Тихий полет

      Серые тучи медленно затягивают небо непроглядной пеленой, поглощая последние островки светлого сентябрьского неба. Где-то вдалеке раздаются первые раскаты грома: неспешные, гулкие, будто голос недовольно ворчащего пса, которого только что разбудили без веской на то причины. Когда-то в детстве Стайлз любил осенние грозы, не сравнимые ни с чем другим: слабые отсветы теплого лета растворялись в прохладных каплях дождя, навевая лёгкую грусть о минувших днях, солнечных и полных смеха, что постепенно начинали казаться приветом из другой жизни. Время сменяло время, и казалось чудом вглядываться в смазанные рисунки воды на оконном стекле, порой прочерчивая пальцем путь особенно больших капель. Отец всегда играл с ним, угадывая, какое направление примут косые струны влаги в следующую секунду под прихотью ветра — забавно, что Стайлз почти постоянно выигрывал, а вот шериф попадал впросак. Мама журила их, зазывала пить чай с домашним печеньем, и пятилетний Стайлз не мог представить себе большего счастья, чем эти вечера дома, вместе с семьёй, пока стихия бушевала за окном, срывая с деревьев последние зелёные листья. Он был защищён — от грозы, от всего страшного и необъяснимо притягательного, что творила природа в этот миг, наслаждался необъяснимым чувством уюта, и торопливо подлазил к отцу под одеяло, если где-то близко небосвод озаряло вспышкой яркой молнии.       Как жаль, что не с кем разделить эту радость теперь. — Привет, пап.       Он касается холодного надгробия, проводя пальцем по ровной золотистой надписи на камне. Почти и не выцвела за семь лет, если не считать выбитой единицы, но та не удалась как-то сразу, словно не эта цифра должна была остаться здесь. Стайлз знает — правильным стало бы намного позже, на тридцать или сорок лет, но никто не спросил его об этом, никто не узнал, каково ему будет нести бремя одному. Все люди умирают — и он понимает это лучше других, но сердце сжимается от горя, как в первый раз, отказываясь прокачивать кровь в застывшие сосуды.       Тяжёлая кровопотеря, мистер Стилински. Мы извлекли пулю, но реанимационные мероприятия оказались безуспешны. Примите наши соболезнования.       Его не пустили в палату, не пустили в морг. Быть может, потому, что Стайлз кричал, бился в руках санитаров, и врачам пришлось вколоть ему успокоительное в двойной дозе, чтобы он наконец перестал сопротивляться. Айзек, забиравший его из больницы, не хотел оставлять Стайлза одного, а он просто вышвырнул друга за дверь и кричал — долго, пока не охрип, срывая голос до бессвязного сипения. Ему стало все равно — на себя, на окружающих, на жизнь, потому что она оборвалась в черной ране на груди его отца, лучшего шерифа, которого когда-то видел Бикон-хиллз. Стайлз думал, что умрет — не потому, что собирался свести счеты с жизнью, а потому, что пуля попала и в него, и дыра, разраставшаяся на месте души, сжирала все, до чего только могла дотянуться.       Он не сомневался, что все закончится именно так.       Ходил на могилу изо дня в день — потому что не знал, где ещё ему находиться. Никто не прогонял его, никто не осуждал, и Стайлз просил об одном — чтобы его забрали скорее, чтобы больше не было так плохо и безразлично одновременно. Органы на весы, тело в крематорий, пыль по ветру — и страданиям настанет конец, как настает всему. Нелогичное завершение нелогичной жизни, но никто не удивится, ведь есть же у него какое-то СДВГ в медицинской карточке, а это значит, что он нездоров.       А какой спрос с больных людей?       В один из дней Стайлз чувствовал себя особенно плохо. С похорон прошло сорок дней, и впервые за это время начался дождь, проливной, хлесткий, будто небо мстило земле за какую-то обиду. Стайлз вымок до нитки, однако упорно шел к цели, думая, что это даже к лучшему — смерть от переохлаждения и возможной пневмонии не окажется легкой, но наступит, рано или поздно, если оставить все, как есть. Он собирался просто упасть на землю перед надгробием, и почти сделал это, но остановился неожиданно для самого себя, увидев светлое пятно, выглядывающее из-за серого края камня. Стайлз медленно обошел плиту и наткнулся на измученный взгляд налившихся кровью собачьих глаз. Истощенный щенок лежал в неестественной позе, поджав под себя вывернутые задние лапы, и струйки крови медленно стекали с раны на его голове, напитывая тусклые клочки шерсти алым цветом. Стайлз замер, смотря на животное, осознавая только одно — щенок пришел сюда умирать.       Как и он сам.       Руки ещё не потянулись за курткой, а мозг уже лихорадочно вспоминал адреса ближайших ветлечебниц, открытых в такое время. Стайлз бережно завернул животное в насквозь промокшую ткань, стараясь не сделать больно, но тот и не шевелился, беззвучно скуля. Стилински бежал со всех ног, надеясь лишь на то, что успеет раньше, чем щенок издаст свой последний вздох, умерев прямо на его руках.       Ему повезло — потому что нашлось такси, нашлась лечебница с прекрасным ветеринаром-хирургом и через шесть месяцев Зеро весил уже девять килограмм вместо трёх, горделиво осматривая прочих собак на прогулках в парке. А Стайлз больше не прятал фотографии отца, впервые подумав о том, что ему есть ради чего жить дальше.       Вспоминать об этом сейчас уже не больно и не страшно, ведь он научился жить заново. Но Стайлз все равно скучает, и эти визиты на могилы родителей нужны до сих пор, как связующая нить между этим миром и тем. Он никогда не верил в ад и рай и не знает, слышат ли его отец и мать, но все равно приходит сюда на годовщины, рассказывая им обо всем, что случилось. Стайлз пропустил лишь один раз, но об этом он больше не будет думать никогда, потому что перевернул эту страницу, сжёг и запретил себе любые воспоминания.       Прошлое должно оставаться в прошлом, ибо там ему самое место.       Он кладет цветы на могилы, бросает взгляд на затянутое тучами небо и отворачивается, направляясь к выходу с кладбища. Его жизнь устоялась, наконец успокоилась, и каждый день приносит много дел, которые не терпят длительных отлагательств. Стайлз не один, у него по-прежнему есть друзья, работа, любимые собаки, и хотя бы за это стоит быть благодарным судьбе.       Он больше не допустит того, чтобы кто-то попытался сломать его опять.

***

— Доброе утро.       Эллисон за стойкой отвечает на приветствие милой улыбкой. Стайлз берет в руки распечатанный лист и просматривает расписание на сегодня, с сожалением понимая, что времени на обед останется совсем немного. Досадно, ведь он обещал Джексону сходить в пиццерию вместе, но идти до нее только десять минут в одну сторону, а на перекус у Стилински есть всего полчаса. Эллисон, заметив его усталый взгляд, склоняется ближе, виновато шепча: — Не хочу тебя расстраивать, но в приемной ждёт внеплановый пациент.       Стайлз только кивает, стараясь убедить себя в том, что наличие большого числа клиентов для него даже хорошо. Когда он открывал эту маленькую клинику, то не надеялся на что-то особенное. Ему просто нужно было как-то спасти себя, и работа оказалась самым лучшим выходом из возможных. Теперь в его подчинении находится пять врачей, и он даже выкупил соседнее помещение, чтобы организовать небольшой стационар для своих пациентов. Идея оказалась неожиданно популярной, а Стайлз остался этим доволен — порой намного проще оставить ребенка на пару дней под контролем врача, чем отпускать домой и после получать нежелательные осложнения по неосторожности родителей. Он ни разу не пожалел о том, что прошел переподготовку, хотя работать с детьми во многом оказалось гораздо сложнее.       Но связываться со взрослыми Стайлз больше не собирается.       Просто не может. — Дама привела дочку на осмотр. — Эллисон хмурится, подавая ему частично заполненную карту. — Знаешь, она не производит впечатление хорошей матери.       Стайлз забирает документы, быстро просматривает паспортную часть, убеждаясь, что данных ожидаемо немного: девочке восемь лет, мать предъявляет жалобы на кашель и это все, чего Эллисон удалось от неё добиться. Он бросает на них короткий взгляд, не удивляясь тому, что видит: женщина что-то набирает в телефоне, не обращая внимания на ребенка, который оказывается предоставлен сам себе.       И вся беда в том, что подобные родители встречаются не так уж и редко. — Добрый день, я доктор Стайлз Стилински. — Стайлз подходит к ним, жестом приглашая следовать за собой. — Пройдёмте в мой кабинет.       Женщина быстро убирает сотовый в сумку и хватает девчушку за руку, буквально силой стаскивая её с дивана. Стилински молчит, придерживая для них дверь — он не имеет права что-то сказать матери, хотя уже хочется поставить её на место. — Итак. — Он раскрывает карту на чистой странице, усаживаясь в кресло. — Расскажите, что вас беспокоит, миссис Пафер. — Меня — ничего. — Женщина раздражённо ведёт плечом, недовольно оглядываясь на девочку, устроившуюся на кушетке. — У неё постоянно что-то болит, так что меня это уже достало! Осмотрите её побыстрее, у меня ещё много важных дел сегодня. — Мне необходимо знать, что именно у вас случилось. — Стайлз холодно улыбается. — Это поможет понять, чем болен пациент. — О боже, да я понятия не имею! Я занятая женщина и мне некогда нянчиться с этой мелюзгой, так что просто делайте свое дело и закончим с этим.       Стилински медленно откладывает ручку, встаёт из-за стола и брезгливо обходит сидящую на стуле мать. Сколько бы таких дамочек ни приходили к нему, он знает — доказывать что-либо им бесполезно, и единственное, что действительно можно сделать, так это попытаться помочь ребенку. Стайлз снимает с шеи фонендоскоп и присаживается перед девочкой на корточки, мягко улыбаясь. — Привет. Тебя зовут Кора? — Д-да. — Она тихо кашляет, настороженно прикрываясь тоненькой ладошкой. — Рад познакомиться, Кора, я Стайлз. — Стилински продолжает улыбаться, надеясь, что девочка хоть немного расслабится. — Ты ведь не против, чтобы я осмотрел тебя?       Девочка послушно кивает, опускает голову; Стайлз аккуратно приподнимает край её маечки и прижимает фонендоскоп к бледной коже. — Теперь подыши глубоко.       Кора старательно выполняет все его указания и даже пару раз хихикает, когда Стайлз касается прохладной поверхностью устройства чуть ниже подмышек. Дыхание девочки ему не нравится, и вся картина очень похожа на банальный острый бронхит, который никто даже и не пытался лечить. — Она давно кашляет? — Вы что, думаете, что мне интересны такие мелочи? — Мать фыркает, снова утыкаясь в телефон. — Может дня три или четыре. Слушайте, док, у вас ведь есть здесь стационар? — Да. — Стайлз распаковывает чистый деревянный шпатель, стараясь не думать о том, как эта женщина его раздражает. — Чудно! — Брюнетка поднимается на ноги, улыбаясь. — Давайте я просто оставлю её вам, на сколько это необходимо. Мне некогда тут с ней возиться.       Стилински молчит, осматривая горло ребенка, и вздыхает, понимая, что Коре в любом случае лучше будет здесь.       В клинике о ней хотя бы будут заботиться. — Вам интересен диагноз? Или расходы? — Ни то, ни другое. — Женщина фыркает. — За все платит муж, пусть его это и волнует. Кора, детка, ты останешься здесь, потому что мне нужно по делам! — Она машет девочке, даже не считая нужным подойти к ней. — Чао, док, с вами приятно иметь дело!       Стайлз испытывает невероятное облегчение, когда дверь за женщиной закрывается с той стороны. Он поворачивается к девочке, берёт со стола градусник, краем глаза замечая, что она хмурится, собираясь расплакаться. — Кора. — Он включает термометр и осторожно устраивает его в подмышке ребенка, сжимая в руке её мокрую ладошку. — Ты не против остаться здесь на какое-то время?       Стайлз уверен, что она попросится домой, но ребенок удивляет его, согласно кивая. — Мама меня все равно не любит.       Стилински едва не вздрагивает от обречённости, которой просто не должно быть места в детском голосе. Он не знает, что ответить, и Кора, похоже, понимает это лучше него. — Папа уехал по делам и ещё не вернулся за мной. Когда он заберёт меня обратно? — Мы можем позвонить ему. — Стайлз старается улыбнуться как можно искреннее, несмотря на всю отвратительность сложившейся ситуации. — И я уверен, что он сразу приедет за тобой.       Девочка слабо улыбается ему в ответ, и Стилински невольно думает о том, сколько раз она уже оставалась вот так, одна. Для некоторых занятых родителей стала вполне обыденной практика класть детей в частные клиники на какое-то время, пусть и за большие деньги. Кто-то остается вместе с ребенком, кто-то навещает каждый день, кто-то передает игрушки и другие подарки, хоть как-то показывая, что дитя ему небезразлично.       И интуиция говорит ему, что в семье Коры все далеко не так. — Стайлз, вы уже закончили? — Лидия, как и всегда, заходит в кабинет без стука, улыбаясь вздрогнувшей девочке. — Так это ты та маленькая принцесса, что пойдет со мной?       Стилински кивает, забирает у Коры градусник и помогает ей встать с низенькой кушетки. — Это доктор Лидия, мой хороший друг. — Он подводит смущенную девочку к Мартин. — Она покажет тебе все здесь. — О, не переживай, мы найдем общий язык. — Лидия подмигивает замершей Коре, протягивая ей ладонь. — Знаешь, мне как раз привезли новую книжку со сказками и, думаю, что ты захочешь её прочесть.       Стайлз провожает их долгим взглядом и устало трёт лицо, продумывая план предстоящего лечения. Первым делом нужно не забыть позвонить отцу Коры, но об этом лучше попросить Эллисон, потому что ему ещё нужно успеть заполнить все документы.       Он возвращается к столу и нажимает кнопку на телефоне, дожидаясь ответа. — Да? — Эл, та женщина уже ушла? — Да, расплатилась за госпитализацию на неделю вперёд и убежала. — Арджент неодобрительно хмыкает. — Я взяла с неё всё необходимые подписи, так что не беспокойся. — Хорошо. В карте есть номер отца, позвони ему и попроси приехать в нашу клинику до конца моей смены. Она не оставила имени, но, думаю, это неважно. — Сделаю. Что-то ещё? — Да, скажи Джексону, чтобы позаботился о девочке как можно лучше. — Ох, Стайлз, да он всех наших пациентов считает за своих детей! — Эллисон тихо смеётся. — Думаю, что он все равно скучает по своей большой семье. О, к тебе уже пришли! — Попроси их зайти через пять минут, мне нужно заполнить историю. — Как скажешь.       Трубка тихо пиликает, оповещая об окончании связи, и Стайлз возвращается к документам, записывая препараты в лист назначений. Безответственность матери Коры лишает его последних остатков настроения, и Стилински очень надеется, что это первая и последняя неприятная встреча на сегодняшний день.

***

      Стайлз работает до семи вечера и отрывается от бумаг только тогда, когда Лидия едва ли не силой утаскивает его пить чай. Её домашняя выпечка с мятой и шоколадом практически возвращает его к жизни, и Стилински думает, что он уже очень давно не готовил ничего самостоятельно. — Знаешь, я бы с удовольствием повырывала из её головы все жиденькие волосешки по отдельности. — Мартин забирает от кофемашины порцию латте и садится напротив него. — Она не первая худшая мать года, но я все равно не понимаю, как можно так относиться к собственному ребенку.       Стайлз пожимает плечами, стряхивая крошки от печенья на белую салфетку. Когда он открывал эту клинику, думал, что будет видеть только одну сторону жизни — детей и их заботливых родителей, которым всегда важно здоровье собственных чад. Но на практике все оказалось совершенно иначе. — Анализы Коры отправлены в лабораторию? — Да, Кора просто умничка, даже не пикнула ни разу. — Лидия улыбается. — Знаешь, она и правда чудесный ребенок. Сначала стеснялась, но быстро подружилась с Лорой. — Ты поместила её в сдвоенную палату? — Решила, что так будет лучше. По-моему, ей нужно общение. — Ты права. — Стайлз задумчиво кивает. — Спасибо за чай, пойду допишу ещё пару историй. — Ох, Стайлз, ты работаешь слишком много. — Лидия бросает на него недовольный взгляд. — Ты ещё не забыл, что нужно жить и наслаждаться жизнью?       Стилински кивает и выходит из комнаты отдыха, делая вид, что не слышит тяжёлого вздоха Мартин. Она права, но он ещё не может прийти в себя до конца, понять, что больше ему никто не угрожает, и перестать просыпаться по утрам от кошмаров. Стайлз доволен уже тем, что в последнее время видит их все реже. — Стайлз! — На пути к кабинету его чуть не сшибает с ног Эллисон, с тревогой заглядывая в глаза. — Я пыталась его не пустить, но он просто не слушал меня, клянусь! А ещё эти два амбала за ним, я просто не смогла их остановить! — Спокойно, Эл. — Стилински останавливается, недоуменно смотря на помощницу. — Что случилось? — Приехал отец Коры. — Арджент обеспокоенно прижимает к груди документы. — Он хотел увидеть тебя и дочку сразу же, но я сказала, что ты занят и скоро подойдёшь. Тогда он просто взял и вошел в твой кабинет, сказав, чтобы ты явился немедленно! Я пыталась ему помешать, но его телохранитель так жутко на меня посмотрел! — Понятно. — Стайлз вздыхает. — Будь готова вызвать охрану, но, думаю, я разберусь сам.       Эллисон кивает и спешит за свою стойку, бросая испуганный взгляд на стоящих у кабинета амбалов. Стилински устало качает головой, понимая, что в этот раз проблем не оберешься — видимо, отцом оказался какой-нибудь богатый наглец, либо криминальный авторитет, что ещё хуже. Он заходит в кабинет под тяжёлыми взглядами охраны, и сразу замечает массивную фигуру, неподвижно стоящую у окна. — Добрый вечер. — Стайлз проходит мимо и усаживается в кресло, уже и не надеясь, что ошибся в своих догадках. — Вы отец Коры?       Мужчина медленно оборачивается к нему, и Стайлз давится воздухом, что есть силы цепляясь за подлокотники кресла. В груди горячие осколки впиваются в лёгкие, стискивают сердце, заставляя его ускорить ритм, а мозг отказывается верить в то, что видит, лихорадочно придумывая оправдания. Стайлз смотрит на смуглые руки, лёгкую щетину и ледяную усмешку, которую он узнал бы из тысячи других в любое время дня и ночи, и понимает, что больше не помнит, как дышать. Изменилась одежда — дорогой костюм, пальто, небрежно накинутое на широкие плечи, часы, сверкающие золотом вместо унылой серости тюремной робы, но все прочее осталось прежним.       Он остался прежним.       Стайлз замирает, наблюдая, как оживший призрак подходит ближе и вздрагивает, слыша до боли знакомое: — Привет, док.