Катсуки пытается

Мать притащила в комнату Катсуки старый синий футон и постельное белье с перчиками – совершенно идиотское, еще с его детских времен, и поспешила удалиться, чтобы готовить мужу еду. На уговоры сына положить невменяемую гостью хотя бы на диван в гостиной она ответила твердым отказом. - Ты же не собираешься безобразничать, а, Катсуки? – лукаво поинтересовалась она. - Да ты невменяемая! Я что, похож на извращенца?! - Нет. Но хоть с девушкой в одной комнате побудешь, тебе полезно. Она было собралась выйти и затворить за собой дверь в спальню Катсуки, как тот высказал свой последний весомый аргумент: - Тогда и объясняйся с ее матерью! Вот она порадуется, узнав, что ее дочь не только в дрова бухая, но и у парня заночевала! - И объяснюсь! Что здесь такого? Вы – друзья детства! И она тебе даже не нравится, разве нет? – саркастично напомнила она и вышла, хлопнув дверью. Деку, которую он, завалившись в комнату, тяжело дыша, бросил на единственный в спальне стул, чуть встрепенулась от этого громкого звука, но тотчас закемарила снова, заваливаясь на левый бок. Катсуки посмотрел на нее с едва скрываемой гримасой ненависти, но тотчас отвел глаза, утробно рыча. Он злился на нее, на себя, на глупый день, за свое тупое решение пойти на вечеринку, от которой не ждал ничего хорошего. Наверное, он злился на весь белый свет, на чертову судьбу, опять оставляющую его наедине с этой омерзительной Деку. Порывистыми движениями он кое-как расстелил футон и озадаченно уставился на нее. Она была в школьной форме, в том числе и в черной матроске с красным шарфиком, сбившимся набекрень. Было очевидно, что ложиться в одежде ей не следует, но и раздевать он ее не собирался – еще чего! Наверное, Катсуки мог бы попросить помощи у матери, но раздавленная гордость не позволяла говорить с ней после столь жаркого спора, в котором его правота была очевидна, как день. Да и он бы не удивился, если бы Митсуки просто послала сына самолично раздевать Деку. «А что здесь такого? Вы – друзья детства! И она тебе даже не нравится, разве нет?» - повторил недавние слова материнский голос в его голове. - Эй, Деку! – заглушая собственный нервоз, толкнул он девчонку в плечо. Она безвольно перевалилась на другой бок. – Если ты сейчас же не разлепишь свои глаза и не разденешься… То есть… - Он слегка смутился и, чувствуя полное бессилие, стащил ее со стула и буквально швырнул на футон. Она болезненно замычала, пытаясь принять удобную позу, но в итоге разлеглась морской звездой. – Ну и лежи так, пьянчуга. С этими словами Катсуки погасил свет, устало стащил с себя одежду и надел домашние шорты и майку. Периодически он поглядывал на Деку, словно надеясь поймать ее на подглядывании, но подруга спала крепко. Слегка разочарованный, он сходил в душ, а затем вернулся в спальню и плюхнулся на кровать. Алкоголь и ужасные события вечера разморили его так сильно, что даже почувствовав запах курицы «карри», идущий с кухни, он не нашел в себе силы спуститься. Да и выносить комментарии матери на его с Деку счет было просто невыносимо. Внизу стал доноситься голос отца, вернувшегося с работы. Обычно он заходил к Катсуки в спальню пожелать доброй ночи (на что сын неизменно раздраженно, но отзывался), но Митсуки громко, буквально на весь дом, предупредила мужа о том, что их сын сегодня в спальне не один и лучше его не беспокоить. Парень, не желавший слушать бредни матери, накрыл голову подушкой, повернувшись на бок. Поневоле его взгляд приковала Деку, продолжавшая лежать камнем на полу. За окном уже стемнело, но он видел, как блестит испарина на ее лбу, и как между бровками пролегла складка. Ей определенно снилось что-то плохое. Не то чтобы его сильно это волновало. «Сколько же она выпила? – рассеянно подумалось ему, и взгляд его скользил по веснушкам на ее щеках, по кудрям довольно длинных непослушных волос. Она казалась похожей на несчастного усталого барашка. – Может хоть ботинки ей снять?» Но он тотчас испугался собственного порыва, отдаленно напоминающего заботу. Тем не менее, успокоив себя тем, что он непременно получит от Митсуки, если она найдет ее в таком виде, он сполз с кровати и снял с нее алые кроссовки. Затем, не особо думая о том, что делает, он подтянул один сползший белый чулок, рассеянно отмечая, каким чистеньким он выглядит. Его собственные носки всегда становились коричневыми и дырявыми всего за пару дней носки. «Она же не тренируется. Так что это нормально,» - решил он, сидя у нее в ногах и проводя рукой по ее голени, покрытой тканью. И ему отчего-то показалось ужасно правильным, что эти маленькие, но красивые ножки никогда не покроются шрамами. Что у Деку будет спокойная работа, но она продолжит любить героику и даже, возможно, его – как героя, - и будет коллекционировать мерч с его рожей. Что она не будет подвергать свою жизнь опасности каждый день и не умрет раньше времени. И когда-нибудь скажет своим детишкам, не скрывая гордости, «а вот с ним я училась в одном классе; равняйтесь на него, ведь он всегда побеждает». Почему-то образ миловидной взрослой Деку-домохозяйки, созданный его воспаленным сознанием, заставил его ощутить удовлетворение. Пускай, сейчас она продолжает мечтать о будущем героя, но со временем Бакуго и сама жизнь выбьют из нее эти глупости. В конце концов, не всех же должны ожидать блестящая карьера и всемирная слава. Они уготованы лишь избранным, а ее природа даже причудой обделила. Размышляя об этом, он минут десять пялился в одну точку, гладя ее ногу, но вскоре Деку стало щекотно, и она поджала ее. Это привело Катсуки в чувство, а еще и то, что все дети Мидории, размыто нарисованные его воображением, были слишком похожи на него. Это наводило на определенные выводы. Он испугано побил себя по щекам, сбрасывая наваждение. «Как я жалок. Наверное, я уже вступил в тот возраст, когда недотрах влияет на мировосприятие. Иначе как я мог в таком ключе подумать о Деку?» Но в то мгновение его словно пронзило. Он начал заглядываться на нее слишком давно и не мог перестать заглядываться сейчас, и это его убивает. Эти чувства тикают внутри него, словно бомба замедленного действия. Эта привязанность, уходящая корнями в детство, слишком глубоко проросла внутри него и теперь душила парня несбыточными надеждами. Да, Деку его недостойна. Да, она без причуды, да, она слишком часто ведет себя, как полнейшая дура, но что уж сделаешь, если он… он… «Нет, - ошалело думал Катсуки, пряча лицо руками то ли от слепящего белого света фонаря за окном, то ли от тяжело дышащей Деку, чья грудь быстро вздымалась и опускалась. – Нет, блять, я не могу любить ее. Нет, нет, нет, нет, нет! Как я могу любить ее?» Конечно, он раньше мог предположить в мыслях, что периодически против воли симпатизирует Мидории, но парень и не думал, что все стало настолько плохо. Но он знал правду в глубине души, и прятать от самого себя ее было уже бесполезно. Вместе со страшным осознанием пришла легкая паника, за которой последовало отрицание. «Недотрах это, и ничего больше. Просто Деку выросла довольно… Ну… Может она и не так уродлива. Сиськи у нее очень даже ничего. Сформировались гораздо быстрее, чем у многих других одноклассниц. - Катсуки, хмурясь, оценивающе посмотрел на них, а затем снова сосредоточился на размышлениях. – Да, возможно, я просто хочу ее. Но это не стоит того, чтобы унижаться перед Деку и пытаться завязать с ней отношения.» При одной мысли о том, чтобы ухаживать за Мидорией, его передернуло. «Но и просто выебать ее вряд ли получится. – Он еще раз посмотрел на нее. – И плевать, что, если я сейчас это сделаю, она нихуя не вспомнит завтра. Я ни за что не опущусь до такого. Девушки должны изнывать от желания быть со мной. А не дрыхнуть беспробудно возле меня или вообще нос воротить! И презерватива у меня нет.» За окном уже была поздняя ночь, когда Катсуки, наконец, понял, что не понимает себя, и решил послать собственные умозаключения на три буквы и, наконец, улечься спать. Вообще-то, парень всегда рано ложился, и подобные сбои с режимом сна для него были мучительны. Деку он переложил на кровать, окончательно поступая по совести, а сам лег на футон и уставился в потолок. «Ну хоть сиськи ее я могу помять? – нервно сглатывая, сказал он себе. – Я сегодня, блять, спас ее честь. К тому же ей все равно сейчас. Она и не вспомнит об этом завтра.» Он снова присел на футоне и пододвинулся к кровати, пытаясь запрятать свою совесть туда, где, по его авторитетному мнению, ей было самое место. С мыслями вроде «да что я такого делаю» Бакуго просунул свою ладонь под слегка задравшуюся матроску. Ее живот оказался обжигающе горячим и мягким, и касаться его было очень приятно. Только вот Деку сморщила нос, ощущая неладное, но не заворочалась. «Только попробуй сейчас проснуться, мать твою, - со злостью подумал он, просовывая руку дальше и нащупывая приличных размеров сисечку, обтянутую плотной тканью спортивного лифчика. Бакуго покраснел и напрягся всем телом, сжимая нежную плоть в ладони. – Блять, я веду себя, как извращенец. Совсем умом тронулся. Чертова Деку, это ты во всем виновата! Ты и моя мамаша. Теперь вы довольны?!» И, чувствуя очередной прилив ненависти ко всему сущему, он просунул ей под одежду вторую руку. Мидория разлепила глаза от звука непривычно странного будильника. Она прежде никогда не вставала под рев сирены. Деку с трудом оторвала голову от подушки, понимая, что та просто ужасно раскалывается, и, найдя слипающимися глазами валяющийся на полу черный мобильник, выключила будильник и снова повалилась на подушку, от которой едва заметно пахло глицерином. «Запах Каччана,» - подумала она, и во мгновение ока перед ее глазами пронеслись размытые обрывки ее сна. Они казались ей настолько пошлыми, что девушке стало стыдно за свое развратное подсознание. Приснилось ей, как друг детства долго мял ей грудь, притом почти болезненно сильно. Сперва он делал это через одежду, а потом, выругавшись, задрал и матроску, и лифчик. Кажется, ей это даже нравилось – она улыбалась и постанывала, словно ничего из происходящего ее не смущало. А самым ошеломляющим во сне было то, что Каччан достал телефон и сделал пару снимков, прежде чем лечь рядом с явным намерением уснуть. «Надеюсь, я поскорее забуду этот кошмар. Иначе как мне смотреть ему в глаза?» – вздохнула она, но тут до нее дошло, что на ее талии лежит чья-то рука. Мидории понадобилась пара мгновений, прежде чем она наполнилась смелости открыть глаза. И истошно завопила. - Что ты орешь? – сонно спросил Катсуки, и с узкими заспанными глазами он был похож на крота. – Сегодня выходной, дай поспать… До Деку, наконец, дошло, что они действительно лежали в одной кровати в комнате Каччана, и будильник, почему-то протрезвонивший в выходной день, был заведен не на ее телефоне. Девушка резво скинула с себя его руку, параллельно проверяя, полностью ли она одета. К счастью, это оказалось так, но Мидория не сильно успокоилась; слишком уж однозначно выглядела ситуация со стороны. - Так это был не сон! – С этим воплем она свалилась с кровати вниз, на футон, испугано озираясь по сторонам. Катсуки, приподнимаясь на кровати, явно чувствовал себя не лучше после вчерашнего, и внезапно его лицо залила густая краска. - Ты про что вообще, блять?! - Ты… Ты трогал меня?! И сфотографировал?! Но зачем? Что ты задумал, Каччан?.. - Что ты несешь вообще, Деку?! Извращенка чертова, что ты себе там нафантазировала?! – крикнул он, и на лбу его от злости выступили желваки. – Если ты забыла, я тебя вчера бухую до своего дома донес на спине! Ты настолько в ебеня была, что даже двух слов связать не могла! - Но… - Как ты вообще умудрилась напиться до такого состояния?! Изуку смущенно спрятала глаза. Ей вчера, действительно, не следовало столько пить. Но она просто повторяла за одноклассницами, а в какой-то момент ее внезапно разморило, и девушка задремала… Она даже представить себе не могла, что этим закончится! - Прости, что доставила неприятности, - с искренним сожалением сказала она. – Я сейчас же уйду. - Уж будь добра. Хватит с меня благотворительности. Стыдливо поправляя лямку съехавшего лифчика, она нашла под стулом свой рюкзак, закинула его на спину и надела свои красные ботинки, лежащие возле футона. Катсуки при этом молча пялился на нее с испепеляюще жгучим презрением, а затем поднял свой телефон с пола и начал лениво рыскать в нем. - Каччан, - тихо проговорила она, встав напротив двери, - а почему мы лежали вместе? Извини, просто… Просто я не понимаю. - Ты бухая залезла мне в кровать! Что непонятного?! - Боже! – в ужасе воскликнула она. – Я еще раз прошу прощения. Просто… Просто мне приснился такой натуралистичный сон. Я… я до сих пор в себя прийти не могу. - Съебись уже, блять. Каждая секунда разговора с такой непроходимой тупицей, как ты, обойдется мне сеансами у мозгоправа в будущем… И только посмей рассказать кому-то о том, что я сделал для тебя! Мне не нужны лишние слухи! - Конечно, Каччан. Еще раз прости, пожалуйста. И, сгорая со стыда, она пулей вылетела из его комнаты. Благо, родители Бакуго еще спали: ей было бы стыдно говорить с ними, после того, как она завалилась к ним домой абсолютно не в себе. «Клянусь всем, что мне дорого, я больше никогда не буду пить!» - вопила она про себя, выйдя на пустынную улицу, залитую мягким утренним светом, и, ежась от прохлады, пошла по ней по направлению к дому. Она была уверена, что там ей предстоит взбучка от матери, притом вполне заслуженная. Более стыдно, чем перед ней, Деку было стыдно только перед Каччаном. Черт ее дернул начать рассказывать про свой извращенский сон. Наверное, теперь он думает, что Изуку совсем испорченная… да еще и пить не умеет.