Под звуки наших поцелуев

Длинные рукава тёмно вишнёвого свитера были длиннее запястья и скрывали бледные, изувеченные руки Салли. Хрупкое тело было покрыто синяками. Злой и далеко не трезвый отец продолжал винить сына в смерти Дианы. И парень прекрасно понимает, что завтра Генри будет просить прощения, и он его простит. Ведь Салли уже всё равно, он ненавидит отца, но ему ничего не остаётся, кроме как запереть все свои чувства ненависти глубоко в себе. Тяжело дыша, дрожащими руками парень пытался запихнуть карту для входа в подвал. Тело безумно болело, Фишер уже и не помнит, когда у него была спокойная ночь. Если даже голубоглазого и не трогает отец, то его одолевает кошмар, один и тот же. Он повторялся настолько часто, что Салли уже начал мерещиться голос Дианы. Медленно сводя парня с ума. Но надевая свою маску, которая уже приросла к лицу, подросток смеясь шутил над Трэвисом, хоть ему совсем и не хотелось улыбаться. Слушать оскорбления каждый будний день, не каждый сможет. Но нет, ему совсем не обидно. Он не чувствует боли, как моральной так и физической. Да и с ума не сходит. Ведь он обычный подросток. Или же это враньё? Об этом парень даже задумываться не хотел, ведь намного легче жить мечтами, чем реальностью. Возвращаясь в то место, где его всегда поддержат и обнимут, не желая отпускать. Не стучась Фишер распахнул дверь в комнату Ларри, который, не оборачиваясь, сидел за столом и как всегда рисовал. Несмотря на такое поведение, голубоглазый не чувствовал себя ненужным, да и если бы даже Джонсон ненавидел своего друга так, как и все, Салли всё равно бы приходил в довольно мрачную, излюбленную им комнату. И молча наблюдал за патлатым: все его действия завораживали парня. Достав из дальнего ящика стола пачку сигарет, Ларри сделал затяжку. Зная о том, что Лиза будет ругать его и говорить о том, что совсем ему не верит и больше никогда не доверится. Сколько раз Ларри врал своей матери? Не сосчитать. В очередной раз он увидит в глазах Лизы разочарование, от чего он станет ненавидеть себя ещё сильнее. Но несмотря на ненависть, ничего не изменит. Сев на старую кровать, Салли снял протез и откинул его в сторону, прижал колени к себе. Искусанные им губы кровоточили, отчего парень всё больше их повреждал. —Принцессам кровь совсем не идёт. —тихо проговорил кареглазый, выдохнув серый дым. Улыбнувшись, голубоглазый промолчал. И вновь наступила тишина, она была совсем не неловкой. Каждый думал о своём, желая что-то изменить в своей жизни, но понимая, что ничего не изменится. Всё останется так, как есть. Докурив дешёвую сигарету, Джонсон затушил её о стенку банки, что служила пепельницей. Вся комната была пропитана никотином, запах которого ненавидел Салли. Но ему было всё равно, он уже давно привык к такому резкому запаху. Сняв с себя уютный свитер и чёрные ускачи, парень кинул одежду на пол. Закутавшись в одеяло, ему снова начал казаться голос матери. Это пугало парня, но он всеми способами пытался не обращать на это внимания и не подавать виду. Голубоглазый прекрасно понимал, что пока он снимал одежду, патлатый заметил все шрамы и синяки на бледной коже. Ему было стыдно перед Ларри за порезы, которые он сделал сам. Хоть он и знал, что патлатый не осудит его и смотря на порезанные руки не задаст глупый вопрос «что это?». Ну, а про лицо и речи быть не может, Ларри сам не стал расспрашивать друга о том что случилось. Хоть ему и было ужасно интересно. Обняв парня, Джонсон гладил худощавую спину Салли. Кареглазый всеми силами хотел защитить подростка от внешнего мира, чувствуя всю его боль. —Не делай так больше, пожалуйста. —прошептал патлатый, поцеловав парня в лоб. —Хорошо, прости. —еле слышно ответил он. На улице начинается дождь, хоть на улице и зима, но маленький плюс на градуснике даёт о себе знать. Нарушая тишину, Ларри вновь целует голубоглазого, только теперь в губы. Закрыв глаза, он чувствует привкус крови, что совсем не вызывает у него отвращения. Капли дождя были слышны чётче, а комнату наполняли звуки страстных поцелуев. Под звуки наших поцелуев капал дождь. Для Фишера темнота уже не казалась такой жуткой. Да и мир был не таким жестоким. Ведь для них никого не существует. Они одни, одни во всём городе, а может и не только в городе. Мы в этом городе одни, нас никто не вспомнит.