Двое для одного

Сяо Мин. 晓明 Рассвет, озаряющий Пристань Лотоса пред тем, как ранняя трель птиц начинает доноситься с деревьев. Обволакивающим мягким светом ложится на доски подоконника, бледно-розовыми лучами, точно недозрелая слива, проникая в комнату. Рассвет, что будит ото сна лотосы, помогая их лепесткам раскрываться и наполнять воздух запахом утренней прохлады, так приятно скользящей по бесшумным водам. Сяо Мин. Рассвет, что должен принести легким ветром умиротворение и полноту в жизнь Цзян Чэна. Сяо Мин. Так зовут самого важного человека для него. Имя, скользящее на губах трепетом ожидания. Сяо Мин, пробуждающая первыми всколохами света ранним утром. Та, что заботится о нем тихо и совсем незаметно. Та, кой было нарисовано на запястье принадлежать Цзян Чэну. Цзян Чэну, не понимающему воодушевленность избранными. Сяо Мин. Самый важный человек для Ваньиня по мнению Юэ Лао*, что разбрасывается именами людей. В ночь яркой луны, предугадавая их будущее, он вырисовывает на запястье человека два иероглифа, должными стать любимыми сердцу. Юэ Лао сплетает судьбы тех, кому нельзя решать. Не в их правах вмешиваться в дела божеств. Эту девушку предначертано агатовыми линиями на руке уважать, ценить, лелеять и любить Цзян Чэну. Любить ту, которую не знаешь, ту, что с рождения принадлежит ему. Ваньинь уверен: она станет идеальной женой. Сяо Мин — та, чей голос будет кроткой рекой разливаться в его сердце. 晓明 В двенадцатый год своего рождения Цзян Чэн просыпается от зуда на запястье. С неприятным жжением на руке зажигает близ находящуюся свечу. Слегка проступающие, кровоточащие, кажется, светящиеся ярче небесных фонариков во время Дэнцзе*, порезы. Словно быстро, брезгуя понятием аккуратно, кровавые линии пачкают рукав нижних одежд. Непонятная, неотшлифованная временем рана Юэ Лао бордовым цветком расцветает на левой руке растерянного мальчика. Лишь на утро Цзян Чэн обматывает повязкой с целебными травами запястье, полностью сокрыв его ото всех. Избранный — тот, о ком не спрашивают даже самые близкие. Красной нитью обвязаны две души, коим предназначено быть одним целым, черными небрежными штрихами выведена им дорога. Но мир не идеален, а люди не монахи. Избранные в почете, их уважают за их связь, невозможно идеальную и удивительно восхитительную, такую же сладкую, как глоток свежего вина из лепестков лотоса. Их любят, потому что они есть. Неоправданная симпатия, застилающая глаза сотнями сказаний, словно разноцветные летающие змеи в небе — привлекают внимание, отвлекают от истины. Цзян Чэн не понимает того трепетного ожидания, момента, когда наконец узнаешь, чей ты предназначенный. Смотря на отца и мать, что не ладят друг с другом, тяжело представляется связь, с начала веков считавшаяся идеальной. Избранные, о которых говорится в свитках его ордена. Сяо Мин. Мелодичное на произношение имя не раз сказано в темноте стен комнаты. Сяо Мин. Цзян Чэн проводит пальцами каждую линию, въевшуюся под кожу и проступающую шершавыми рубцами на запястье. Как такое непотребство мог допустить Юэ Лао? Имя избранного на запястье схоже с шрамом от меча. Непозволительное отношение к девушке. Сяо Мин. Цзян Чэн скрывает. Цзян Чэн молчит. Надеется встретить ту, что мучает мыслями о ней молодого юношу. Вэй Ин лишь посмеивается над его привычкой незаметно, по мнению Цзян Чэна, касаться левого запястья в моменты растерянности. Сяо Мин успокаивает. Сяо Мин придает уверенность. Сяо Мин идеальная. Была бы идеальная, если бы не Ваньинь. Сяо Мин. Лань Сичэнь. Когда их стало двое?.. Цзян Чэн не может вспомнить. Слишком давно. — Ваньинь, пожалуйста, повернись ко мне. Спокойный, ласкающий слух голос пробивается чрез череду мыслей. Они находятся в отдаленной от всех беседке. Пробирающаяся под подолы одежд весенняя прохлада колышет белый шелк, что скрывает их от лишних глаз. По совсем глупому поводу — помочь разобраться с бумагами, как глава клана — Цзян Чэн приезжает В Гусу. Еще не до конца уверенный встречается с Цзэу Цзюнем и принимает приветствие. Наверняка он выглядел глупо в тот момент. Они молчат. Цзян Чэну нечего сказать. Лань Сичэнь знает и прекрасно понимает, о ком он сейчас думал. Сяо Мин. Первый Нефрит лишь ласково ему улыбается и кивает — все хорошо. Но Цзян Чэну не хорошо. У Лань Сичэня нет имени на запястьях. Ваньинь верит его словам, Лань Хуаню нет смысла лгать. Он понимает, что его поступки эгоистичны. По отношению к Сяо Мин и Лань Хуаню. Два берега одной нескончаемой реки, по которой ему обречено плыть. — Прошу прощения. — Не стоит, я понимаю. Они сидят друг напротив друга, за одним письменным столом. Свитки и сборники лежат в беспорядке. Неподобающе для Гусу. — Могу я взглянуть на запястье? Цзян Чэн испуганно и шокировано поднимает взгляд на Лань Сичэня. Он никак не мог ожидать подобного. Такое не спрашивают. Слишком интимно. Он вздрагивает, когда холодные, тонкие пальцы очерчивают аккуратные линии. Ваньинь смотрит внимательно за лицом Лань Хуаня, его эмоциями. Но тот лишь берет в руки испачканную чернилами кисть. Орден Лань известен своей красотой и чистотой ума. Неудивительно, что почерк у его потомка такой же прекрасный. Четкие, аккуратные, без излишеств иероглифы видны на запястье Цзян Чэна. Лань Хуань. 藍渙