Командор Эрвин и Котик Леви

Ни следующий день, ни ещё один, ни ещё несколько после ситуацию не улучшили ни на грамм. Леви с Ханджи, стоило им встретиться, буквально через несколько минут взрывались. Один хотел вернуться к прежнему обличью, другая — исследовать данный инцидент. Масло в огонь подливал и Эрен, что теперь вечно крутился рядом с Ханджи, поскольку встреча с Капралом тет-а-тет явно ничем хорошим не закончится. Из неё, конечно, была та ещё защитница, но обижать Эрена не давала. «Нам через столько пришлось пройти, чтобы его передали нам! Хочешь, чтобы это всё оказалось напрасно?!» — всегда грозно спрашивала девушка, прекрасно понимая, что этот аргумент даже Великому Аккерману крыть было нечем. С другой стороны, её и это устраивало — она могла исследовать Эрена. Естественно, к неудовольствию Микасы и беспокойству Армина. Но их мнения в данном случае практически никого не интересовало. По итогу, через несколько дней подобного бедлама, который грозил разнести замок по кирпичику, Ханджи с Эреном пропали из своих комнат и лаборатории очкастой. Но самым странным в этом было то, что никто даже не стал поднимать шум и вообще хоть как-то это комментировать. Леви, обнаружив пропажу главного раздражителя/спасителя, был сначала в истинном недоумении, потом неудовольствии, а затем и вообще в бешенстве с примесью «И что мне теперь делать?!». Ни Моблит, ни вечные сопровождающие Эрена так и не смогли назвать местонахождение очкастой и недотитана. Эрвин также выразил незнание, зато предложил в помощь для поисков несколько разведчиков. Леви отказался. Но предположение что их кто-то хорошенько спрятал, предположительно Смит — осталось и даже несколько окрепло. Уж больно просто Командор отреагировал на пропажу «Надежды человечества», но так как не было доказательств ни причастности ни обратного, то спустя ещё пару дней Аккерман относительно успокоился. В какой-то степени это можно было назвать принятием, смирением, ну или любым другим подобным словом. Нет, он не сдался, скорее, затаился, притих или просто ждал с долей обречённости «И когда же это закончится?» Однако, некоторые вещи так и продолжали раздражать новоиспечённого представителя полукошачьих: на него по-прежнему все пялились. А точнее, на его уши и хвост. Всем давным-давно было известно, что Капрал довольно скуп на проявление эмоций, однако, эти плюшевые довески показывали его настроение с чуть большей точностью. А точнее, сдавали его по-полной. И это раздражало. И единственным, кто неизменно смотрел ему в лицо во время разговора — был Эрвин Смит. Он не косился на уши и хвост, не пытался взглянуть исподтишка, хоть тоже иногда и зависал. Правда, в его исполнении это почему-то не раздражало. При разговоре он, как и всегда, продолжал смотреть в документы или в глаза и не пытался ничего прочитать по неуправляемым «частям тела». И потому Леви предпочёл его компанию бесцельным брождениям по замку в сопровождении приставучих взглядов. Помогал с документами, иногда просто сидел рядом и читал непонятно откуда вытянутую Эрвином книгу или заваривал чай, когда Смит уж слишком усердно начинал тереть напряжённые глаза. К слову, в тренировках новичков Аккерман участия не принимал по некоторым причинам… Это произошло через несколько дней после пропажи Ханджи с Эреном, когда утро не вступило в полную силу, роса ещё была рассыпана бусинами на траве, но уже было достаточно светло, чтобы чётко видеть всё вокруг. — Эрвин, — Леви отвлёк мужчину, что уже с самого утра занимался документами. — мне нужна помощь. Пробегая последние строчки очередного отказа в финансировании в виду необоснованности трат, Смит поднял глаза на Капрала: — С чем именно? «Просящий помощи Леви» — очередная запись в память. — С тренировкой УПМ, — тяжёлый вздох. Пометка: «Леви, просящий помощи с УПМ». — Этот… — по усталости, что так и сквозила в каждом слове, было видно, что он всё ещё не особо горит желанием признавать реальность, но сейчас ему приходилось это делать, — хвост… может помешать в сражении с титанами. Я хотел бы попробовать… Они ни разу не заговаривали об этом. Не обсуждали, как это может помешать или, может быть, наоборот — помочь в реальном бою. Они просто не говорили об этом. Потому что Леви не из тех, кто начнёт подобный раздражающий его разговор сам, а Командор даже боялся отрыть рот, чтобы не потерять то, что имел сейчас. И вот, Капитан приходит сам, да ещё и с такой просьбой… Не в интересах Эрвина было отказывать, когда Леви просил, а потому, уже через четверть часа, они были среди деревьев, где было установлено всё тренировочное оборудование. К величайшему удивлению обоих, хвост, стоило взмыть в воздух, просто крутанулся вокруг ноги и вообще никак не мешал выполнять простые маневры. В целях безопасности, от использования лезвий — отказались. Но беда всё равно пришла оттуда, откуда не ждали. Во время исполнения своего излюбленного приёма для разрезания шеи гигантов резким падением вниз, Леви внезапно качнулся в сторону и чуть было не врезался в ближайшее дерево. Его успел перехватить Эрвин. Он не был настолько же хорош в управлении УПМ, но сориентировался довольно быстро. Подхватил падающее тело и стремительно опустился на землю. Против воли Леви немного подрагивал, прижимая к ушам сжимаемые в руках рукоятки УПМ, а по щеке медленно скатились капли крови. Кошачьи уши не выдержали подобной нагрузки. И мелко дрожа, Капрал жался, возможно, сам того не осознавая к широкой груди Командора, что спешно, стараясь никому не попасть на глаза, добирался до своей комнаты, что-то нашёптывая медленно успокаивающемуся Аккерману. Добравшись до намеченной цели, Эрвин медленно закрыл за собой дверь, прошёл к дивану и аккуратно опустил на него Лучшего война человечества (уже во второй раз), но фиксировать… было не до этого. Правда, кое-что всё же ускользнуло от глаз всегда внимательного Смита. Прежде, чем он успел отойти от Леви, тот буквально на мгновение сжал его накидку в жесте, означающем «Не отпускай меня» или «Не оставляй меня одного». Но это была непозволительная слабость для него. Для Аккермана, Капитана, Лучшего… Впрочем, все и так ни на мгновение не забывают о его достижениях. Ни об одном… Только он сам не придавал этому слишком большого значения. Или вообще хоть какого-то. И лишь на долю секунды сжав ткань чужого плаща, снова нацепил холодное, пусть и с болезненным оттенком лицо. Двигающийся быстро, но плавно и уверенно Эрвин непонятно успокаивал. Даже появилась мысль, что всё обязательно будет хорошо, и эта пульсирующая боль, отдающаяся даже куда-то в область шеи отпустит… — Мне придётся к ним прикоснуться, — вывел из раздумий Аккермана голос Смита. — Можно? — Плевать, — замешкавшись на мгновение, всё ещё поглощённый затапливаемым спокойствием, он постарался как можно скорее вернуться к реальности, — Тебе можно, — и он принял сидячее положение, поворачиваясь к стоящему на коленях Эрвину пострадавшим ухом. Ни один из них не обратил на эти простые слова «Тебе можно» хоть какое-то внимание. Они могли бы стать поворотным моментом в их отношениях, но для этого было рано. А потому, лишь осознанные подсознанием, они затаились в самых потаённые глубинах сердец… обоих… Эрвин мягко касался кошачьих ушей, сравнивая с теми, какими они были раньше, маленькими и аккуратными, но неизменно слегка краснеющими, когда вылазка проходила в холодное время года… А сейчас, аккуратно оттягивая, стирая уже запекшуюся кровь, накладывал мазь на повреждённые места. Как оказалось, во время манёвров и того безумного вращения, несколько мелких веток весьма ощутимо зацепили эти многострадальные уши. Капрал иногда морщился, уши подрагивали, стараясь избежать болезненных ощущений, но он всё равно стоически сносил каждое грёбанное пощипывание. — Я закончил, — в последний раз внимательно осмотрев ухо, заключил Эрвин. — Второе не так сильно пострадало, всего лишь пара царапин, но всё обошлось. — Спасибо, — Леви хотел дотронуться до особо больного места, но передумал, осознав, что это может принести только лишнюю боль. — Очень плохо? — Не настолько, но лучше воздержаться от управления УПМ, пока мы не найдём способа вернуть твой первоначальный облик. Мы же не знаем, как это может сказаться на твоём состоянии. — Мягко ответил Эрвин. — Чёртова очкастая, давай уже быстрее. — тяжёлый вздох, толика безысходности и оба понимают, что никуда она не пропала, а была спрятана и от Леви и от самой себя, чтобы иметь возможность заниматься исследованиями данного вопроса. В тот раз Смит так ничего не ответил. Спустя какое-то время замок начал просыпаться, некоторые заметили повреждения на жертве эксперимента Ханджи, но, пусть и сгорали от любопытства, никто так и не посмел задать ни одного вопроса. В целом, Леви вёл себя как обычно. Уборка, руководство тренировками без личного участия, посиделки с Эрвином и прочее, но что-то незаметно менялось. Неизвестно, сказывалось ли его полукошачье состояние или же ему просто резко стало на всё плевать и он решил тихо сидеть и ждать разрешения всей этой ситуации, но его поведение в некоторых вопросах изменилось едва ли не кардинально. Он полюбил выходить во внутренний двор замка, оказываясь в месте наиболее сильно освещённом и обласканным солнцем, но одновременно и продуваемым ветром, и просто стоя смотреть куда-то далеко в небо, щурясь и размышляя о чём-то своём. Иногда он задрёмывал в кабинете Эрвина, диван которого был всегда в самом тёплом потоке дневного солнца. Леви мог сидеть, разбирать постоянно приходящие новости из Шины, старые и вроде бы уже давно изученные доклады разведчиков, каждый раз надеясь найти хоть какую-то лазейку для избавления мира от титанов, но неизменно засыпал, опуская голову на вытянувшуюся по подлокотнику руку, чтобы уже почти закатным вечером проснуться накрытым пледом. С неизменно холодным лицом просил прощения за то, что опять бросил Смита одного и готовил чай, потому что камин уже давно распространяет своё тепло по кабинету. А когда им доводилось сидеть рядом, хвост незаметно для самого Леви всегда касался ноги Эрвина под стулом или же просто аккуратно скручивался вокруг армейского сапога, даря тепло даже сквозь грубую кожу. Смит заметил это, даже не сразу поняв, что происходит, не позволяя себе верить в происходящее. Он слышал от солдат о том, что хвост Аккермана намного честнее самого Капрала, но сам видел подтверждение этому впервые. Но что это могло бы значить? Доверие? Благодарность за не акцентирование внимания? Привязанность? Поиск защиты? Хоть это и маловероятно, но Смит привык рассматривать все возможные варианты. Кроме одного, который был задвинут в самый дальний угол, стоило ему появиться: Что он тоже может нравиться Леви, и это своеобразное проявление чувств. Смит, неизменно повторяя самому себе, что он сошёл с ума, продолжал просто жить, наслаждаясь компанией Аккермана, любуясь его спящим и совершенно непохожим на бодрствующее, умиротворённым и спокойным лицом, втайне желая, чтобы это никогда не заканчивалось, умирая от счастья, когда хвост без ведома хозяина обволакивал его своим теплом, добираясь до самого сердца, когда-то давно уже потерявшего надежду на взаимность. Но и ровно так же, как он на всё это надеялся, он неизменно опускал себя на землю, напоминая, что Ханджи обязательно найдёт способ всё исправить, а это всё временное, ненастоящее и вообще, случайное. Но правда была в том, что с того самого дня, когда всё это началось, внутри Леви что-то… совсем чуть-чуть, но изменилось. И был ли виной тому эксперимент или же что-то начинало меняться уже давно, но лишь теперь у этого появилась возможность выйти — оставалось загадкой.