Afecto

      Единственная ассоциация у Даниэля с тюрьмой — это клетка и, судя по рассказам Шона, у того тоже. Видеть брата за толстой решёткой — страшно и непонятно. Даниэль до сих пор помнит день суда, когда Шона признали виновным. Стук молотка судьи поставил точку и закрыл дело. Испуганные глаза Даниэля встретились со смирившимся с уготованной судьбой взглядом старшего брата. В нём чётко отражалась беспомощность. Тогда впервые в мыслях мальчика всплыло такое горькое слово: безнадёга. Если бы присутствующие в зале хорошенько присмотрелись, то заметили бы, что замок на решётке Шона в ту же секунду сам собой дрогнул на один единственный миг, а затем смиренно успокоился и замер.       А дальше последовала жизнь — его жизнь, но уже не их. Поначалу странная и неловкая, но чем дальше годы шли, тем сильнее Даниэль понимал, как необходима она ему была именно такой.       «Что мы будем делать в Пуэрто-Лобос?» — он до сих пор помнит этот вопрос, который задал Шону по пути на границу. А ведь правда, что? Он не понимал этого тогда, и он не понимает сейчас. Нечто внутри всегда упрямо твердило: зачем нам туда? Этот вопрос не давал Даниэлю покоя всё их совместное путешествие, пока он не понял, что ответ был очевиден: незачем. По крайней мере ему.       Какая-то часть его говорила: как хорошо, что Шон решил сдаться. Другая с ужасом протестовала: неужели ты не видишь своего брата, неужели не видишь, как ему плохо? А Даниэль видит. Каждое своё посещение он видит один и тот же взгляд: он радостный, конечно, ведь Шон всегда рад его приходу, но только слепой или очень глупый не заметит сливающуюся — и доминирующую — безнадёгу, обволакивающую всё его существо. Он загнанный в угол человек, который ни в чём не провинился. Он закрытый в клетке волк, который всегда так жаждал свободы.       Даниэль открывает конверт с его письмом. Сердце болезненно колит. Шон всё ещё пытается — искренне пытается — даже в тексте делать вид, что всё в порядке. Даниэль сжимает край бумаги и мотает головой. Шон всегда делает всё, что в его силах, чтобы его обрадовать. Он никогда не меняется.       И даже потом. Шон выпускается из тюрьмы — потрёпанный, растерянный и не такой. Даниэль чувствует радость и облегчение, ведь это тяжёлый груз, который наконец-то сбрасывается с плеч. Он свободен. Они оба свободны. Даниэль снова разговорчив, прямо как в детстве. Шон больше молчит и не смеет сводить с него своего по-доброму грустного взгляда, словно стараясь этим восполнить все прошедшие за пятнадцать лет моменты, которые он несправедливо пропустил.       Огонь трещит и полыхает. Даниэль улыбается воспоминаниям и часто задирает голову вверх, чтобы проверить, как там поживает Луна. Шон сидит рядом — голова склонена, а руки сомкнуты в замок. Его начинает трясти, и сердце Даниэля делает кульбит. Момент, когда натянутая улыбка сходит с лица Шона — тот же момент, когда он больше не может сдержать своих слёз. Из-за костра напротив они искрятся прямо как звёзды на ночном небе. Даниэль ничего не может сделать. Только обнять и прижать к груди — именно так поступал брат, когда он плакал. И всё всегда проходило. К счастью, прошло и сейчас.       Настаёт время разъехаться. Даниэль назад — домой, а Шон вперёд — в неизвестность. Объятия выходят крепкими и долгими. Из-за отчаяния, с которым Шон прижимает его к себе, Даниэль понимает, что это верный признак того, что в данный момент между ними происходит прощание. Бесповоротное и безвозвратное. И когда он садится в свою машину, то настаёт его очередь терять над собой контроль — слёзы жгут, как огонь, который горел этой ночью, и он закрывает лицо руками. Безнадёга — слово это крутится на кончике языка и никуда не уходит. К счастью, Даниэль находит в себе силы нажать на газ и уехать в противоположном от брата направлении.       А на другой стороне противоположной реальности жалеет ли Даниэль? Он не знает. Ему не был известен иной вариант развития событий ни тогда, перед судьбоносным решением, ни сейчас, в настоящей действительности. Но он помнит, с какой гордостью и решительностью шёл к машине полицейских — руки за спиной, в глазах слёзы, губ касается улыбка, а Шон на другой стороне. Уже далеко. Уже не в одной с ним стране. Он Даниэль Диас, он помнит об этом — уже заучил наизусть слова старшего брата, ведь ему приходится прокручивать каждую его произнесённую в машине фразу с тех пор.       А в доме бабушки и дедушки парят уют и безмятежность. Даниэль прекрасно знает и помнит, почему ему так сложно было покидать их. Потому что он не хотел. Фотография улыбающегося Шона — Даниэль чувствует, как его тело напрягается изнутри, готовое взорваться от светлых чувств. Он свободен. Они свободны. По крайней мере счастливы оба, и Даниэлю хочется плакать. Если бы не бабушка в одной комнате, быть может, он бы так и поступил. Золотой песок сжимает рука — кожу приятно щекочут песчинки. Даниэлю мерещится морской бриз и пропитанный йодом воздух, видится силуэт расслабленного Шона, безмятежно попивающего пиво с кем-то близким и добрым. Письма Шона такие же: пропитанные видениями светлых образов, разжигающие в Даниэле огонь надежды, что, быть может, не зря он тогда принял это решение.       Жалеет ли Даниэль? Он не знает. Улыбается просто — и, быть может, старший брат улыбнётся в ответ.