…
Женька стала носить яркие цвета. Все однотонное теперь было пестрым, и вообще, она слишком часто подбирала одежду под цвет настроения, поэтому перемены замечали. Все вокруг делали комплименты, говорили о ее свежести и лучезарности, а она по-прежнему хохотала громко, улыбалась широко и каждый почти вечер гладила по плечу мужчину, который стал для нее слишком многим. — Мне пора. Прости, Жек, — Сергей поднимается с кровати, откидывает одеяло в сторону и начинает одеваться. — Сереженька, подожди. Скажи мне. Ты меня любишь? — Женя ластится кошкой домашней, преданно в глаза заглядывает, и там строкой бегущей: «я доверяю тебе, не предавай меня». — Вчера ночью ты сказал это, да, но я хочу ответа на чистую, ясную голову. Ты любишь меня? — Жек, я… Черт, как все сложно. Я чувствую все интуитивно. Я не могу ответить «да» или «нет». Секунда, и Майер уже смотрит почти с другого конца кровати затравленно. Большие выразительные глаза застелены легкой поволокой слез. Губы дрожат в улыбке саркастической. — То есть, ты мечтал о дочке, ты говорил о свадьбе, ты строил планы вместе со мной, а теперь… Теперь просто не можешь ответить на вопрос? Ты серьезно? — Жек, я… — он тянется к ее руке, чтобы обхватить своей, чтобы запястье тонкое поцеловать и, как обычно, сказать что-то приятное. Но между ними в один момент — стена. Прозрачная, из тонкого хрупкого хрусталя, за которой — израненная жизнью девочка Женя. И он ничего не может сделать для того, чтобы помочь ей. Просто потому что некому помочь ему.…
Назима отдает Сереже стакан горячего ароматного чая и рядом садится, накрывая их обоих пледом. Сжимает его руку ладонями, упирается подбородком в плечо и улыбается нежно: — Как прошла запись? — Сложно, — он сглатывает ком в горле и пытается улыбнуться в ответ. Его тошнит от собственного вранья, но одно остается неизменным — он боится остаться без Нази. Она, похоже, единственная, кто свои интересы всегда ниже его ставила, тем самым помогая разбираться в себе и пытаясь к свету вытащить. Она — его маяк среди пучин безумия этого мира. — Ничего, ты у меня молодец. Разберешься. А Амелька сегодня пятерку на подготовительных по музыке получила, представляешь? И всем рассказывала, что папа у нее — музыкант, и что он ей сильно гордиться будет. Трущев резко к девушке оборачивается, застывает взором на ее лице и дышит судорожно. Решение приходит мгновенно, и вот уже он знает, как решит эту ситуацию, да. А Женя… Женя обязательно справится. Она в стократ его сильнее была всегда. Где-то на другом конце города в этот момент Майер будет рыдать в комнате после того, как дочь уложит. От одиночества. От непонимания. Но наутро проснется, выберет очередную маску, и, сломя голову, понесется покорять очередную вершину.…
- Будешь кофе? – холодно спросила Женя, пропустив Сережу на кухню. - Нет, спасибо. Я ненадолго. И я быстро, — Сережа остановился прямо напротив девушки. Решил выпалить все сразу, так ведь проще, чем готовиться сто лет? — Жек, пойми, что…не сходятся по жизни параллельные прямые. Майер застыла, ощущая сердце, рухнувшее вниз, осадила себя за трясущиеся руки. — Нет, Сереженька, нет ничего невозможного. Просто по жизни со мной не сходишься ты. И на губах у нее — неизменная улыбка. Она ни за что не покажет, как больно. Как в очередной раз полоснул по сердцу. — Жень, я… — Тебе пора к Назиме. Приветов не передаю, и еще… Не приезжай на Новый Год. Мире ни к чему лишние надежды. Сережа опустил голову, вздохнул судорожно. Мира — его маленький ангелочек, взаимопонимание с которым у него в первый день возникло невероятное. И сейчас… — Прощай, Сережа. Трущев уйдет, уверяя себя в том, что она справится. Всегда справлялась, справится и сейчас. Женя сползет по стене и будет заглушать свою истерику ударами об стену, искусанными ладонями и горькими слезами.***
Они нечаянно пересекутся на дне рождения у общего знакомого. Там и продюсер Назимы будет, и Женькин наставник. Серьезное мероприятие. — Ой, смотри, там Майер! Жень, привет! — заметив девушку, неожиданно Назима обрадуется, замахав ей рукой. Сережа, вздрогнув, повернется и едва лицо сможет удержать после того, что увидит… А увидит он Женю с идеальной укладкой, идеальным макияжем и… В черном ассиметричном облегающем платье. Элегантность во плоти, очарование и красота здесь неоспоримые. И только один он узнает, как много боли внутри нее, ведь «Сереженька, запомни, я всегда одеваюсь под цвет души». Когда все поздравления утихают и гости переходят к караоке, очередь идет по кругу. Тут и Назима про чувства нежно выводит, и Сережа навылет попадает в каждое сердце. На сцену поднимается Женя. Кивает оператору в знак согласия на выбранную песню. Играет музыка, идут проигрыши, она говорит: — Когда-то у всех у нас случаются жестокие возвращения в реальность. Я думаю, что эта певица знала об этом слишком хорошо. Майер поет Эми Уайнхаус, салютуя бокалом шампанского вроде как и имениннику, но на деле — Сереже, который сидит сразу за ним. «We only said goodbye with words I died a hundred times You go back to her And I go back to Black»… Сережа прячет руки в треморе под стол, но от Назимы не укрывается. Она сжимает его предплечье, в плечо носом утыкается, шепчет: — Все наладится. — Да, наладится. Только вот... выйдешь за меня, Нази?…
Приняв букет цветов от именинника, Майер, изо всех сил держа осанку и держа себя в руках, будет болтать со всеми непринужденно, но чувствовать его взгляд прожигающий — как будто ее традиция, ее привычка. Телефон провибрирует тонко о принятом сообщении. Сережа в этот момент за ее спиной встанет, коснувшись невесомо кончиками пальцев обнаженных плеч. «Что бы кто ни говорил, но черный идет тебе больше всего». — Благодаря тебе, Сереженька, я поняла одну вещь. Какое бы счастье в жизни ни случалось, любой поворот судьбы всегда вернет меня к черному цвету.