***
Через часа три раздаётся вопль. Довольно высокий, чтобы не осталось сомнений о том, что это Луи. Пока Гарри перебирается через всю квартиру, он успевает стукнуться обо все тумбочки в доме, споткнуться обо все разбросанные после пьянки вещи, и это сильно смахивает на дежавю. Подросток ворочается в коконе из одеял, пыхтит и нервно сопит, но когда замечает мужчину, то злобно голосит: — Я опять застрял! Гарри успокаивается, выдыхает и растягивает губы до самых ушей, оголив острые клыки. Подходит к кровати, и думает, на самом ли деле надо его распутывать. Когда Луи все же освобождается, он неровно дышит, а его щеки смахивают на спелые яблочки. — Зачем вообще так делать! — возмущается он и пытается пригладить волосы, что наэлектризовались, и теперь летят как пёрышки вокруг головы. Гарри очарованно вздыхает, но берет себя в руки до того, как тот мог бы это увидеть. Прыгает на кровать рядом с парнем и растягивается звездой, чуть не столкнув его. От простынь уже пахнет Луи, а запах Луи похож на молоко, смешанное с карамелью, и Гарри может сказать, что это теперь его самый любимый запах на свете. Эти мысли, кстати, тоже вызывают ужасающее чувство вины, потому что Луи — ребёнок, от него пахнет как от ребёнка, его лицо ребяческое, и он ведёт себя как ребёнок. Мужчина ненавидит это. — Расслабься, малой. — Выдаёт он, хотя сам лежит с напряженными плечами, и кажется, его голова готова заболеть. Подросток, кажется смущается, потому его шея и лицо покрываются красными пятнами, и выпучив глаза, смотрит куда угодно, только не него. В конце концов, видимо придя в себя, он спрашивает, обратно укладываясь, подальше от долговязых рук: — Сколько я спал? Луи выглядит недовольным собой, и Гарри хочет его ударить. — Намного меньше чем нужно. Тот фыркает, забирает у мужчины одеяла, и игнорируя тоскливый опыт прошлого, оборачивается в них. В комнате повисает тишина. В животе обоих повисает приятное чувство, а осознание того, что оно существует, отдаёт мерзкой тревожностью в сердце. Эти ощущение смутно смахивают на те, что он чувствовал при взгляде на Элеанор, и эту мысль Луи ловит уже который раз, но что делать с ней — не знает. А ведь что они вообще делают? Гарри всего недавно выгонял его из кафе с угрозами об увольнении, а теперь он его подкармливает и обеспечивает сон. Почему так переклинило мужчину — он не знал, а из-за того, что это было вполне неожиданно, его сердце сжималось в горошину от страха неизвестности. Он никогда не был общителен — за все семнадцать лет у него был единственным друг, с которым они разошлись два года назад. Зато у него была сестра, что была популярностью в школе, устраивала вечеринки, где обязательно кто-то должен был блевануть, и приводила домой парней. Все многочисленные психотерапевты, к которым его родители шли с претензией а-ля «почему мой ребёнок такой?», отвечали одинаково и звучно. «Его мозг так построен». Эту фразу те игнорировали до определенного момента, все время причитали ему «перестать быть тряпкой», или «взять себя в руки», но потом советы прекратились. Возможно, они больше его не воспринимали, потому что после двенадцати лет, он видел их почти раз в неделю — учитывая, что они жили в одном доме. Он не помнит последний раз, когда он мог хорошо и откровенно поговорить с ними. И он абсолютно уверен, что ни разу, и никто в его жизни не пытался за ним следить, или как-то заботиться. Вполне вероятно, что он не знает значение этого слова, но он все равно думает, что это то, что Гарри делает. И он в ужасе, потому что он не знает причину. Когда Луи скукоживается в клубочек во время мысленного процесса, мужчина неотрывно смотрит на него. Смотрит и думает — «ты разбил мне жизнь», думает — «без тебя я бы жил обычной жизнью». Телефон подростка все ещё у него и задний карман его джинсов вибрировал раз сто с того момента, но Гарри готов признать, что он не самый честный человек в мире, поэтому он злорадствует, и помалчивает. Нехрен на его территорию гнать. Когда Луи все же выходит из транса, он выглядит растерянно. — Вы любите вафли? — рассеяно спрашивает он и на секунду Гарри задумывается, не говорит ли он это призраку за его спиной, потому что смотрит подросток на стену уж больно сосредоточенно. Он напоминает ему его кошку, которая любила пугать всех, смотря в пустоту. — Я не люблю сладкое. Подросток возводит брови вверх, и садится стрункой, все ещё обёрнутый в сто слоёв. Его руки торчат из кокона тонкими ветками, а пятки в желтых носках смешно выглядывают. — Вы шутите?! Вы просто извращенец! — восклицает он и пытается увернуться, когда мужчина предпринимает попытку ущипнуть его. Руки прутики исчезают в недрах одеял, и голова ныряет туда же. Проходит минута, прежде чем Гарри начинает волноваться, и он, распаковав того, устраивается рядом. Под плотными одеялами душно и катастрофически не хватает воздуха, из-за чего Гарри задумывается, не потеряет ли мелкий тем временем сознание. Растягивает губы в оскале и смотрит в темноту, где воздуха почти нет, на лицо парня. Тот сидит, подобрав колени, немного смутившись. — Что будешь делать с девчонкой? — спрашивает он резко и слишком неожиданно. Луи выглядит растерянным. Он выдыхает, видит как от потока воздуха дергаются кудри мужчины, и дёргано пожимает плечами. — Пытаетесь тряхнуть стариной и попытать свои способности в психологии? Он нервно чешет лохматый затылок, и улыбается своей фирменной вялой улыбкой. — Ну, уверен, про твою виктимность все психологи взахлёб говорили, — сказал он, и устав от духоты, вышел из кокона. Луи остаётся внутри, и Гарри думает, что тому конец.***
Подросток убегает от него, как только забирает телефон — дома Лотти не оказывается, поэтому он не спит всю ночь, делая проекты, а утром пьет три чашки крепкого кофе залпом. Весь день проходит у него болезненно, чуть ли не обморочно, а потом, после пар, его ловит у запасного входа один парень из свиты девушки. «Опять «дружеское напоминание» пришли сделать» — горько ухмыляется он, но поворачивается к нему с безэмоциональным лицом. У того горбатый нос, маленькие глаза, и в них плещется то, что и у остальных ублюдков этого места. Самодовольство. — Чувак, слышал ты хотел прийти на концерт, подумал, будет очень круто ещё раз потусить с тобой. «Как вежливо». Луи натянуто улыбается ему, губы кажется, ломаются от сухости, а глаза слипаются, уже в невтерпёж поспать. Он думает, придётся ли ему падать в обморок, и где это лучше сделать. — Тебя подослала Элеанор? — спокойно спрашивает он, а Оливер приподнимает руки в оборонительном жесте. — Нет, конечно нет! Просто, это, — он чешет затылок, и продолжает, — хотел извиниться… Луи знает, что он не хочет извиниться, он знает что ему не жаль, и он знает, что он не должен на это вестись. — Не стоит. — Перебивает он, перед глазами мелькают белые пятна, и он думает, не выдумала ли его фантазия Оливера? — Я пойду. Как он перемещается до квартиры, он почти ничего не помнит, перед глазами плывёт, лицо плывёт, и он думает, что он переборщил с кофе. Когда в пять часов, перед порогом стоит Элеонор, в прозрачной блузке, сквозь которые видно буквально все округлые прелести женского тела, и с длинными волосами, перекинутыми через плечо, ему хочется взвыть. Потому что сердце плохо бьет в груди, и он чувствует себя псиной, которая не может отказать никому. Она выглядит так, как он её всегда помнил — с легкой ухмылкой, уголком губы вверх, и хитрыми глазами, что деланно щурились. Он идёт на концерт. Толпа зажимает со всех сторон, люди толпятся в начале очереди, а музыкантом оказывается какой-то неизвестный певец, что фальшивит почти на каждой высокой ноте. Элеонор не отпускает его весь вечер, прижимается с боку, вопит во все горло и танцует. Её свита не отстаёт, все веселятся, и ему не остается другого выбора, как веселиться тоже. Они добираются домой безумными, уставшими и неадекватными. Прежние чувства захлестывают его волной, и он не помнит ничего больше. Домой его провожает девушка, а у двери хитро улыбается ему, и совершенно ожиданно, прислоняется губами к его. Это тот же самый поцелуй из тех, что были раньше с ней — те же тёплые губы, тот же блеск, что лип к губам, но теперь, ничего кроме горечи и вины он не почувствовал. Простоял так, пока она сама не отошла, и сказал: — Скоро увидимся. Девушка счастливо и довольно улыбнулась, а Луи вяло и безнадежно-болезненно. Та ушла, перебрасывая через плечи волосы. И Луи подумал, что так не должно было быть.