…И пошли домой патриции, Марку пьяному завидуя.
Бедняга Помпей не знал куда девать глаза. Про то, что в четвертой сплошные психи, вторая — озабоченные извращенцы, а третья — упыри и нелюди он знал и слышал неоднократно. Но одно дело слышать. А видеть, как Слепой сидит, свесив свои сальные патлы на плечо воспитателю, а Вожак Птиц ревниво щурит глаза и раздувает клюв, при этом Сфинкс пребывает в состоянии абсолютного дзен, матово светя лысиной, — совсем другое. И то, что сам Чёрный Ральф, гроза, ужас и истина в последней инстанции, сидит в простыне, жует финик и бесстрастно взирает на этот лупанарий самая невозможная из всех невозможностей. — На днях ко мне на рассмотрение поступили прошения, — продолжил тему вечера Ральф, — об индивидуальных, хмм, беседах. Есть ли среди присутствующих еще граждане желающие приватных встреч? Слепой сидел так близко, что его острое колено утыкалось Ральфу в ногу. Сгорбившись и спрятав лицо за немытыми волосами, казалось, что он вообще не слушал, а только отслеживал звук, пустой пиалы, чтобы подлить воспитателю его амонтильядо. — Я — пас, — нервно кивнул Помпей, — у меня своих двадцать только успевай поворачиваться. — И чтобы не выглядеть неотесанной деревенщиной добавил фразу, которой сегодня его научил Табаки, — te amo est verum. (люблю тебя- это истина). От прищура Стервятника и застывшей улыбки Слепого, Помпея мороз продрал по коже. — Неожиданно, — Ральфа начала забавлять абсурдность происходящего. — Учту, — ухмыльнулся он, наблюдая порозовевшего Сфинкса и облизнувшегося Рыжего. Они сторговались на понедельник и четверг, при чём Ральф был абсолютно уверен, что вожак крыс добровольно к нему не придёт, а мудрый кот выпросил себе день только для того, чтобы Стервятник и Слепой не сцепились в делёжке.***
В комнате жарко и открытое окно, дышащее прозрачной кисеёй, только усугубляло ситуацию, засасывая в комнату волнующие ароматы весеннего вечера. Помпей выбрал верный путь, — быстро набравшись вина и заснув в подушках. Сфинкс, прикрыв зелёные глазищи, то ли задремал, то ли медитировал. Вожак второй уплыл в дурман и напевал себе под нос. А вот «Капитолий» на краю. Орды варваров осадили империю, и только нажитые веками высоконравственные устои держат ещё ветхие стены. Но если так будет продолжаться, то падение неизбежно. «Вечный Рим» держится заветами предков и суровым dura lex sed lex. И всё, что он может предложить на откуп в этот раз никого не устроит. Они пришли не за хлебом и зрелищем, а за плотью и кровью. Ральф пьёт и не пьянеет. С одной стороны Слепой ещё немного и уложит голову ему на бедро, а с другой Стервятник дышит ему в шею и щебечет какие-то мантры. Если бы в это хоть кто-нибудь поверил, он бы упал в обморок, но падать некуда позади стол и страх, что тогда его уж точно разберут на кусочки, не пощадят и не помилуют. Боже, ну почему в этом паршивом Доме всё ни как у людей. Почему вызванные ученики не пришли, послушали, покивали и ушли, чтобы сделать все по-своему. Нет! Они припёрлись к нему в этих блядских простынях, которые не скрывают ничего из того, что профессионально прячет одежда. «А сам-то? — корил себя Р Первый. — Тоже хорош, мог бы выгнать их, к чертям собачьим, еще и пенделей надавать за неуважение. Нет, сидишь, старый фавн, пьёшь. А всё ловчий душ со своим брюзжанием: «Они же дети, Ральф, увечные и никому не нужные, хоть иногда надо и пожалеть.» Чтоб тебе, Лось, на том свете икалось. Жалостливый стал. Старею или устал, а может просто май?» Когти Стервятника пишут заклинания и чертят мандалы на его беззащитной спине, а Слепой, уложив голову на бедро, прохладными пальцами оглаживает колено.***
Где твоя воля, Чёрный Ральф? Центурии не вышли из казарм? Легионы сдались противнику без боя? Ала не прикрыла слабые фланги? Думай, язви тебя в душу! Он думает, ищет выход, отсекая просьбы бесстыжего тела и не вслушиваясь в шум сердца и циркуляцию крови. Ему опять наливают, а он всё ещё отвратительно трезв. — Ваше сердце, — смакует воздух Стервятник, и кладёт сухую ладонь на спину, — так стучит… — Слышно, — шепот Слепого Ральф чувствует кожей, и белая прохладная рука, прижимается к груди. Они поймали его бедное истерзанное сердце, жестокие дети, и играют с ним в пинг-понг, перебрасывая друг другу, и ни один не хочет уступить. — Жарко? — летним медвяным лугом пахнуло справа, и хищная Птица ставит свою печать аd futarum memoriam* на плече жертвы — Жарко… — вторит ей ночной лес, пахнущий чёрной водой, и оставляет свое тавро аd futarum rei memoriam**.***
Ave, тварь Божия! Да будешь благословенна ты и потомство твоё. — Сфинкс, — почти беззвучно зовёт Ральф, — погляди сюда. Кот мотает лысой башкой и не желает открывать глаза, ему достаточно звуков. Более чем. — Сфинкс! Сфинкс поворачивается и старается смотреть только в глаза воспитателю, чтобы не видеть бесстыдных недозволенных рук. — У Слепого что, блохи?! — голосом центуриона, почувствовавшего подкрепление, гремит Ральф. От неожиданности Стервятник проезжается носом по щеке Р Первого и клюёт куда-то под ключицу, чуть не стукнувшись подбородком о затылок Слепого. — Блохи, — подтверждает лысый, — и клещи. — И КЛЕЩИ?! — подымает в атаку поредевшие легионы Ральф. — Все вон, ироды! Помпея и Рыжего вышвырнуло из сна и кабинета, следом выпорхнули Стервятник и Сфинкс, чтобы не быть затоптанными кавалерией Чёрного Ральфа, тащившего Вожака в мойку.***
В Доме уже ночь, в коридоре темно и только двое все ещё стоят у глухой двери и ждут. — Курево есть? — Стервятник, на мне трусов-то нет, откуда? Вожак третий дернул плечом и поджал больную ногу, опираясь на стену, превратился в белую цаплю. — Что так долго? И тихо? — истекает ядом Птица. — Банные омовения не терпят суеты, — неудачно отшутился Сфинкс, он и сам очень переживал за Вожака. Слишком тихо, может они там поубивали друг друга? Он уже готов был постучать, когда на пороге появился Слепой в черной выцветшей футболке с разводами от мокрых волос и блуждающей улыбкой. Острыми когтями Стервятник подтащил к себе бывшего состайника, чтобы проскрипеть, морщась от шибающего в нос запаха шампуня Ральфа: — Я сожру твоё сердце, Слепой, если ты… — Даже пальцем не тронул, — облизнул тонкие губы Слепой и улыбнулся, — клянусь. «И он сбежал. Сбежал, уже зная, что вернется, чтобы увидеть, досмотреть до конца, узнать, ЧЕМ ЭТО КОНЧИТСЯ У НИХ?» * «на долгую память» ** «в напоминание о событии»