Уэйд
4 ноября 2019 г. в 16:59
Уилсон лениво глянул на часы, разбуженный приглушенными чертыханиями и скрежетом ключа в замке, и вышел, сонно почесывая грудь.
— Твою детку опять разуют, не успеешь и «На мне кружевные трусишки» сказать, — предупредил он. — Не надоело еще?
— Плевать, — отмахнулся Питер и шагнул к Уэйду, падая в объятия. Уэйд вздохнул, подхватил Питера под задницу, взвалив на себя, и потащил в комнату. Пит доверчиво цеплялся за плечо и шею.
Так продолжалось не первую неделю. Уэйд пробовал намекать, говорить прямо, устраивать интервенцию, вырезав таблички из цветных картонок, но ничего не помогало. Питер работал на износ. Не выбирался из лабораторий, проводил эксперименты, забывал хрупкие голографические планшеты даже в холодильнике и возвращался только для короткого сна и совместного завтрака. Уилсон ждал, что со дня на день Паркер решит и ночевать за рабочим столом.
— Давай, вот так, — прошептал Уэйд, опуская Питера на край дивана. Тот с трудом распахнул глаза и сидел, чуть покачиваясь, пока Уилсон стаскивал с него джемпер и рубашку. Потом упал голой спиной на еще теплую простынь, а Уэйд принялся за ремень, брюки, носки, оставив только белье. Он замер на коленях между разведенных ног Паркера, разглядывая его. Поцеловал местечко со внутренней стороны бедра.
— Послушай, — проговорил Уэйд, — мы тут задумались с ребятами, являются ли некрофилией домогательства, когда ты в таком состоянии?
— Опять не принял сыворотку?
— Принял. Именно поэтому о нелепых размышлениях сообщаю я, а не эти бездельники.
Сам бездельник.
Только и умеешь, что умирать, долбоеб.
Не отвлекайся и целуй крошку. Если сдохнем, я буду по нему скучать.
— Строго говоря, — устало отозвался Питер, улыбнувшись, — я еще способен разговаривать, шевелиться и высказывать согласие на происходящее. Так что нет, это не некрофилия.
— Угу, — согласился Уилсон, тихо посмеиваясь, не прекращая трогать бедра Питера, — шевелиться ты можешь, я вижу. И высказывать согласие. Я бы даже назвал это безоговорочной капитуляцией.
Паркер попытался отпихнуть его коленом, но не очень уверенно, получилось скорее смазано дернуть. Уэйд со смешком поймал ступню, поцеловал острую косточку на лодыжке. Потом поднялся поцелуями выше. И еще выше, до широкой резинки трусов, которую он захватил зубами, дурачась.
— Если найдешь в себе силы поднять свою изумительную задницу, то я стяну с тебя трусишки без рук, как главный герой самой романтичной мелодрамы.
— Это какой же? — поинтересовался Питер, приподнимаясь.
— Да без понятия. По пятницам после полуночи на третьем канале постоянно крутят.
— Уэйд, по третьему после полуночи крутят порно.
— Очень романтичное!
Пит рассмеялся и уложил колени на плечи Уилсона, холодными лодыжками прижимаясь к лопаткам.
— Знаешь, мне кажется, что сегодня был настоящий прорыв, — сказал Паркер и вывалил кучу каких-то жутко умных слов, которые Уэйд пропустил мимо ушей. Он знал, что Питеру нужно выговориться, и, разумеется, не перебивал, тем более, что его собственный рот оказался занят членом Паркера и в обсуждении не участвовал.
Зато чертовски приятно было, когда ровный тон Пита сбился, дыхание перехватило, и в конце концов Паркер вовсе забил на новости, приглушенно застонав.
Это лучше, чем порно по третьему.
Это лучше, чем мескаль, который варил тот смешной латинос.
Хотя мескаль был отличный. Зря мы ему башку отпилили.
Мы! Это была твоя идея!
А руки — его.
Белый и Желтый частили в башке, уже не таблички, еще не галлюцинации, обиженные, что Уилсон закинулся дурью и не дает им тронуть Питера.
А дурь действовала все хуже.
В первую неделю исследований Питеру повезло стабилизировать формулу. Воодушевленный успехом, он думал, что и дальше все будет так же просто, но реальность оказалась жестокой. Самый удачный результат продержался неделю, но уже с третьего приема регрессировал меньше, чем за день.
Сначала Пит пытался справиться сам. Затем попросил помощи у Старка. После — долго уговаривал Уилсона на привлечение заграничных ученых: ходили слухи, что индийские врачи в свое время сильно продвинулись в изучении мутировавшего гена.
Уэйд же решил отпустить ситуацию. Поддакивал, конечно, когда Питер вываливал тонны своей научной болтовни, соглашался сдавать кровь, проходил тесты, разговаривал с врачами и успокаивал паникующего Желтого, но на деле старался просто крутиться рядом с Паучком, пусть и в роли огромной подыхающей подопытной мыши.
Или находил способы отвлечь Питти. Вот как сейчас, например, заглатывая член до самых яйчишек, утыкаясь носом в короткие курчавые волосы.
Даже тут мягонькие!
Перуанская шиншилка!
Зоофил!
Дебил.
Он и правда высчитывал дозы так, чтобы оставаться наедине с Питером, действительно наедине.
Не признаешься, но мы-то знаем, что тебя заводит.
Хочешь посмотреть, как Питти будет на троих.
Было бы охренительно, если бы он нас чувствовал, правда?
Неправда, неправда, неправда.
Он ревновал Питера. Ревновал к собственным галлюцинациям, но они жадные твари, мечтали притронуться к Паркеру. Такому взрослому, такому мучительно красивому. Его было слишком мало для Уилсона, а у Уилсона было слишком мало времени.
Уэйд кончил в штаны прежде, чем горячая сперма ударила в небо, а голоса в голове паскудно смеялись, потому что знали. Знали все.
Питер блаженно раскинулся на постели, словно бы пытаясь обнять всю убогую уэйдову халупу, весь город, весь мир своими сильными руками.
Уилсон стянул испачканные штаны вместе с бельем, заполз на кровать, примостившись между мягких расслабленных бедер, и обнял Питера.
Он не хотел делить его ни с кем: ни с шизофренией, ни с миром, ни с мелким Пауком, ни с ублюдком Старком. Пока есть время, пока тонкая ладонь Костлявой чувствовалась не на шее, а где-то между лопаток, он хотел Паука себе и только себе.
Маленькое такое, насквозь эгоистичное желание.
Уэйд долго лежал, прижавшись к животу Питера и чувствуя его дыхание, гулкое далекое сердцебиение. Там, на тумбочке, среди хлебных крошек, пробок из-под колб и выдавленных таблеточных жестянок, лежали часы Пита, дорогие, как крыло самолета. Уэйд слышал их мерное тиканье. Винтаж, мать его, сейчас никто не носил часы с ручным заводом, которые, прости Господи, тикают.
Он слышал, как трескались в темноте рассохшиеся половицы, как неслась где-то свора собак, выла и лаяла на все лады. Как гулко шумела вода в трубах, и дышала эта дурацкая съемная конура, где он поселился на две обещанных недели в Нью-Йорке.
Уэйд был уверен, что Паркер спал, разморенный послеоргазменной негой, расслабленный и уставший, но, приподнявшись на локте, увидел, что тот пялился в потолок.
Почувствовав, что Уэйд зашевелился, Пит вздрогнул.
— Чего не спишь, Паутинка? — хриплым шепотом, продравшим пересохшее горло, спросил Уэйд.
— Не могу, — так же шепотом отозвался Питер. — Не спится. Иди ко мне?
Он улыбнулся, светло и чуть смущенно, не мистер Паркер, не Человек-Паук, не ученый, не супергерой, не исследователь, не наставник, не бизнесмен и не большой босс.
Взъерошенный, расслабленный, мучительно прекрасный Питер, от которого у Уэйда рвало крышу. Тот самый Питти, что заявился когда-то давно в Адский дом и не испугался чертового Дэдпула. Смелый мальчик с огромным сердцем.
Разумеется, Уэйд не мог отказать. Дал обнять себя и утянуть ближе.
— Мы поговорим наконец? — спросил Пит.
Уилсон поцеловал его ресницы.
— Тебя, оказывается, и первоклассным отсосом не заткнуть. А болтливым, значит, называют меня. Еще не все рассказал? Решил задавить интеллектом? Крошка, пожалей несчастного наемника, мне не угнаться за такими мозгами.
Питер выслушал поток хрипловатой жизнерадостной болтовни, но не дал сбить себя с толку.
— Нет, Уэйд, я не хочу что-то тебе рассказывать. Я хочу с тобой поговорить, потому что мы только и делаем, что снова игнорируем целую толпу скелетов в шкафу. Я не хочу так. Это плохо кончится.
— Все и так кончится плохо, — сболтнул Уэйд прежде, чем успел подумать.
Дерьмовый из него переговорщик, но Пит первым захотел честности.
— Я не это имел в виду, — тихо отозвался Паркер. — Я знаю вероятность провала. Она высчитывается каждый день.
— Питти, я не знаю, что говорить. Вроде как, все понятно? Вероятности-шмероятности, докторишки, дурь дурацкая — это, конечно, круто. Но сейчас у меня ограниченный круг желаний: чаще видеться с тобой, чтобы «Нетфликс» выкупил права на третий сезон «Холистического агентства», и чтобы ты не винил себя, если ничего не выйдет. Порядок произвольный.
— Ты не должен сдаваться, — упрямо сжал челюсти Питер, — не должен…
— Я не сдался, тыковка. Если бы я сдался, то пустил пулю в башку или не стал дышать дурью. Или собрал вещички на ночь глядя и, — он наткнулся на стремительно потемневший взгляд Питера и тут же зачастил: — Эй, ну я же шучу, Паучок, ты чего? Просто шучу.
Питер ощутимо ударил его в плечо. Получилось больно.
— Я, вообще-то, твой пациент! Врачу нельзя избивать несчастного больного, доверившего свою жизнь, лысые яйца и плазму, которую пытались спиздить уже дважды. Дважды! Никакого уважения к личным вещам!
— Ну и трепло же ты, Уилсон, — тяжело вздохнул Питер. — Почему тебе каждый разговор нужно превращать в балаган?
— Потому что я не хочу, чтобы ты превращал его в поминки.
Питер поморщился.
— Ты несправедлив.
— Да нет, крошка, это ты не замечаешь, что зациклился на безнадежных затеях.
— Не вижу ничего безнадежного!
— Ну да, конечно, — фыркнул Уилсон. — Всего-то оживить мертвеца, вернуть популяцию мутантов и добиться мира во всем мире. Отличный план, Питти, постарайся закончить с ним к четвергу!
— Я пытаюсь тебя спасти, дурака кусок.
— Лучше проведи со мной то время, что осталось.
Питер шумно втянул носом воздух, силясь улыбнуться.
— И это, значит, я превращаю все в поминки, да?
— Господи, ну почему мы просто не можем потрахаться, пока я, в кои-то веки, в гордом одиночестве в своем собственном теле?
Питер красноречиво молчал.
— Эй, — подал голос Уэйд, поднимая руку и ласково приглаживая вьющуюся прядь у виска Питера. — Знаешь что?
Питер прикрыл глаза.
— Что?
— Не хочу быть занудой, но раз ты дал мне право голоса, то я хотел вставить свое авторитетное мнение еще по одному вопросу.
— Нетфликс не выкупит «Холистическое агентство», прошло больше двенадцати лет, Уэйд.
— Боже, не произноси это вслух. Я о другом. Пит, ты слишком много на себе тащишь. Спасение меня, исследования, «Паркер-Индастриз», журналисты, интервью, паучьи дела, переживания о пацане — это перебор, никто не способен такое вытянуть. Тебя же на куски рвут, не замечаешь? А ты умудряешься еще иногда есть, спать и трахаться. Питер, ты с ума себя сведешь.
— Все не так плохо.
— Нет, так.
Питер заворочался, выбрался из объятий. Выяснять тяжелые вопросы вслух всегда было сложно. Говорить о проблемах — невыносимо.
— Я…
Больше не Человек-Паук. Больше не Человек-Паук.
— Я держу все под контролем, Уэйд.
— Пит, если бы мне давали доллар каждый раз, когда ты это говоришь, то у меня уже был бы…
— Доллар?
— Миллион чертовых долларов. Я мог бы в них купаться, как Скрудж МакДак или построить замок, или сложить костер, как Джокер в Темном Рыцаре.
— Я понял, хватит ассоциаций.
Пит попытался улыбнуться, потому что ссориться с умирающим — плохая стратегия. Он вычитал это в глупой брошюрке, которую невзначай подкинул Тони. Брошюрка была полна совершенно идиотских советов, как принять неизбежное и смириться с утратой. Пит, закончив с ней, с удовольствием высказал Старку все, что думал о брошюре, об издательстве, что ее выпустило, и о каждом из авторов в отдельности.
Потому что ни один совет не мог помочь.
Потому что ему не хватало времени и никакие супергеройские силы не могли помочь.
Потому что каждая новая сыворотка казалась перспективнее предыдущей, но каждая, начав регрессию, уже не останавливалась. Где-то за окном разваливалась страна, люди хотели справедливости и, отчего-то, хотели ее от Питера. А Питер с упорством фанатика хотел найти нужную формулу. В конце концов, у него был отличный опыт в безнадежных поисках.
Было очень много причин, по которым авторы идиотских книжонок ничерта не понимали в потерях и в том, как их пережить.
В этот раз он даже карту не сможет повесить.
— Послушай, Пит, — Уэйд осторожно коснулся волос Паркера. — Я тебе уже говорил, но, пожалуйста, послушай еще разочек. Ты не должен нести на плечах весь мир, ты не должен спасать всех. Это нормально, что тебе тяжело. Ты просто человек, тыковка, который взял на себя столько, что не вытянет и половина этого бездарного города. Сбавь обороты.
— О, прекращай, — закатил глаза Питер. Потом отвернулся, закопошился в тумбочке и выдавил таблетку из жестяной пластинки, сунув ее под язык. Так и остался сидеть на краю постели, ссутулив плечи.
Уэйд выпрямился, подполз ближе и обвил Питера руками, притягивая к горячей груди. Тот безмолвно прижался, все еще напряженный, и Уэйд мягко, но уверенно надавил ему на плечи. Пит выдохнул и откинулся на грудь Уилсона, запрокидывая голову.
Уэйд больше ничего не говорил, только держал в руках, покачивая. Идиотские все эти разговоры, думал он, убаюкивая Питера. Разве они могут помочь? Разве позволит Пит себе хоть немного ослабить хватку? Да ничерта. И не для этого у них есть несколько часов вместе. Уэйд больше не хотел разглагольствовать, Болтливый наемник подавал в отставку.
— Я не буду… — заговорил Пит после долгой паузы.
— Что?
— Я не буду себя винить, если ты умрешь.
Это «умрешь» он выговаривал медленно, едва ли не по слогам, но четко и твердо.
— Потому что точно уверен: я делаю все, что могу. Сейчас — действительно все, большего во мне нет, даже если наизнанку вывернусь. И если… если тебе это не поможет, то все уже было не зря. Мы сможем помочь другим.
Плечи Паркера снова напряглись, Уэйд успокаивающе его погладил.
— Но если я сдам сейчас, сдам хоть немного, хоть на минутку, и не закончу, вот тогда это будет моей виной, понимаешь?
— Понимаю.
Уэйд продолжал укачивать Питера, изредка касаясь губами то волос, то плеч, то виска. Любовь в нем была такая огромная, что мешала дышать.
Он, не задумываясь, умер бы сотню раз, чтобы чувствовать такое.
— Придешь завтра в лабораторию? — спросил Питер сонно. — Нужна еще одна диагностика и, если повезет, успеем опробовать новую формулу.
— А ты пообедаешь со мной в новом ЗОЖненьком ресторане?
Питер улыбнулся.
— Пообедаю.
— Вот и договорились.