О потерях, открытиях и разочаровании в тако

      Паркер решил дождаться окончания анализа. Времени было мало, его ужасно не хватало. Питер слышал, как тикает, не замолкая, в голове невидимый секундомер.        Он шагал в кабинет из блока лабораторий и краем глаза следил за своим отражением в зеркальных панелях и дверях. Отражение выглядело усталым, но изменившимся где-то внутри, словно бы посветлевшим, осмелевшим. Питеру это изменение нравилось, хоть и пугало, что оно обрелось само собой.       Пит погрузился с головой в это новое, а может, хорошо забытое старое, чувство, и ощутимо вздрогнул, заметив дожидающегося его второго Паучка.       — Майлз?       Моралес неохотно пошевелился. Питер мгновенно собрался, похолодев.       — Эй, ты ранен? Что-то произошло?       Моралес сделал шаг вперед. Он снял маску, на темном костюме не было видно ни следов крови, ни порезов, но Питер доверял своей интуиции, давно ставшей продолжением паучьего чутья.       От Паучка пахло кровью и пожаром, пахло близкой смертью. Удивительно, как легко Питер научился распознавать эти запахи.       — Ты ранен, Майлз? — настойчиво повторил Паркер, пытаясь положить ладонь ему на плечо, но тот увернулся и с трудом вытолкнул из себя:       — Нет. Порядок.       — Хорошо. Зайдем в кабинет?       Майлз устало кивнул.       ИИ, опознав Паркера и Моралеса по голосам, отпер дверь. Пит толкнул ее плечом, придержал, пропуская Майлза.       Автоматически зажегся свет, заработали компьютеры, начала шуметь кофеварка. Привычные и уютные звуки.       — Почему ты здесь? — мягко спросил Питер, не решаясь больше трогать Майлза. — Уже поздно.       — Не нашел вас дома. И решил, что вы будете здесь.       — Действительно, — хмыкнул Питер, — больше мне быть негде. Расскажешь, что случилось?       Майлз вскинул голову, и виски Питера неожиданно коротко прострелило паучьим чутьем, ощущением опасности, острым, как нож в межреберье. Он не успел удивиться, не успел вздрогнуть даже, как чувство прошло. Майлз бросил ему крохотный картридер.       — Это вам.       Питер автоматически поймал, покрутил в пальцах.       Он взглянул на Майлза, но тот уже отвернулся и с деланным равнодушием пялился в темное окно. Пит заметил мазок сажи на символе паука на костюме, но смолчал.       Он начинал догадываться, что сейчас увидит. И все же подсоединил ридер к компьютеру, вывел объемную запись над столом.       Появилось изображение доков, чуть подрагивающее от искаженных цветов. Через пару секунд запись стабилизировалась, четко снимая картинку приближающихся помещений. На экране мелькнули ворота, коридор, лестница. Хранилище, освещенное холодными белыми лампами, фигура в красном, тела в черной на видеозаписи крови.       Пит молча наблюдал, как Уэйд двигался, как бродил вдоль стеллажей, как тащил за собой катану. Запись отлично передавала звук, и кабинет наполнился спором Белого и Желтого, что прерывался редкими фразами Красного. У Питера от этих интонаций похолодели пальцы и заныло запястье. Он надеялся никогда больше не слышать такой голос Уэйда.       Запись какое-то время транслировала удалявшегося Уилсона, а потом, следуя за Майлзом, двинулась сквозь хранилище к запертым помещениям.       Эвакуация длилась долго. Камера двигалась рывками туда-сюда, пока Паучок перемещался, взламывал и открывал двери, а потом взрыв оглушительной волной ворвался в динамики, и запись пошла кубарем, смазанными отрывочными кусками.       — Рекордер забарахлил, — негромко сказал Моралес. Питер тормознул запись, оставив размытую проекцию парить в воздухе.       — Ты едва не погиб ради этого?       Майлз сидел ссутулившись, нахохлившись.       — Я… Спасал людей. И немного задержался. А записывать начал задолго до того, как узнал, что… Будет взрыв.       — Ты всех вывел? — спросил Питер, все также глядя в одну точку голограммы, на кусок обшивки, получившийся, по случайности, особенно четко.       — Да. Взрывом задело последних, человек пять, но скорая приехала быстро, все будут в порядке. Так мне сказали.       — Хорошо.       В кабинете повисла тяжелая тишина, которую прервал Майлз, переспросив:       — Хорошо?       — Хорошо, что ты успел спасти их. Ты молодец.       — И… и это все? Все, что вы можете сказать?       Питер уставился теперь на край стола, где осталась брошенная утром ручка. Взял ее, покрутил в пальцах, положил на место, поправил, чтобы лежала ровно.       — Это моя ошибка, — сказал он наконец. — Я не изучил информацию достаточно внимательно. Посчитал, что это не лаборатории, а просто склады. Посчитал, что там не будет гражданских.       Питер протяжно выдохнул.       — Эти люди чуть не погибли, потому что я оказался недостаточно внимательным.       — Нет!!       Майлз выкрикнул это так громко, что Питер, против воли, поднял голову. Моралес сжал кулаки:       — Эти люди чуть не погибли, потому что этот их запер. Закрыл и оставил умирать. А других — убил! Поэтому, а не из-за вас.       — Это сделал не он…       — А волшебные голоса в его голове, да-да, — саркастично отозвался Майлз. — Почему Вы не понимаете… Почему вы готовы простить ему все, вообще все, готовы обвинить себя, чтобы снять с него обвинения? Мистер Паркер, очнитесь! Псих он или нет — он убийца. Все его голоса — убийцы, просто кто-то больше, а кто-то меньше. И в этом нет вашей вины, моей вины или вины того, кто там ставил эксперименты. Во всем виноват только он. И хватит его оправдывать!       — А я не могу, — пожал плечами Питер, и как-то потерянно, рассеянно потер щеку. — Я знаю не психопата, а Уэйда Уилсона, обычного человека. Который, что бы тебе ни казалось, не чудовище. Он хороший и добрый, с дурацким чувством юмора, он пытается сделать лучше и верит в равновесие, которое нужно поддерживать. Которое такие герои, как мы с тобой, поддерживать не в состоянии.       Майлз покачал головой в ужасе:       — Вы сошли с ума!       — Нет, — отозвался Пит. — Я, кажется, начал понимать, что мне втолковывали очень и очень давно и, если ты думаешь, что мне нравится, то нет. Но, подумай. Люди, которых ты спас, ученые корпорации. Скорее всего, все они или, во всяком случае, часть, ответственны за разработку подавителя и селекцию нового поколения мутантов. Эти люди своими экспериментами убили миллионы людей, и они продолжают это делать, потому что любят свою работу. Эти люди изучали старые проекты Озборна, они нашли геном пауков и, теоретически, все они для тебя опасны. И для меня. И для тех, на ком «Алхимакс» будет ставить новые опыты.       — И что же? Надо было бросить их? Надо было дать всем сгореть?!       — Нет, не надо, — отозвался Пит, потерев висок, — но я говорю это не для того, чтобы обвинить. Не чтобы сказать, что ты был не прав. Это всего лишь означает, что мир не делится на черное и белое. Не бывает просто хороших людей и просто плохих, не бывает добра и зла такими, как мы думаем. Не все однозначно, понимаешь?       — Вы так говорите, только потому что вцепились в этого Дэдпула, и я не понимаю почему. Да, он ваш друг, но он плохой человек, как вы не поймете? Если бы на его месте был кто угодно другой, вы бы давно засадили его в тюрьму, а не рассуждали о добре и зле, мистер Паркер! Я просто, — Моралес поднял руки и устало опустил, — я… верил вам. Я думал, что вы — справедливость.       — Я — просто человек, Майлз, — после паузы тихо ответил Питер, и сам ощутил странную тяжесть от этой мысли.       Моралес вскинул голову и посмотрел, словно видел впервые. Словно на месте Питера в кресле вдруг появился чужак, неизвестный ему и незнакомый.       Он открыл рот, сжав в руке маску, кажется, вот-вот собрался сказать что-то, а потом ослаб, опустил плечи, зажмурился и, оттолкнувшись от стены, в тишине вышел из кабинета.       Питер вскочил, стоило закрыться двери, вылетел в коридор.       — Майлз, — окликнул Паркер, — прошу тебя, не наделай глупостей.       Худенькая спина Паучка напряглась.       — Как вы? — бросил он через плечо.       Питер вернулся в кабинет. Устало посмотрел на укоризненно замершую запись над столом, на бесконечно летящую в пространстве железку, которая в реальности давным-давно упала, которая могла погрести под собой кого-то.       Что бы ни говорил Питер Майлзу, вина грызла его с той секунды, как он увидел тела на записи. Вина запускала зубы ему в нутро, вина повторяла «Ты такое же чудовище, как и Уэйд, поэтому ты его полюбил».       Не в силах вынести этот голос Питер принялся мерить кабинет широкими шагами. На ходу врезался в кресло и, не сдерживая раздражения, отбросил его в сторону.       Словно открылась рана с ядом, ярость хлынула в кровь. Паркер смел широким жестом со стола аккуратно лежавшие документы, подставку под карандаши, бросил в стену безделушку с символом «Паркер-Индастриз», разломал стул.       Вся его жизнь, все его принципы лежали в таких же руинах.       Столько лет защищать город, чтобы что? Самолично озвучить, что кто-то может заслуживать смерти. Решить, что люди делятся на чудовищ и не очень, и что чудовищ нельзя просто запереть в клетке.       Не слишком ли лицемерно, мистер Паркер?       Пит в бессилии ударил кулаком по стене, штукатурка пошла мелкими трещинами, осыпалась белесой пылью на пол.       С большой силой большая ответственность? Почему понимать такое должен только он? Где мера силы и справедливости у прочих?       Он — не справедливость, он — человек, но ведь кто-то должен? Должно быть мерило?       На опустевшем столе полупрозрачная, чуть вздрагивающая железка продолжала падать.       Решение было простое. Решение напрашивалось само.       Человек-Паук, дружелюбный сосед, герой города, кумир детей не может жить вместе со вчерашним убийцей. Не может прощать смерть запертых в лаборатории людей, не может одобрять взрывы в старых доках и, совершенно точно, не может любить Уэйда Уилсона.       Значит, Питеру Паркеру придется прекратить быть Человеком-Пауком.