дурочка

      Безумные пляски под старые песни. Пьяный угар, отрыв, кайф – своеобразный отпуск в плавильном котле мадридской ночи. Испанский дух переполнял с ног до головы, и вот было уже не усидеть на месте – неукротимо тянуло на танцпол.       Ведомый бит колотил по нервным окончаниям, наэлектризовывая каждую клетку. Дробил головокружительное ощущение искр по всему телу. В такт подергивался мысок лакированных туфель в стиле гранж, попутно заинтересованно склонилась на бок отяжелевшая от хмеля голова, а на пухлых губах плавно вырисовалась плотоядная усмешка. Цепкий взгляд выдрал из толпы новую жертву, и вот уже непокорный язык задевал капли горькой услады, пролившейся мимо рта.       ...Только-только перевалило за полночь. Помпезный ночной клуб Teatro Kapital, а еще недавно – официозный выставочный центр Feria Valencia. Километровый подиум, грациозные модели как на подбор, облаченные броско оборванными кусками одежды, складывающимися в высокую моду, хвалебные возгласы и однотонные аплодисменты, а напоследок элегантный фуршет, журчащий игристым шампанским и светскими сплетнями.       В уши заливался кислотный бальзам кишащего повсюду словоблудия, мужчины и женщины, прославлявшие себя интеллигенцией, трещали без умолку надоедливыми насекомыми, от которых абстрагироваться было просто, но опасно случайно словить ниточку разговора, в котором попросту не обнаружилось бы сути. Внешний шум и гам мало тревожил равномерно плывущие мысли, заглушался неназойливой, однотипной музыкой, состоявшей из зомбирующего бита и нескольких переливов клавишных. Излишняя пышность сезонного мероприятия слегка мозолила глаз, но в целом не задевала. Привычно, пока терпимо.       Весенний показ мод, в этом году проводимый в Мадриде, должен был начаться с минуты на минуту, явив виду пестрящую и благоухающую всевозможными цветами новую коллекцию. Суматоха потихоньку затихала, люди равномерно распределялись по залу, занимая свои места, потух общий свет, сосредотачивая внимание на разноцветных софитах, освещающих подиум.       Из-за кулис плавно начали выплывать наученные, но бесцветные модели. Их наряды вопили и слепили, однако заунывные лица не менялись в выражении, густо нагримированные, бледные, почти безжизненные. Натренированные шагать ровно по линии, но вымученные строгими диетами и переполненным графиком. Ни минуты свободного времени – узкий корсет сдавливал дамочкам дыхание. Скоротечная смена туда-обратно вдоль по шеренге – ничего нового. А Чимин вздыхал, рассеивая внимание. Глаза устали от ярких красок.       Он здесь – незваный гость или же просто заблудший турист на отдыхе, вряд ли нелестный слушок успел долететь до Испании. Именно поэтому Чимин и затаился как можно дальше от родины, надеясь переждать бурю и временно скрыться от жиденьких желтых газетенок с намеченной чуйкой. Однако услады нашлось мало – кругом скука и безликое общество, Чимину бы развлечься, вывернуть очередной финт поскандальней, но совесть шептала: рано. Пришлось остаться до конца показа.       В модельном бизнесе, немало помотавшем с ранних лет несформировавшимся мальчишкой, он собаку съел, отрекомендовавшись матерым и бывалым – было с чем сравнивать, было что оценивать. Чимин цеплялся за каждую мелочь, неброско примеряя на себя, загибал на пальцах мелькающие погрешности. И все же не дотягивало – лучше пока не нашел, заранее зная цену себе и своим навыкам, выстраданным многолетним трудом, потом и кровью.       К мельтешащему однородному конвейеру скучных лиц он потерял интерес так же быстро, как и к шуршащим на моделях разномастным нарядам. Взгляд плавно переместился на восторженно воркующую публику, изучающе пополз по чернявым испанским головам, но вдруг остановился, задержавшись на больно выделяющейся кучке кадров, собравшейся в углу подиума. От них разило отчизной, Чимин угадал кровных азиатов, приглянулся – корейцы.       Один из них – юноша в окружении напудренных дам – сосредоточенно наблюдал за действом, будто стараясь отыскать среди моделей что-то важное, вертящееся на языке, что когда-то забыл и теперь не в состоянии вспомнить, подобрать нужный колорит к пейзажу. Он раздосадовано хмурился, отвлекаясь на переливистый шумок развеселившихся спутниц, уделяя им толику внимания и урывки рассеянной улыбки, адресованной пространству. Его явно что-то заботило, мучило, скребя кошками изнутри; Чимин напряженно вглядывался в лицо молодого человека, пытаясь разгадать его тайну, но внезапно сам оказался разоблаченным.       Темные взгляды встретились, разменявшись вопросами и догадками. Чимин стойко принял вызов, выдержав на себе вес заинтересованных черных углей, сканирующих скрупулезно, лишь удивился, когда в бездонном омуте мелькнул юркий огонек и тут же потух. Взгляды разбежались, оставив некое подозрительное послевкусие. А по губам юноши вдруг пронеслась рябь заискивающей ухмылки – Чимину стало любопытно. Неужели... нашел?       ...В завершении показа в программе числился легкий фуршет и обмен впечатлениями. Чимин потерялся в толпе у одного из столиков, любезно улыбаясь и отвешивая воздушные комплименты проходящим мимо разукрашенным леди, попутно дегустировал закуски. Ему было не впервой адаптироваться к дельно слаженной светской атмосфере, прятать желчь за пазухой.       - Как-то слишком однотонно, не согласен? – раздался поблизости знакомый говор, Чимин вздрогнул.       На противоположной стороне стола обнаружился тот самый юноша. Он непринужденно, с толикой придирчивости, выбирал закуски, будто обронив фразу случайно, растворив в воздухе напускной загадочностью, не поднимая даже завораживающих выразительных глаз, а Чимин так и замер в смятении с нелепо наколотыми на шпажку фруктами.       - Модели – не обнаружил в них ничего особенного, показалось, что ты тоже, или я ошибаюсь? – пояснил он, вновь подав голос. Доброжелательно улыбнувшись, обратился уже непосредственно к Чимину.       - Согласен. Мне быстро наскучило, - прочистив горло, нашелся он, расщедрился на легкое подергивание губ. – Проблема в правильности – нет никакой изюминки, эффекта. Как «хорошо» научили, а как «плохо» забыли.       В глазах напротив вновь секундно вспыхнуло пламя азарта, понимания. От Чимина не ускользнуло нездоровое любопытство собственной персоной.       - Я Чон Чонгук, - выдержав небольшую паузу, без пяти минут знакомец приветственно протянул руку. – Пак Чимин, не так ли?       Натянутое рукопожатие сменилось тенью удивления. Посвященность приятно поразила, однако и озадачила, слегка сбив с толку. Дотошность действий не внушала доверия, хотя сам Чонгук завлекал таинственностью многозначительной натуры. Он подначивал к сближению, так и зазывая, словно к пылающему кострищу, источал харизматичность и воодушевление.       Чимин взаимно заинтриговался, любезно кивнул, подтвердив собственную личность, на что услышал преждевременное:       - Осведомлен по части фотомодельного бизнеса. Интересуюсь.       ...На этом завертелось и началось новое знакомство, пока что скупое на фразы и информацию – поверхностное, однако уже приносящее плоды. Чимин даже и не помнил, как оказался с искусителем Чонгуком и его сворой щебечущих девиц в самом грандиозном клубе Мадрида – Teatro Kapital. Его разобрало и уморило, заныла голова от судачащих подружек – потянуло на танцпол.       Испанский дух – из огня да в полымя – разрывал на части. Чимин игнорировал раздосадованные возгласы усидчивой компании, в которую оказался втянут ненароком. Нетвердой походкой, покачиваясь из стороны в сторону, он вышел в центр зала, слившись с разгоряченной толпой обволакивающих под обжигающий ритм тел. Его шатало от выпитого, заносило и впечатывало в таких же размякших, затерявшихся в прострации.       Песни резкие, быстрые, с угловатыми фразами и горячим языком, полосующим открытую кожу заточенными кинжалами. Чимин самовольно открыл шею, откинув голову и подогнувшись в коленях, его уносило в бурю бушующей стихии. Прогнуло в спине, отбросив в юркие объятия подоспевшей девчушки, Чимин аккуратно словил ее за плечи, будто изумившись, и улыбнулся коварно, подмахнул бедрами. В ответ раздался смех искренний и счастливый, как может быть только по пьяни, тонкие пальчики добрались до взмокшей шеи, собрали крупинки пота, расправили воротник, украдкой освободив удавку на две пуговицы. Чимин лукаво улыбнулся – все правильно – жарко.       Он подстроился, позволяя музыке закручивать внутри водовороты, а алкоголю вести танец. Вертолеты были нешуточные, кидало из стороны в сторону, дыхание участилось, прилип к груди атлас агатовой рубашки. Ладони плавно заскользили по талии, очерчивая точеную фигурку, задержались на соблазнительных бедрах, а девчушка не медлила, она жалась ближе и замыленно засматривалась на пухлые губы, будто ожидала чего-то, какой-то реакции, естественного инстинкта, но Чимин оставил без внимания сладость ягодного бальзама, стрельнул через хрупкое плечо лазерами.       Там, в укромной темноте бордовой подсветки, на мягкой софе непринужденно сидел Чонгук, не спускавший с Чимина взгляда с того самого момента, как тот покинул мирную обитель их компании. У него в руке адским варевом застыл огненный коктейль из ликера и водки – новое развлечение, прихоть веселящихся подружек. И пусть им допить не под силу, всегда можно полюбоваться доблестным мужеством даже не морщащегося мистера Чона. Они восторженно завизжали, когда Чонгук задул синеющее пламя и, неразрывно глядя исподлобья, опрокинул конус жженого индиго, опалив гортань эликсиром на сегодня, но отравой на завтра.       Чимин тоже прельстился, задев влажным языком онемевшие губы. Он понимал – девушки лишь прикрытие, красивая вуаль легкого дуновения, как и та, что сейчас в его руках плавилась, таяла, извивалась змейкой, стараясь угодить, но совершенно не ведала, что лишь подгоняла фантазию ощущениями, когда зрачки расширялись углем раздуваемого пепла. Их взгляды, словно любострастные молнии, соединились в войне титанов, сверкали искрами.       Чонгук оценивал по достоинству, вальяжно ожидая продолжения. Его окутывало негой, чуть затуманивая сознание, пока Чимин разыгрывал поистине откровенное представление, пользуясь подвернувшейся девчушкой как реквизитом. Обкручивал куколку вокруг себя, врезался в лакомые женские бедра – мягкие и зефирные, упругие и гибкие. Она поймала момент, слившись с музыкой воедино, разогнала штиль собственным телом – волнами. Трение достигло апогея, Чимин вторил плавным движениям, заглушая провокационный стон в разливных реках песен. Девчушка не слышала, а Чонгук – видел. Он напрягся, сжав пальцы на бархатном подлокотнике, отметил довольную усмешку.       Танец непрерывный, пластичный, пальцы цеплялись за складки облегающего платья, а Чимину стало слишком жарко так близко – в паху ныло возбуждением. Его хотели увести, затянуть еще неостывшего, распаленного в прохладу керамических кабинок, однако Чимина не влекло досягаемое и ломко-тонкое, он зарился на властное, что со стальной выдержкой, разводилось на большее постепенно, но взрывоопасно.       Чонгук наблюдал жадно, крепко сжав побелевшие от напряжения губы. С ним играли, развлекали, но не позволяли собственничать. Стерплен был и благодарный полу-укус в нежные девчачьи губы, отброшены сомнения: Чимина давно пора обуздать, заставить присмиреть, приручить. Но как бы ни так. Беглянка возвратилась на узаконенное место, соломинкой дотягивая остатки сахарного Лонг-Айленда, задорно смеясь, ворковала с чонгуковыми спутницами, принимала комплименты и была даже не прочь ловких ручонок, обосновавшихся на внутренней стороне бедер, прознавших секрет, подкрадывающихся ближе к лакомому кусочку.       Чонгук не выдержал, когда Чимин уже внаглую мял губы пальцами, не спуская глаз с чужой ширинки, купался в женских объятиях и томном парфюме. Он решил оприходовать и выдрать из цепких разукрашенных ноготков собственную добычу, которая сама так и просилась в руки. Раздраженно поднявшись с места, Чонгук прервал оживленный заплетающийся разговор.       - Боюсь, мне придется выкрасть у вас Чимина, девчонки, - сдержанно сообщил он, хотя и силился непринужденно улыбаться. – Я поймаю ему такси. За вами ведь не нужен дозор, сами справитесь?       Несколько неловких, поникших кивков в ответ – у Барби забрали их Кена. Чонгук кичился и старался идти прямо, продираясь сквозь толпу и мельтешащие лазеры, заметил, но уперто проигнорировал чиминову триумфальную ухмылку. Удалось разогреть ледяной стержень.       Чонгуку спустить тормоза – считанные секунды, зато остановиться после сложно, болезненно и тяжко, а Чимин провоцировал, размахивая красной тряпкой перед быком, притормозить даже не пытался. У него инстинкт самосохранения отсутствовал напрочь, Чонгук мысленно заметил: дурочка.       В такси стало хуже, потому что в салоне разило отвратительным освежителем, перебивающим сочность ночной прохлады, а Чимин обустроился на коленках. Ему невмоготу, тесно и больно, Чонгук ощущал ладонью натянувшуюся ткань джинсов, но безразлично убрал руки, в издевке выгнув брови.       - Ну-ну, тихо, ехать недолго, - шепнул он успокаивающе, словно больному в лихорадке, подозревая, что это близко к правде, ведь у Чимина был почти припадок, он задыхался и маялся, имитируя толчки на чонгуковых коленях.       В один миг руки пробрались не туда, задели чувствительное место. У Чонгука расширились глаза, в глубоком свистящем вдохе заглушился досрочный стон. Внизу живота вязало и затягивалось, набухало, а Чимин доволен – потянулся обратно, нежно огладив и сжав, провел рукой по всей длине, ощутив проступающий сквозь ткань рельеф. Глаза закатились, нарушая самообладание, слетел с петель здравый смысл, но тут...       Остановка. Гудок. Лампа. Купюры выкинулись без сдачи, салон опустел без сожалений и задних мыслей о пострадавшем таксисте, сухой ветер и мраморный холод безлюдного отельного холла обветривали пунцовые щеки.       Добраться до номера оказалось задачей не из легких, все началось еще в лифте, дотанцевалось до нужной комнаты, переливом отпертого замка ввалилось внутрь. Табличка «не беспокоить» повешена уже заранее, алела в темноте предупреждающим сигналом.       Поцелуи рваные и ненасытные, сумасбродные касания, расторопное лишение друг друга сковывающей одежды. Официальные костюмы душили, валились бесформенной грудой на пол, оставляя лишь обнаженные острия чувств и ощущений в совокупности с небольшой чонгуковой прихотью – завязанный узлом галстук на чиминовой медовой шее, оставляющий следы потертые и красноречивые – значащие. Разогнавшись, завладев, натянув, Чонгук нагнул на четвереньки, не жалея плаксивого всхлипа, с которым Чимин прогнулся, подчиняясь тугой тетиве галстука, размазал остатки гордости по пуховому одеялу.       У них словно вершилась битва на равных под обманным соусом собственного мнения: каждый считал, что он выигрывает, не даваясь второму в сети, но, по сути, здесь была только жирная ничья и ничего больше. А еще шлепки смачные и звонкие. Чонгук хлестал по упругим ягодицам со вкусом, метил отпечатками ладоней и въевшимися в синяки пальцами. Чимин заливался стонами и просил быстрее, самостоятельно надрачивая себе в бешеном темпе.       Они мало касались друг друга, больше требуя разрядки, не заботились об угоде ближнему, оставаясь каждый в своем эгоистичном водовороте искрящихся ощущений. Не рисовалось высокого и блаженного, лишь гравировалось голой похотью и пошлым вожделением, как можно грязнее и жестче: Чимин задыхался от самодельного ошейника, выпячивал задницу и просил еще нескончаемо, кричал, надрывался, когда Чонгук исполнял прихоти и забывался в иллюзии, где своенравная модель, верная собачка на привязи, уже в личном пользовании.       Чимин кончил на простыни, словив асфиксию, обмякнув тряпичной куклой в требовательных руках, еще тихо постанывал. Не сопротивлялся, когда его перевернули на спину и приставили горячий член ко рту. Наученный и талантливый во многом, Чимин вобрал в рот, заведя за щеку, и довел за считанные секунды до беспамятства. Соленая сперма стекала в глотку, пачкая розовые щеки и губы, с упоением слизывалась до последней капли, пока Чонгук еще подрагивал, отходя от возбуждения.       - Дурочка, - засмеялся он, оттянув Чимина за взмокшие блондинистые волосы, любуясь сотворенным безобразием: заплывшие невыплаканными слезами глаза и белесые разводы на скулах и подбородке, размазавшийся по векам смольный карандаш и все же блестящее во взгляде удовлетворение. – Такая прелестная, бесстыжая сучка. Надолго ли хватит твоей смазливой мордашки?       Чонгук нашептывал, словно заговор, вызывая слабую насмешливую улыбку, вымотавшуюся в крышесносном сексе интригу, запрятанную меж уголков губ, однако не проговоренную вслух. Чимин позволил сейчас, но упорхнет назавтра, не дастся так просто и быстро, вернув личный интерес бумерангом.       И пусть пока что взаимно – вскоре наскучит. Чонгук был чересчур самоуверен, мутил воду секретами, безмолвствовал. А Чимину попросту некогда, он ушел раньше полудня и уже через час забыл о неразгаданной загадке таинственной личности, расслабив сознание дурманящей мадридской марихуаной из национально-традиционного Lavapiés и приправив культурными попутными достопримечательностями.