Black hole and Supernova

С утра стоял душный день, к вечеру обещали грозу, и её едва заметные предзнаменования ощущались повсюду. Клиентов сегодня не было, самопровозглашенный экстрасенс медленно разбирался с накопившимися заказами, сортировал письма на электронной почте и периодически дремал прямо в кресле. По ночам ему последнее время плохо спалось. Последний раз Шигео заходил в Консультацию с месяц назад. Его, конечно, можно было понять: курсовые работы, зачеты, экзамены, друзья. Всё это требует огромного количества сил и времени. А наставнику помогут, если он с чем-то не справится. Сэридзава, Тэруки, юные эсперы которых похищал Коготь, Экубо, иногда даже Рицке или Шо - по первому звонку приедут, если будут свободны. Его можно понять, можно и нужно. Но Рейген чувствовал, как ускользает из его слабых пальцев их связь, и ему казалось, что он летит в пропасть. Неужели больше никогда? Он никогда больше не услышит теплого монотонного бурчания, не взлохматит шелковых волос, не поговорит, не даст совет? Когда Моб учился ещё в средней школе, до Рейгена болезненно дошло, что он своими руками мешает мальчику общаться с людьми, о чем-то мечтать, проживать свою юность. Что он эгоистично привык к тому, что Кагеяма всегда рядом, всегда на его стороне. До такой степени, что не заметил, как почти высосал из его жизни всё, кроме школы и работы. Ещё не Чёрная дыра, но словно бы Сверхновая, грозящая ею обернуться, затмевающая все вокруг, кроме себя самой. Моб, как всегда, лишь посмотрел раскаявшемуся мужчине в глаза, из которых бежали, обгоняя друг друга, горячие слезы, своим проницательным взглядом и простил его. Выдал наставнику индульгенцию на все грехи. Через год после этого Рейген впервые видел, как Шигео беззаботно хохотал над его облепленным кремом от торта лицом. Его смех путался в солнечных лучах и рассеивался по комнате золотыми вспышками шестигранных пайеток бликов. Мужчина чувствовал теплоту внутри и понял, что всё сделал правильно. Да, ему одиноко, но ведь его мальчик, кажется, счастлив, это ли не самое важное? Если для того, чтобы Шигео научился смеяться, Рейгену нужно отойти в сторону, разве оно того не стоит? Оставалось только объяснить это измученному, воющему зверю внутри. — Ну когда ты придешь и наполнишь меня тишиной? — плакал он, разевая ненасытную зубастую пасть. Эгоист. Мурашки озноба привычно забирались под ткань костюма, несмотря на духоту в кабинете, которая всегда стояла в воздухе перед грозой. Календарь всё терял и терял в бесконечном листопаде поток дат, время вытянулось в вязкую бесконечную линию расплавленного стекла и тянулось бесконечно, непрерывно. Как одна секунда на горизонте событий. Снова вечер, часы показывали шесть. Из открытых окон слышался шум машин и тревожный шепот листьев, перебиваемый мерным постукиванием стрелки. Дневная жара постепенно спадала, темные валы сизых облаков на горизонте плыли с тихим рычащим рокотом, предвещая грозу. Аратака рассеянно водил пером по планшету, замазывая на фотографии клиентки какую-то страшную тряпку, складки которой напоминали жуткую демоническую морду со свиным пятачком, когда телефон коротко провибрировал и на экране высветилось новое сообщение. Рейген вздрогнул. Моб: Я сдал все экзамены. Могу помочь Вам летом, если есть необходимость, звоните. Невидимая связующая нитка натянулась. "Надо позвонить", — подумал мужчина и пересел на диван. Он поздравил его по телефону, старательно скрывая едкую зеленую медь тоски в голосе, Кагеяма сдержанно поблагодарил, спросил как дела, узнал, что сегодня никаких духов вроде не предвидится. На этом разговор и закончился. Тягостное молчание повисло в трубке, не то чтобы нечего сказать - боишься своими словами разрушить и без того хрупкую опору под ногами. Ведь лучше балансировать на льдине, чем утонуть без шанса на возвращение прежних отношений. — Ладно, Моб, доброго тебе вечера. Повеселись там с друзьями, ты всё же хорошо поработал и заслужил отдых. Я тобой горжусь! Вспоминай иногда о своём престарелом наставнике, — прервал Аратака молчание и, неловко засмеявшись, сбросил звонок, не ожидая реакции собеседника. Трус. А повесив трубку, сгорбился на диване, притянув к себе длинные ноги, будто хотел свернуться в клубок и занимать как можно меньше места. Исчезнуть. Он не сразу заметил, когда смысл существования вновь ускользнул, как туман под лучами солнца. Ему казалось, что стоит постараться, и всё наладится: Рейген что-то делал по инерции, ходил на работу, помогал людям, ел, спал. Но теперь он сам себе напоминал курицу с отрубленной головой, которая уже мертва, но ещё бегает по двору, разбрызгивая кровь. Во всяком случае, сердце до сих пор кровоточило от вырванного из него куска мяса: за столько лет размякнув без своей привычной брони безразличия ко всему и вся, оно оказалось не готово вернуться к прежней жизни. Без него. Рейгену стало холодно, плечи его задрожали, он не плакал, но задыхался и кашлял, словно заходился в рыданиях. Сухие горячие пальцы одиночества душили его, узловатыми путами стискивая шею. Когда-то щекотавшие подреберье перья обернулись шипами, будто всё его брюхо набили стеклом. Теплый летний закат потерял очарование волшебного фонаря, обернувшись лужами густой венозной крови, разлитыми по комнате. Из теней по углам щерили пасти чернильно-синие чудовища, в пору им слышались отголоски грома. Он не знал, сколько просидел в оцепенении под тревожный гул в ушах, лишь вздрогнул, когда железная дверь Консультации стремительно распахнулась, с грохотом ударившись ручкой о стену. На пороге стоял Шигео, уже совсем не похожий на крохотного гномика. Его объятая солнечным пламенем, чернеющая фигура на пороге была статной и высокой; в последних мазках тревожного красного света, с первыми молниями, сверкнувшими бирюзовыми змеями, он напоминал какое-то инфернальное существо. Кагеяма тяжело дышал и лихорадочно выискивал наставника, а заметив его, впился отчаянным взглядом. — Мне не весело. Мне с ними совсем не весело. И Вы не престарелый, Вам всего тридцать четыре, — влажная пленка затянула черные глаза, голос слегка дрожал, кончики волос приподнялись, дрожа не то от щелкающего в атмосфере электричества, не то от разлившейся в воздухе знакомой силы. — Шигео, заходи, почему ты плачешь? — Рейген соскользнул с дивана и затащил парня в офис, подальше от начавшейся непогоды. Пока он закрывал окна и включал свет, Шигео, казалось, успокоился, но напряжение, всегда давящее на плечи, пока эспер был близок к срыву, никуда не делось. Аратака присел рядом с ним, положил ему ладони на плечи в ободряющем жесте и твердо спросил: — Что случилось? Рассказывай. Кагеяма сгорбился, вжимаясь в обивку дивана. Густая челка прикрывала лихорадочные маслянисто блестящие глаза, а горький запах вишни и озона, окружавший его, кружил голову. — Вы меня избегаете? — Ч…Что? Нет, конечно. С чего ты взял? — Вы почти никогда мне не звоните, даже если вам нужна помощь, даже Рицу и Экубо чаще с вами видятся. — Но ты же и так очень занят. Я ещё шесть лет назад хорошо уяснил, что мне не стоит на тебя давить и вообще быть таким эгоистичным, а сейчас у тебя ещё больше дел и забот, чем в средней школе… Я думал, ты сам придешь, если захочешь. Рейген рассеянно обвел взглядом побледневшее напряженное лицо эспера, силясь понять, что упустил, и как это исправить. — Вы всё поняли, и я стал вам противен, так? — Понял… что? — Вы мне нравитесь. — Ты мне тоже нравишься. Я счастлив, что ты вырос таким отличным парнем. Искренняя нежная улыбка впервые за долгое время появилась на лице мужчины, и он ласково потрепал сжавшегося парня по макушке. На улице хлынул ливень и особо ярко сверкнула молния, практически оглушая громом. — Кажется, где-то совсем близко ударила, — сдержанно удивился Аратака. Лампочки в люстре на это мигнули и погасли, оставляя их в офисе, освещенном слабым сумеречным светом, пробивающимся сквозь плотный кокон облаков, и вспышками молний. Рейген ощутил легкое расстройство от того, что не успел сохранить результаты своего графического экзорцизма, но зашевелившийся наконец Шигео волновал его больше. — Нет, Вы не поняли, о чём я, — Моб сказал это так хрипло и устало, что мужчина удивился. Он и забыл уже, кажется, что его маленький мальчик уже совсем взрослый парень. Ему уже даже можно пить алкоголь. А Шигео тяжело подался вперед и мягким сухим прикосновением дотронулся до его губ своими, задержался на пару секунд и медленно сел обратно. Аратаке показалось, что очередная сверкнувшая молния прошла через его тело, сжигая дотла. Мир вокруг раскололся и сложился обратно, как стеклышки в калейдоскопе. — Так ты в Этом смысле. П…подожди, я же старый никому не нужный шарлатан, и вообще, а как же Цубоми-чан? — наставник путался в словах, будто сам не совсем понимая, что хочет сказать; у него покраснела шея и пылали щеки. — Цубоми-чан уже два года замужем, и мы хорошие друзья. Кроме того, это неважно. А теперь скажите, я Вам противен? Я смогу смириться, но скажите честно. Кагеяма прижался головой к его плечу и прикрыл глаза, словно пытаясь украсть, возможно, последний подобный момент жизни. Рейген осторожно обнял его за плечи и положил подбородок на макушку, прижимая парня к себе. Тепло. — Нет. Конечно же, нет. Как ты можешь быть мне противен? Но ты уверен? Я вот, честно говоря, этого принять за пару минут не смогу. Дай мне хоть время подумать перед ответом. Моб расслабился, поняв, что отталкивать и выгонять его не собираются, и горячо выдохнул, опаляя дыханием ключицы наставника через тонкую ткань рубашки. Мурашки пробежались по коже мужчины. В голове впервые за долгое время было пусто и спокойно, провести бы в этом теплом оцепенении всю жизнь, пусть за окном бушует непогода, вокруг темно. Пусть. Так приятно прижимать к себе трепетное теплое существо и никуда не двигаться. Впрочем, Моб слегка пошевелился в его объятиях и, когда Аратака вопросительно склонил к нему голову, обхватил его лицо ладонями и снова поцеловал, медленно и осторожно, давая привыкнуть. Раздался очередной раскат грома, Рейген вздрогнул, невольно углубив касание. Ощутил привкус вишневой карамели на губах, а после и вовсе растерял остатки связных мыслей, прикрыв веки, позволив себе отдаться ощущениям. Сейчас он был спокоен и счастлив как никогда. Отрезанные непогодой и темнотой от всей вселенной, они остались в крошечном мире, возникшем между ними. Мире, наполненном теплом и космосом, где два чудовищных небесных тела соприкоснулись и зависли, поглощенные только друг другом, изначальные, прекрасные. Чернильно-чёрное небо было подернуто брусничной дымкой на западе, как накрытый платком старинный фонарь, чья свеча просвечивает через ткань. Запах дождя и озона густо разливался по накрытому тьмой городу. Факелы молний расцвечивают небо вспышками, на мгновение освещая его, будто днём, после раздается величественный рык грома, будто огромный сизый лев оскалил клыкастую пасть. Едва различимо за шумом дождя скрипят деревья, теряя листья и трепеща перед чистой яростной стихией, прекрасной в своей первозданной дикости. Вот уже вода льется из рыдающих туч сплошной стеной, будто сотворяется мир, и тут же тонет в своём первом потопе.