терлась о кожу, как при лихорадке. В глазах темнело от каждого вздоха, а новый шаг давался с трудом. Гарри старался идти как можно тише. Главное, чтобы мозги окончательно не взорвались от излишне большого количества мыслей. Он слишком много времени провел в шумной компании под светом ярких белых магических ламп. Мокрая от росы трава под ногами сменялась коротенькой, желтоватой, а затем и вовсе голой землей, покрытой хвоей и переломанными ветками. И без того темный вечер в лесу превращался в почти непроглядную черноту. Ветви вверху сплетались в плотный покров, не пропускающий свет звезд, только немного блестела луна на гладкой коре. Кто мог прятаться в этой тьме, за холмом или в кронах? Гарри это не волновало: на него не нападут, его помнят с прошлого года, помнят с позапрошлого года. Здесь, среди мрачных вековых деревьев, в свежести таинственной ночи становилось легче дышать. Забавно… Тот, кому предназначено сражаться против тьмы, сам к ней тянется, отдает себя в её власть, пусть и ненадолго. Пусть всего на пару часов. Гарри сполз по стволу на хвою, уютно устроившись между вылезшими из-под земли серебристыми корнями, как в небольшой нише. Голова медленно переставала болеть, тело больше не ломило, жар немного спал, но все равно слишком шумно кровь неслась через мозг и слишком много ее было в глухо ухающем сердце. Запрокинув голову и закрыв глаза, Гарри закатал рукава рубашки, вытащил из складок черной мантии небольшую картонную коробочку, в которой лежали всего один раз использованные лезвия, поблескивающие в свете луны и все еще ужасно острые, прижал лезвие к запястью до маленьких красных капелек, набухающих под ним, и резко, со всей силы полоснул по коже. В месте разреза кожа разошлась, заискрились тоненькие алые струйки, стекая на одежду и землю. Гарри рвано выдохнул, сжимая лезвие в руке так, что его края врезались в ладонь, и снова занес его над запястьем в сантиметре от предыдущего пореза. Раны на левой руке все появлялись и появлялись, кровь продолжала пачкать рукав кристально-белой рубашки, и пока голова пустела и легкий шум появлялся в ушах, Гарри пытался придумать оправдание, по какой причине он понесет в первый же день в стирку вещь, испачканную в крови. Правую руку он пока обходил стороной, ведь предыдущие порезы еще не зажили, лишь совсем недавно покрылись тоненькой корочкой. Три пореза, и ощущение переполненности сердца пропало, еще четыре, и голова опустела, еще два, и тело немного ослабло. На десятом Гарри решил остановиться и еле-еле поднялся на ноги. Перед глазами все расплывалось, блаженная пустота в голове не давала сосредоточиться на том, куда он идет. Пошатываясь, Гарри вышел из леса и, спотыкаясь о каждую кочку, каждый камень, поплелся ко входу, нервно одергивая рукав, сжимая до белых костяшек, до впившихся ногтей руку, стараясь, чтобы кровь не заливала дорогу, коридор и одежду, которую вряд ли можно было назвать чистой. Даже очки не помогли ему ориентироваться в полумраке. Гарри приходилось хвататься за стену, чтобы не упасть, и аккуратно переставлять ноги. Он шатался все сильнее, кровь никак не останавливалась. Не удивительно, наверняка он порезал слишком глубоко или задел вену… Откуда-то издалека донесся звук стучащих о пол каблуков, но Гарри не мог остановиться, ему оставалось идти совсем чуть-чуть до поворота, за которым начинались движущиеся лестницы. Гарри пошатнулся к центру, как вдруг в его левое плечо что-то врезалось, и, не устояв на ногах, он упал на пол. Очки отлетели в сторону, и как бы он ни вглядывался в полумрак коридора, он никак не мог разглядеть лица человека, снёсшего его. Сверху послышался смешок, но Гарри это не волновало. Он встал, подобрал очки и, так же пошатываясь, пошел дальше, пряча руку в черноте мантии и тени коридора. К концу подъёма по лестнице перед глазами Гарри мелькали звездочки, дыхание окончательно сбилось, но в душе он чувствовал себя прекрасно, легко. Полная дама с подозрением покосилась на слишком бледного, почти теряющего сознание студента, но все же отъехала в сторону, освобождая проход в душную гостиную Гриффиндора, в которой пока никого не было. Тени от камина играли на стенах, ворсистый ковер принял ноги Гарри в свой мягкий плен. Будь его воля, он бы рухнул прямо тут и проспал часов двенадцать, но нельзя. Пока не остановит кровь и не забинтует раны — нельзя. Как-то в начале лета Гарри задался вопросом, почему он ни разу не залечил порезы магией, но не нашел рационального объяснения, было бы намного проще: одежда бы не пачкалась, не приходилось бы прятать руки в душе и раздевалке, переодеваться в углу и прятать шрамы под длинными рукавами… Из зеркала в туалете на него смотрел серый парень с синяками под глазами. Вода щипала, медленно окрашиваясь в красный, а теплые бинты туго стягивали запястья, почти лишая пальцы возможности получать кровь. Наверняка его руки сейчас холоднее воды в Черном озере или мороженого, которое скорее всего подавали на ужин. Гарри усмехнулся своим мыслям и стянул с себя пропитанную кровью рубашку, положив ее под ледяную воду, надеясь, что пятно хоть немного посветлеет и все можно будет свалить на кетчуп. Раздумья об отговорках привели Гарри к вопросам: «А как он объяснит Рону и Гермионе свое отсутствие на ужине?», «А что он скажет Макгонагалл, когда та спросит, где он был?» и «Кто же все-таки на него налетел в коридоре?» Хотя по поводу последнего у него было предположение, что он просто не устоял, и никого там в полумраке не было, обычный глюк. А как он объяснит друзьям из команды, почему переодевается в стороне от всех?.. Поначалу совсем легкое головокружение становилось все назойливее, и Гарри захотел прилечь, почитать что-нибудь. Такая мысль приходила к нему в голову довольно редко, и он даже предположить не мог, что, скорее всего, она перескочила к нему от столкнувшегося с ним парня, сейчас сидевшего на берегу Черного озера, мысли которого были заняты ни кем иным, как самим Гарри Поттером.

***

За прозрачным, немного неровным стеклом большого зала чернело небо, и россыпи звезд поблескивали вдалеке. Драко сидел мрачнее тучи, стараясь игнорировать вечный гул и смех, разговоры соседей и выкрики Шляпы. Десятки тарелок с разноцветной едой пестрили перед глазами, от духоты начинала кружиться голова, но чего-то все же не хватало в этом отдававшемся в ушах шуме. Малфой окинул взглядом зал и прислушался: девчачьи голоса, ломающиеся, басистые и тоненькие голоса парней, мерзкая болтовня гриффиндорцев, которых в этом году почему-то решили посадить за тот стол, что стоял прямо рядом со столом Слизерина… Точно! Гриффиндорцы! Драко, пристально вглядевшись в ряды тупоголовых подростков, завернутых в золотистые шарфы и шумно о чем-то спорящих, выискивал Поттера, золотого мальчика, мессию магической Британии, который каждый вечер, как по расписанию, начинал болтать, но не находил. Взъерошенной коричневой (и довольно ненавистной) макушки не было видно нигде. Среди младших и самых старших курсов его быть не могло, наверняка сидит где-то посередине. Драко перевел взгляд на «золотое трио», но и рядом с Уизли и грязнокровкой его не обнаружилось, и вдруг немного теплее стало на душе. Неужто этого Поттера наконец-то исключили? Или, может, его до смерти забили его прекрасные родственнички?.. Драко был бы не против. Может даже пожал бы руку его дяде или с кем там этот сиротка живет. Он поймал себя на том, что начал улыбаться своим мыслям, а Крэбб и Гойл вопросительно пялились на него, удивляясь тому, как огрызавшийся на всех и каждого в поезде Малфой сейчас вдруг повеселел. — Да так, подумал кое о чём забавном, — отмахнулся Драко и, заметив, что церемония распределения по факультетам наконец закончилась, все-таки вышел из зала. Приглушенный свет факелов оставлял полумрак в коридорах, когтями торчала из стен замысловатая резьба, дорогая легкая мантия с серебристой подкладкой развевалась за спиной, а невысокие каблуки лакированных ботинок громко стучали по каменному полу, и эхо гуляло под высоким потолком. Малфой шел все быстрее, периодически смахивая лезущие в глаза пряди светлых, отросших за лето, почти белых волос. Серебристые глаза скользили по окнам, стенам, останавливаясь на огромной полной луне, светящей ярче факелов. Вскоре он уже почти бежал, желая как можно быстрее добраться до подземелий, куда не придут еще пару часов ни Крэбб, ни Гойл, никто из его однокурсников, и в прохладе под нежно-голубым светом кристальных люстр устроиться на диване, читая старую книгу с еле различимыми стертыми временем буквами, причудливыми иллюстрациями и буквицами, строками сложных, почти забытых заклятий. Погрузившись глубоко в раздумья о том, как он проведет этот вечер в одиночестве и спокойствии, Драко не заметил впереди немного сутулой, пошатывающейся фигуры, медленно плетшейся, опираясь на стены. Может Драко не успел среагировать, может фигура пошатнулась не в ту сторону не в тот момент, но, когда он налетел на шедшего напротив человека, то тот безвольно грохнулся на пол, и в сторону полетели круглые очки. В недоумении Драко взглянул вниз. Оттуда на него смотрели изумрудные, слегка удивленные глаза. И вдруг его губы непроизвольно начали расползаться в едкой ухмылке. Подумать только, сам Гарри Поттер сидел у его ног! Что же ты сделаешь дальше, а? Закричишь? Разразишься оскорблениями? Решишь ударить или сбить с ног в ответ? А может побежишь жаловаться Макгонагалл или Дамблодру? Так что же? Но Гарри просто встал, опустив голову, спрятав глаза за прядями непослушных довольно длинных волос, и, опять ссутулившись, пошел дальше, даже не попытавшись хоть как-то отреагировать на то, что и кто его снес с ног. Драко провожал Поттера взглядом, пока тот не скрылся в тени и не свернул. Непонимание сменилось озадаченностью, озадаченность чем-то вроде обиды, обида презрением, и, наконец, презрение подозрением и легкой обидой. Он серьезно просто ушел? Без угроз, без оскорблений… Как будто мы не знакомы и не враждуем с самой первой встречи! Да кем он себя возомнил, игнорировать меня?! Мог бы хотя бы извиниться, что не смотрел куда прётся! Хотя кто этот Поттер такой, чтобы извиняться перед Драко Малфоем, без пяти минут пожирателем смерти, заклятым врагом еще с первого курса и объектом постоянной неприязни, если не ненависти. Да уж… За все его пятнадцать лет этот пустоголовый гриффиндорец так и не научился манерам! Но все же, несмотря на полное отсутствие у него какого-либо представления о том, как разговаривать с окружающими, немного странно, что Поттер вообще никак не отреагировал… Даже в глазах никакого презрения, мимолетный вопрос, и только. Каждый раз, когда у Малфоя в голове звучало «Поттер», он вздрагивал — его внутренний голос резко выделял тоном фамилию. Драко тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и попытался снова сосредоточиться на предстоящем вечере. Вот он сидит, мягкий диван, шершавые страницы, тишина, под спиной изумрудная подушка, такая же холодная и безэмоциональная, как глаза Поттера в коридоре… Так, стоп! Не думать о Поттере! Надо подумать о чем-то другом На ужин подавали довольно жирные блюда: куриные крылышки, какую-то пасту, жаренную на масле картошку… Теперь придется питаться почти одними салатами, если хочу сохранить фигуру и не стать таким же жирным, как Крэбб, или прыщавым, как Уизли. Кстати за ужином этот рыжий мусор вел себя слишком весело для того, чей «лучший друг» шляется непонятно где. И вообще, как Поттер ушел из зала до того, как закончилось распределение по факультетам. Или он просто не явился на ужин?.. Раздумья Драко каждый раз текли куда-то не туда, а именно в сторону Поттера, от чего его передергивало и появлялось легкое омерзение и презрение к собственному мозгу. Почему он должен об этом думать? С какого перепугу перед глазами все еще стоит сгорбленная, молча удаляющаяся фигура, а любое зеленое пятнышко напоминает полустеклянный, немного удивленный, пустой взгляд? В подземелья теперь идти совершенно не хотелось, их сырость неприятно щекотала ноздри. Тянуло на улицу, может быть к озеру или на опушку леса, где запах природы успокаивал и очищал мысли, свежий воздух со свистом врывался в легкие, холодная полная темнота, и только луна следила за тем, что делает и о чем думает Драко. Он был готов довериться луне, довериться ночи, только им, прося ответы. Выйдя на свежий воздух, он направился в сторону Черного озера, где приветливо поблескивал огромный неровный валун.