Afecto

      «Чем закончится история братьев-волков?» — этот вопрос никогда не пропускает своей цели. Всегда застаёт Шона врасплох, попадая в десятку.       Он задаёт его себе каждый божий день с того самого дня, как "придумал" эту историю. Правда заключается в том, что Шон не знает ответа. Не знал тогда, сидя в окружённой полицией машине, не знает сейчас, когда его взгляд случайно натыкается на силуэт младшего брата. Даниэль в расслабленной позе сидит на столе и листает дневник. Из-за его плеча видна оптимистичная надпись «Мы должны двигаться дальше», а на крае другой страницы изображён он сам в возрасте девяти лет. Даниэль аккуратно водит подушками пальцев по шершавой бумаге, следуя чётким карандашным наброскам пейзажей. Шон стоит сзади и не смеет издавать какой-либо звук. Зачем он достал дневник? Чего хочет?       Ворошить воспоминания они не любят — и так оба помнят всё до последней детали. И так оба в состоянии мысленно воспроизвести те же эмоции тревоги и отчаяния, тот же застывший в жилах адреналин и страх, что испытывали в последний день на территории «родной» страны. Шон отводит взгляд и уходит из комнаты. Даниэль делает вид, что не заметил его.       День близится к концу. Перед ними раскидывается золотое побережье, накрытое гладким светло-голубым полотном моря. И одинокая лодка, на которой они так никуда и не решились уплыть. Мягкий закат ещё даже нельзя назвать закатом — так, зачаток, который лишь спустя время преобразуется во что-то цельное и понятное. Потрёпанный дневник Шона лежит на столе. Он видит, как брат то и дело поглядывает на него, словно боится, что если хоть на миг отвернётся — портал в прошлое бесследно исчезнет. Шон тоже так часто поступает, ему до боли это знакомо. Только в его случае боязнь потери касается не предмета из прошлого, а человека. Конкретного человека, сидящего на расстоянии меньше метра и безмятежно попивающего пиво. Шон решает спросить:       — Красиво, хах?       — Вид? Я привык, — отстранённо и почти на автомате отвечает подросток.       — Нет, — Шон кратко дёргает головой, вдруг разозлившись. — Мои рисунки в дневнике. В последнее время ты с них глаз не сводишь.       — А, я просто… — и как ему дальше злиться? Даниэль ведёт себя прямо как в детстве. Задумчивое лицо, неуверенно-дёрганные движения… Шон даже узнаёт этот полный сожалений и привязанности к чему-то уже далёкому и безвозвратному взгляд, никогда не задерживающийся на одном месте. — Скучаю.       Скребет на сердце неприятен и тих. Ворошить воспоминания они не любят — и так оба знают, к чему это может привести. Шон крепко сжимает челюсть и невольно банку прохладного пива в руке. Даниэль делает вид, что не замечает звука искажения алюминия. Ведь ворошить воспоминания они взаправду не любят — и так полупрозрачное разочарование в воздухе до тошноты приелось обоим.       А на другой стороне противоположной реальности сидит почти другой человек. Тело обколото татуировками, белёсые концы волос лезут на глаза. Рука выводит рисунок — пытается вывести. Отчаянно и безуспешно, но зато как похоже, думает Даниэль, сжав губы. Звуки моря успокаивают мысли. Это всё, что у него осталось: могила брата, прямо здесь, на побережье, его дневник и натянутый за уши покой, отдающий беспристрастной печалью, маячащей где-то на задней стороне подсознания. Или на передней — Даниэль в последнее время часто путается, сам не зная, как работает его мозг.       Когда он совершает подношение кресту с неброской надписью «Шон» в виде неровного рисунка, в который вложил всего себя — пусть даже это всё ещё не кажется достаточным — нечто чистое и невинное снова всплывает на поверхность. В сердце, в мыслях, в воспоминаниях и на душе. Нечто приятное, короткое и знакомое. Отклик, о котором он словно бесконечное количество времени назад помнил, а вот сейчас вдруг забыл. Ах, да, ещё ненависть. Но не такая, как в детстве. Она притуплена и заглушена до последних капель; задушена и похоронена вместе с телом брата — в ту ночь разноцветный волк на его толстовке выглядел особенно тусклым. Особенно в контрасте с ярко-алыми пятнами крови, прожигающими одежду, кожу и нервы Даниэля насквозь.       Даниэль встаёт и глубоко вздыхает. Ещё чуть-чуть и запутанно-перепутанные мысли развяжутся, это всегда требует время. Ему впервые хватит смелости признать свою ненависть к этому месту. Месту, в которое его так отчаянно тащил за собой старший брат.