***
— Рыжая. Это была первая фраза, которую сказал Осаму без взрослых. Он неожиданно быстро подался вперёд и схватил девочку за макушку, резким движением заставляя упасть на колени. Чуя завизжала от испуга и боли, но на помощь ей так никто и не пришёл, хотя — она могла даже в этом поклясться — её вопль слышала Коё, а, может, и ещё кто-то. Дазай же, пугая своими действиями всё больше, поднёс голову девочки к своему лицу, понюхал и вынес вердикт: — Таких, как ты, не должно быть на свете. Таких не существует. Накахаре удалось выбить ножницы из его рук, но он успел отрезать мягкую огненно-рыжую прядь волос. Он тут же отпустил её, намотал локон на бледное худое запястье и заладил, смеясь: — Теперь это будет мой талисман. Талисман от рыжей.***
Как только Чуя попала в мафию, она стала мечтать только о том, чтобы её партнер оказался девочкой. Они бы вместе рисовали, красиво наряжались, и, может, она даже когда-нибудь подарила бы ей одну из своих кукол. Их как раз было две. Кстати, через неделю после знакомства с Дазаем не осталось ни одной: мальчик поджёг их, отчего у одной полостью сгорели волосы и уродливо почернело полголовы, а у второй выпали глаза. Чуя тогда ревела, опустившись на корточки и размазывая по лицу противные слюни и слёзы, в то время как Осаму, хохоча, как сумасшедший, отрывал им руки прямо перед ней.***
— Давай, это весело. Он буквально схватил и поставил Чую на табуретку, судорожно напяливая на её худую шею петлю. Дазай сказал, что уже делал это сто раз и что ему очень понравилось, и хотел, чтобы она тоже непременно попробовала. В десять лет она не знала, что такое самоубийство, и, уверенная в правильности действий, сжала в руках грубую петлю, кольцом обвившую её горло. — Я досчитаю до трёх, и ты спрыгнешь, хорошо? Она смело кивнула. — Раз… Два-а… — он буквально лучился от счастья, глядя, как Чуя заносит ногу, чтобы прыгнуть. — Это что происходит?! Буквально за долю секунды золотой демон перерезал девочке верёвку. Далее ей прилетела горячая пощечина от Коё. Дазай заливался смехом на заднем плане, пока Озаки отчитывала Накахару за чуть не содеянное. Чуя роняла на пол горячие слезы, всхлипывала и оправдывалась, что не хотела этого, а Дазай её заставил. Госпожа ответила: — Не верь ему больше. Чуе показалось самой большой несправедливостью то, что Осаму ругать не стали и переложили вину исключительно на неё. — Почему она ничего не сказала тебе? — спросила Дазая девочка, ожидая от него извинения или поддержки. Она ждала, чтобы он успокоил её. — Потому что ты рыжая. Этим он объяснял все свои поступки, вновь и вновь делающие ей больно. Ещё больней.