***
Так появляются кости, Из тела, земли и тоски, Мытые дождём на погосте Шейные позвонки***
Смеркалось. Густые сумерки, размешивая и растворяя в воздухе тени, накрыли Йокогаму. Густые сумерки, дробя и доламывая, накрыли своей ладонью портовую мафию. Каждый день они, видно, договорившись с самой Смертью, уносили за собой жизни: иногда одну или две, а иногда и десятки за раз. Мафия не жила ни дня без похорон. Змеиный шёпот, разливающий среди членов яд сомнений, слышался на каждом углу. — Наш глава сошел с ума. — Старческий маразм? — Уже, похоже, деменция… Тел было настолько много, что места для захоронений почти не оставалось. Начали проводить массовые кремации. Каждый день Дазай приходил сюда и слушал. Он со всем увлечением внимал каждому всхлипу, каждому глухому стону и надрывному плачу приходивших сюда людей. Кто бы мог подумать, что у отпетых негодяев, убийц или чернорабочих-мафиози есть семьи. Есть родственники, есть возлюбленные или дети. Он всё еще задавался странным вопросом: кто же потом придёт поплакать на его могилу? Нет сестры. Нет брата. Нет матери. Нет отца. Нет никого. Представляя Чую в чёрном платье, вытирающую голубым платочком навернувшиеся слезы, он только про себя хохотал. Дазай, конечно, мог представить её красные глаза, в которых почти совсем размывается глубокая синева радужки и скатывается по щекам, медленно капая ей на грудь, но только в фантазии — в действительности всё обстояло совсем наоборот. Эти колючие синие глаза смотрели всегда с такой жгучей обидой и ненавистью, что разжигали похожие чувства и у него внутри. Хотелось из-за этого смеяться ей в лицо, издеваться, распалять и так вовсю горящий костер. Ещё, ещё больше! Пусть горит, пусть сияет, пусть это свечение никогда не потухает! Все ваши шансы, все надежды и всё ваше взаимопонимание пусть пылает. Он подольёт туда бензина, он будет крушить и рушить, зло усмехаясь прямо в эти синие глаза… Однако… Придёт ли она поплакать на его могилу? — Так и знал, что найду тебя здесь. Дазай вздрогнул от неожиданности и обернулся. К нему размеренным шагом направлялся Мори-сан, смотря при этом куда-то за горизонт. — Какой же здесь невыносимый запах. Как ты вообще можешь тут находиться? — Я привык, — коротко бросил Осаму. — Да брось, одно дело смотреть на мертвецов, другое — убивать. Ни к этому тебе надо привыкать. Дазай не нашёл, что на это ответить. — О, я вижу, ты уж вовсю эксплуатируешь мой подарок к твоему дню рождения? — Огай кивнул на черный плащ, небрежно наброшенный сверху на худые плечи парня. — Да, Мори-сан, спасибо Вам, — и через некоторое время добавил. — Когда уже мне можно будет вернуться к своему партнёру? Вы говорили, пока не добуду информацию о вражеской группировке. Я передал ее уже две недели назад и… — К какому партнеру? — перебил его Мори. — Ты о той девочке? — он дёрнул уголком рта и скосил глаза на Дазая. — Да, — запнувшись ответил тот. — Есть какой-то ещё «мой партнёр»? — Партнёров у тебя уже нет вообще. — В каком смысле? — как ни пытался Осаму это скрыть, в голосе предательски дрогнули испуганные нотки. — Она признана неспособной, — При этих словах скулы у Дазая заходили ходуном, а лицо вмиг побледнело. — В данный момент не скажу, чем именно она занята, но последний раз я видел девчонку, когда её сдавали в публичный дом. Не перевязанный бинтами глаз Дазая широко распахнулся. В нём читались страх, недоверие и растерянность. — Как давно это было? — севшим голосом протянул Осаму. — Около двух недель назад, — с явной насмешкой ответил Огай, внимательно следя за сменяющими одна другую эмоциями парня. Тот, не спрашивая и не говоря больше ничего, круто развернулся на месте и быстрым шагом удалился. Доктор, под симфонию чужого плача и скрежета зубов, остался стоять на подмостке один.***
Пролёт за пролётом Дазай преодолевал бесконечные ступени, гулко стуча ботинками о бетон. Всё тело будто горело. Это было не что-то поверхностное: огонь прожигал парня изнутри. Что-то горячее вдруг, совершенно неожиданно, волнами начало топить разум Осаму; в ладонях появилась странная боль; кости начало ломить так, что он вот-вот готов был скрутиться на полу, крича от боли. Все нарастала и нарастала тревога. От кончиков пальцев, дальше к шее, к ногам, вдоль позвоночника бегало чужеродное тепло. Иногда по мозгу хлестали чужие эмоции. «Чёрт возьми, что это?!» — стучало в висках у парня. Шаг постепенно замедлялся, но он не останавливался: нужно успеть. Этот огонь, эти сильные бури чувств, эти не мгновенные, как у других одаренных, а медленно расползающиеся по телу силы могли принадлежать только одной. Печать, поставленная Дазаем крестом на способности Чуи, сейчас трещала по швам, крошилась на кусочки, осыпаясь и высвобождая её демонов. Где же эта чёртова дура? Кто посмел разозлить рыжую больше, чем он, да так, что сейчас та готова рвать и метать?почему. он. чувствует. чужого. человека?