Tomorrow

Eyes Closed Halsey

— Не думаю, что Тони будет в восторге от твоего неожиданного решения его навестить, — похлопав ладонью по отливающему в солнечных лучах красному капоту новенькой «Audi», Роуди точно строгий отец смерил меня укоризненным взглядом, прежде чем скрестил свои крепкие мускулистые руки на груди. Казалось, прошло буквально мгновение с последней нашей встречи, но сейчас передо мной стоял не тот молодой Джеймс Роудс с лучезарной улыбкой и сияющей искрой детского восторга и наивности в шоколадных глазах, каким я его запомнила, впервые встретив семнадцать лет назад в гостиной комнате нашего опустевшего отчего дома, а возмужавший и заметно похорошевший мужчина с заменившей сверкающий огонек в очах свинцовой усталостью. Не то, чтобы вместо «привет, Вэлори! Я по тебе скучал, мелюзга!» я хотела услышать «твой брат не хочет тебя видеть, да и я тоже», но его слова отдались покалывающей болью в груди и ностальгическими воспоминаниями о родном доме и некогда забытом семейном тепле. Необъяснимый укол вины заставил меня обреченно ухмыльнуться и потупить свой взгляд в неестественно-яркий зеленый газон под ногами, привычно идеально подстриженный в любое время года — таким утонченным и элегантным запомнился мне Нью-Йорк в последние минуты, проведенные в аэропорту Кеннеди, прежде чем я решительно вычеркнула связанные с этим городом воспоминания о своей жизни, разделившуюся на «до» и «после». Мой неожиданный приезд, спровоцированный таким же внезапным обстоятельством, был отчасти необъясним, но в глубине души я была уверена в правильности собственных действий. Какие последствия влекли за собой совершенные мною решения, я не знала, однако была готова ко всевозможным раскладам событий и мысленно бронировала билет на безвозвратный рейс в один конец, навеки забыв о существовании Нью-Йорка и связанных с ним воспоминаниях. — Как будто я в восторге, — я пробурчала, бросив свою сумку в открытый Роудсом небольшой, но достаточно вместительный багажник спортивного автомобиля. Я поправила сползшие на кончик носа солнцезащитные очки и взглянула на голубое безоблачное небо с достигшим зенита солнечным пятном. Погода в Нью-Йорке значительно разнилась с внезапно настигшим Вашингтон ненастьем в виде проливных дождей и промозглым ветром, и потому я наслаждалась приветливыми лучами солнца, излучающими тепло и являющимися главным предвестником приближающегося лета. Ощущение умиротворения и спокойствия прочно поселилось в моем сердце, потеснив беспокойство, вызванное предстоящей встречей со старшим братом. — Страшно спрашивать, что случилось такого ужасного, раз ты решила приехать, — Роуди опередил меня, открыв перед моим носом дверцу заниженного автомобиля. Я не сдержала улыбку, отметив про себя то, что джентльмен внутри этого мужчины никогда не умрет. Я буквально приземлилась на твердое пассажирское сиденье, обитое блестящим кожаным чехлом, запах которого распространился на весь салон, и вытянула ноги, насколько это было возможно — расстояние между креслом и панелью передач было ничтожно мало, вызывая невероятный дискомфорт. С зеркала дальнего виденья свисала причудливая подвеска в виде металлического клеверного листа, которая пошатнулась, когда на почетное место водителя плюхнулся Джеймс и первым делом включил кондиционер. — Меньше знаешь — крепче спишь, — без излишней заинтересованности осматривая окрестности расцветающего Нью-Йорка, я одарила Роудса беглым взглядом. Как только я пристегнула ремень безопасности, впечатывающий мое тело в сиденье, мужчина вдавил в педаль газа, на невероятно быстро нарастающей скорости выезжая на трассу, ведущую в пригород мегаполиса. — Узнаю свою малышку Вэл, — ехидно протянул Роуди, отчего я в привычном недовольстве от нелепого прозвища, данного мне лучшим другом своего старшего брата, закатила глаза. — Лучше любого партизана. Я шмыгнула носом, однако, несмотря на невозмутимое выражение лица, я почувствовала давно забытый прилив тепла в области быстро бьющегося сердца. Джеймс, находящийся на предельно близком от меня расстоянием, был ярким напоминанием о семейном уюте, пятничном ужине в Вест-Хайленде, откуда открывался завораживающий дух вид на Мидтаун и следующим за небоскребами переливающийся в свете уличных фонарей Гудзон, и остывшем глинтвейне на День Благодарения. Воспоминания, запертые под семью замками в чертогах моего подсознания, сейчас лились нескончаемой глубокой рекой, заполняя мое сердце неизбежной тоской. Я прислонилась виском к холодному стеклу автомобиля, страдая от невыносимого предвкушения предстоящей встречи с человеком, от которого я бежала на протяжении десяти лет, и стремилась запереть его за прочной непробиваемой дверью вместе со своим детством, школьными годами, холодным и расчетливым отношением. Я размышляла, представляя, в какой напряженной обстановке пройдет наша с ним встреча и сколько гадостей нам предстоит друг от друга услышать. Что мне стоило сказать Тони после стольких лет нашего усердного молчания и обид? Каким бы беззаботным и счастливым периодом жизни не казалось детство, это было то, что называлось болевой точкой — то, о чем никогда не расскажешь во время непринужденной беседы в кругу своих друзей и не позволишь взглянуть на семейные фотографии в изрядно потрепанном альбоме с выцветшими листами даже самому себе; то, что предпочтешь забыть и вычеркнуть из своей жизни, делая неуверенные шаги вперед и постоянно натыкаясь на тупик, и то, от чего ты бежишь, никогда не оглядываясь назад — бежишь так быстро, что люди, следующие за тобой, не успевают подхватить твой темп. И Тони, будучи единственным тянущим меня назад якорем, шел настолько медленно, что ноги, заплетающиеся на каждом шагу, уже не имели сил двигаться дальше. Я презирала его за нежелание отпустить прошлое, с завидной частотой мелькающее на горизонте, и ненавидела за равнодушие, с которым он говорил о разделенной нами пополам потере, оставившей за собой руины моего разбитого в клочья сердца и отпечаток на всю последующую жизнь. Он не корил меня за это хотя бы потому, что знал — Тони был лучшим творением отца, когда я оставалась его главным разочарованием. «Поздравляем, у Вас девочка!» — определенно не то, что желал слышать Говард в родильном отделении нью-йоркской частной клиники, раскинувшейся на берегу Гудзона, как и не хотел слышать о моих неудачах в изучении точных наук от мистера Уайта, о драке на футбольном поле со слащавой Эмили МакКензи, носившей уродливую заколку в виде бабочки в волосах, и об исключении из лучшей частной школы Нью-Йорка за низкую успеваемость по основным предметам и непозволительное поведение в стенах учебного заведения. Его невыносимое молчание и вздрагивающий голос мамы за моей спиной ядерной смесью раздирали изнутри. Не существовало наказания хуже, и даже учеба в закрытом пансионе для девочек в Сиэтле казалась актом милосердия в отличие от усердного игнорирования родным отцом факта существования десятилетней дочери. Холод, исходящий от него, и грубое «заберите ее, чтобы не мешалась под ногами» после долгого рабочего дня прекрасно дали мне понять, что для счастья Говарду хватало талантливого и полного амбициями старшего сына, тогда как я окончательно сформировала убеждение в том, что я никому не нужна. Гибель родителей превратила в прах мое беззаботное положение десятилетнего ребенка, которым я довольствовалась в стенах частного пансиона, считая милосердную воспитательницу миссис Брендон ближе родной матери. Я много думала тогда, что было мне отнюдь не свойственно, о том, как органы опеки незамедлительно распределят меня в приют для сирот, лишив возможности получить достойное образование и отобрав последнюю перспективу на дальнейшую жизнь. Мне казалось, что мир рухнул в тот самый момент, когда пуля огнестрельного оружия расколола черепную коробку и просочилась в мозг умирающего от ранений после столкновения с фонарным столбом, и за это необъяснимая ненависть разрасталась в моей груди в геометрической прогрессии. Я должна быть благодарна Тони за то, что он, не долго раздумывая и совершенно не принимая ввиду все трудности воспитания созревающего подростка, принял на себя тяжкую ношу, оформив опекунство в возрасте двадцати одного года. Возможно, моя благодарность обязана существовать до конца жизни, которая с четырнадцати лет обратилась в полный кошмар, но вместо желаемой идиллии и заботы, проявляемой старшим братом, я очутилась в злосчастном пансионе в Пенсильвании, которая сменилась частной школой в Нью-Йорке и принесла за собой постоянные переживания и ссоры в наше совместное проживание с Тони. Ожидая заинтересованности и вовлечения в процесс моего воспитания со стороны единственного оставшегося в живых близкого родственника, я перетерпела разочарование, а долгожданные уикенды после завершения трудной учебной недели проводила в компании Джеймса Роудса, изучая неизведанные уголки мегаполиса. Лучший друг моего брата стал отдушиной во всех смыслах этого слова, и я чувствовала себя не такой несчастной, имея рядом с собой человека, которому я могла доверить свои переживания по поводу симпатии к хулигану Марку Джонсону из старших классов, недовольства преподавателем английской литературы и предстоящими экзаменами — все то, с чем я в обычный субботний вечер не могла поделиться с Тони, вечно пропадающим в своей лаборатории, стоило мне только перешагнуть порог роскошного пентхауса с чудесным обзором на оживленные улицы Нью-Йорка. Мой гормональный всплеск и вспыльчивый нрав, проявившийся во все красе в возрасте шестнадцати лет, обратился для Энтони в кошмарный сон, вынудивший сослать меня за пределы Соединенных Штатов в далекий и мрачный Ливерпуль, где я провела остаток своих школьных дней. Обида на брата, накапливающаяся на протяжении долгих лет, стала мощнейшим катализатором для громких слов, обрубивших наши шаткие отношения на корню — я уехала учиться в Гарвард, ежемесячно получая уведомления о пополнении своего банковского счета, и это было единственным, что Тони, в силу своего омерзительного характера, способен был для меня сделать. Последняя наша с ним встреча произошла в его роскошных апартаментах с яркой вызывающей вывеской «STARK» на крыше небоскреба в День Благотворения, и ужин, призванный быть семейным, стал самым отвратительным за все мои двадцать пять лет жизни на тот момент. Сейчас, медленно отдаляясь от Нью-Йорка и оставляя мегаполис позади, я терзала себя догадками о том, какие эмоции придется испытать Тони, когда наши взгляды неизбежно встретятся, и мертвая тишина развеется моим неуверенным «привет». Каждый преодоленный километр медленно приближал нас к неминуемой встрече двух потерянных в этом огромном неизмеримом мире людей. — Разве Тони не в Нью-Йорке? — открывшийся передо мной вид зеленеющих деревьев, сосредоточенных вдоль трассы, стал причиной моих приподнятых от удивления бровей. — Он собирается продавать свою башню, — сжимая длинными пальцами обитый искусственной кожей руль, Роудс не отрывал глаз от дороги. — Но это секрет, о котором никто не знает. — Настали тяжелые времена? — я усмехнулась, откинувшись на спинку сиденья. — Можно и так сказать. Башня практически разрушена, — с плохо скрываемой досадой произнес мужчина, едва пожав плечами, и улыбка мгновенно сползла с моих уст. Сидящий на месте водителя Джеймс Роудс сейчас казался мне совершенно чужим человеком. Не тем легким на подъем парнем, что с упоением слушал мои девичьи секреты и помогал мне в выборе платья на рождественский школьный бал. Словно семнадцать лет нашего знакомства уже не имели никакого значения и оставили за собой лишь горькие воспоминания о проведенных совместных вечерах перед экраном плазменного телевизора и непонятный осадок в глубине души. — И где теперь он живет? — избавившись от своего неуместного желания съязвить, я посмотрела на сосредоточенное выражение лица Роуди. — Нам долго еще ехать? — Не переживай, мы уже почти на месте, — только и ответил мужчина, но впереди следовала лишь развилка трассы и следующая за ней пустота. Роудс свернул налево, и машина очутилась на пустой дороге, скрытой от людских глаз завесой высоких деревьев с пышной зеленой листвой. Пригород величественного Нью-Йорка с размеренно протекающей в нем жизнью был тем неведанным местом, одновременно наводящим интерес и зарождающим тоску от однотипных видов живой природы, отличающейся своим богатством и неизмеримостью по сравнению со скудными, искусственно выращенными кустарниками в Центральном парке. Широкие кленовые листья, колыхающиеся на крепких ветвях дерева, были напоминанием о давно оставшимся позади Ливерпуле, где моим единственным увеселением в учебные будни являлось уединение с книгой в тени могучего клена. Джеймс был прав, когда говорил о скорейшем прибытии. Показалось, что не прошло и минуты, как автомобиль очутился точно в совершенно другом измерении. Комплекс современных построек, представших перед моими глазами сквозь прочное лобовое стекло, походило на самую настоящую военную базу со своей вертолетной площадкой, сдержанным исполнением и тишиной, окружающей территорию этих владений. Несложно было поверить, что место, находящееся вдали от шумного Нью-Йорка, было детищем Тони. Я еще недолго просидела в прохладном салоне автомобиля, унимая подступающую к рукам дрожь. Спокойствие и умиротворенность уединенной от шумного мира природы противоречило моему внутреннему вихрю эмоций, фейерверком взрывающимся в глубине души. Я не сразу решилась покинуть машину вслед за Роуди, вытянувшим спину и растянувшим свои мускулистые руки в разные стороны. Неприятная тяжесть, образовавшаяся внутри живота, и страх перед встречей с братом не позволяли мне сдвинуться с места. В конце концов, я открыла дверцу, впустив теплый воздух внутрь салона, и после непродолжительной поездки, растянувшейся на полчаса, наконец могла размять свои затекшие конечности, последовав примеру Джеймса. Это место вызывало во мне столько же восторга, сколько и удивления от решительного намерения Тони уединиться вдали от нью-йоркской суеты. Его стремление поселиться в сердце Манхэттена внезапно сменилось желанием его покинуть — я и не догадывалась, что могло повлиять на выбор неугомонного брата, всю жизнь приглашаемого на лучшие вечеринки светского общества и ласкаемого государственными чиновниками. Все были от него в восторге: новейшие разработки, современные технологии в примеси с врожденной харизмой и безграничным обаянием делали Тони интересной для людей фигурой, пока где-то в его тени таилась маленькая девочка, лишенная абстрактного мышления и незаурядности, свойственной Старкам — одним словом, бастард. — Здесь… красиво, — выпалила я, затаив дыхание от представшего перед моими глазами пейзажа. Запах древесины и тонкое птичье щебетание словно открывали передо мной двери в мир, совершенно параллельный тому, что я наблюдала на протяжении всей своей жизни. — Я знаю, — оглянувшись вокруг, проговорил мужчина, словно переживаемые мною ощущения были предсказуемы. — Мне тоже нравится. Здесь спокойно, нет излишней суеты, которая была в Нью-Йорке. Иногда я… медитирую здесь по утрам, — потупив свой взгляд в ровно подстриженный газон, на который мы ступили, сделав несколько неуверенных шагов в сторону комплекса современных построек, Джеймс произнес это, как нечто постыдное. — Это помогает расслабиться и привести мысли в порядок. Я задумалась над тем, что не плохо бы взять пример с Роуди: для напряженной работы адвоката медитация была равна спасению от стресса, которому я подвергалась ежедневно. Конечно, я была уверена, что, вернувшись в Вашингтон, моей релаксацией и отличной компанией на вечер снова станут бутылка хорошего джина и новые серии детективного сериала. — Здорово, — уголки моих губ расплылись в улыбке. — Самое то для супергероя. Всякий здравомыслящий человек вряд ли поверит в существование пришельцев, чародеев и зловещих Богов из другого измерения, желающих истребить целое человечество, но происшествие в Нью-Йорке, случившейся четыре года назад, заставило даже самых упрямых скептиков в одночасье изменить свое представление о мире, сложившееся веками. Мое предвзятое отношение к неожиданно появившемуся геройству Тони, прятавшему свое лицо за железной броней, переменилось ровно тогда, когда центральный телевизионный канал показал отчаянно спасающегося мир от взрыва ядерной ракеты миллиардера Энтони Старка. Дыра, образовавшаяся в небе, безвозвратно тянула его в далекий космос, и я терзала себя догадками: думал ли брат обо мне в этот момент? Что заставило его броситься в таинственный портал, рискуя собственной жизнью ради миллионов других? Роуди тоже не сильно отстал от сверхлюдей с сывороткой в крови, отточенными навыками рукопашного боя и наличием эндоскелета — он рассекал небо под именем Воитель и служил стране, пока я с неподдельным интересом наблюдала за подвигами прозванных миром Мстителей. Странно было думать, что все это происходило со мной. Мой брат — Железный Человек с гениальным умом и высочайшим интеллектом, а его лучший друг — безупречная подмога в любых трудных ситуациях. Казалось, жизнь Тони подобно моей разделилась на два значительно отличающихся этапа. Его многомиллионные пожертвования пострадавшим от боевых действий городам, помощь осиротевшим детям и финансирование благотворительных фондов словно отражали испытываемое им чувство вины. Стремление оберегать этот хрупкий человеческий мир от сверхъестественной угрозы и готовность пожертвовать собственной жизнью не на шутку пугали и готовили меня к встрече к совершенно другим человеком, совсем не тем, что я знала буквально несколько лет назад. Роуди позволил мне очутиться внутри просторного помещения, практически лишенного какой-либо утонченности и уюта. Абсолютная пустота и стеклянные двери, ведущие в такие же мрачные комнаты, скорее напоминающие тюремные камеры, и лифт со стоящей рядом бетонной лестницей. Прозрачные дверцы распахнулись перед нами, разрешая пройти внутрь кабины, и кнопка, на которую нажал Роудс, моментально загорелась красным огоньком. — Здесь так пусто, — не удержавшись от рухнувших на меня в одночасье впечатлений, сказала я. — Еще не совсем обжито, но на верхних этажах не так все плохо, — Джеймс усмехнулся, подняв на меня свой полный теплоты взгляд шоколадных глазах. — Надеюсь, мне не придется ждать Тони? — я решила продолжить разговор, чтобы оставшиеся секунды не ехать в неловкой тишине. — Я не собираюсь здесь долго торчать. — Тони возвращался на базу, как только я поехал в аэропорт. — Следите друг за другом через новомодные штучки? — я шутливо изогнула левую бровь. — Существует телефон, Вэлори, — вздохнув от моей очередной неуместной шутки, Джеймс сложил руки на груди. Кабина остановилась, и стеклянные дверцы лифта дали нам возможность выйти в фойе. Роуди был прав: пятый этаж, как мне было известно по нажатой другом кнопке, оказался гораздо обжитым, нежели неприветливый и отталкивающий холл с серыми бетонными стенами. Громкий цокот моих каблуков по мраморной плитке звонко разносился по всему помещению. Я шла прямо за Роудсом, не думая ни о чем. Голова была в прямом смысле слова пуста. — Подожди секунду, — сказал мне Джеймс, оставив меня одну посреди просторного помещения и исчезнув за стеклянной дверью, ведущей в другую часть здания. Я положила ладони на бедра, судорожно избавляясь от выступившей из-за волнения влаги. Не прекращая прокручивать в голове всевозможные сценарии, я кусала губы, не унимаясь до тех пор, пока на кончике языка не почувствовался металлический привкус крови. Секунды, проведенные в одиночестве, казались для меня настоящей пыткой, и длились мучительно долго, постепенно сводя с ума. Думалось, что мир, окружающий меня в эту минуту, был плодом фантазий, а где-то за стеной находится вовсе не мой брат. Я обернулась, сделав несколько шагов вдоль холла с заведенными за спину руками. Мой взгляд невольно скользнул в комнату, вид на которую открывался сквозь стеклянные стены, и заметила знакомую темноволосую макушку, принадлежавшую Роуди. Я подалась вперед, с трепетом в сердце столкнувшись с испепеляющим взором померкший очей. Легкие пополнились свежим воздухом, циркулирующим из кондиционера, а по телу точно целый табун мурашек, оставляя за собой неприятный холод. Его янтарные глаза, нашедшие мои, превратились в льдины, и челюсть тяжело сомкнулась, так, что на скулах показались желваки. Роуди повернулся ко мне лицом, неуверенно кивая головой и давая мне знать, что я могу войти в комнату, которая, как я выяснила, соединяла в себе зону для отдыха и роскошную кухню со всем современным оборудованием, однако ни фешенебельность помещения, ни изысканный интерьер не мог приковать к себе столько внимания, сколько свинцовый взгляд и тяжесть, с которой слетали вздохи с пепельно-розовых уст мужчины. Шагая по кафельной плитке, я чувствовала, что вот-вот упаду и столкнусь лицом с до блеска вычищенным полом. Я толкнула стеклянную дверь, оказавшуюся гораздо тяжелее, чем мое тело могло осилить на данный момент, но я с трудом пробралась внутрь помещения — лицом к лицу со старшим братом. Я была готова поклясться, что заметила, как Тони передернуло, когда мой взгляд скользнул по его возмужалому силуэту. Плечи показались шире, чем были раньше, и новая стрижка шла ему гораздо лучшей прежней — несомненно, в эту злосчастную минуту передо мной стоял другой человек, но что-то снова оборвалось во мне так же, как и пятнадцать лет назад. Его лицо не отображало никаких эмоций, кроме смятения, однако я уловила напряжение, витающее в воздухе, и почувствовала себя совершенно опустошенной, находясь вблизи с самым родным человеком на этой планете, как и он подхватил досаду, с которой я обреченно вздохнула, сжав челюсти до скрипа зубов. Минутное молчание закончилось ровно тогда, когда Джеймс рухнул в кожаное кресло, не желая в очередной раз становиться невольным свидетелем наших семейных разборок. Когда-то это было в порядке вещей: мы ссоримся, Роуди где-то за стеной или в противоположном углу комнаты погружен в себя и старательно делает вид, что наши проблемы его не касаются; я не сдерживаю слез и вновь оказываюсь в объятиях лучшего друга своего старшего брата, с охотой проглатывая утешающие слова и думая, что нет никого родней него. Но сейчас мне не пятнадцать. — Я сначала даже не поверил, что ты в самом деле решила приехать, — слова Тони звучат неестественно и фальшиво. Он не сразу осмелился сократить между нами расстояние, но я видела, как тяжело ему давался каждый шаг. — Ты ведь появляешься только тогда, когда тебе что-то нужно, — наконец мужчина сократил между нами расстояние до предельного и наклонился к моему лицу. — Что ты здесь делаешь, Вэлори? Пропитанные желчью слова заставили меня тысячу раз пожалеть о своем решении. Сейчас все казалось ненастоящим. Будто Тони, чье горячее дыхание обжигало мои покрасневшие щеки, был плодом воображения, по-прежнему оставаясь воспоминанием о жизни, которую я стремилась оставить позади. Будто Роуди, испытывающий мучительную боль от мигрени, не сидел в том самом кресле, вслушиваясь в каждое наше слово, и не массировал виски, пряча свой растерянный взгляд под густыми ресницами. Может быть, преданность, вынудившая предупредить брата о грядущей проблеме в виде Таддеуса Росса и его гениального плана, лишающего организацию суперлюдей во главе Тони всякой автономии и возможности действовать в интересах человечества, была выдуманной. Возможно, мне стоило остаться в дождливом Вашингтоне, продолжив работу над делом Джорджа Уилсона и не вмешиваясь в дела, связанные с дальнейшей судьбой брата. Но я стояла здесь — в сотнях милях от своего дома, на чужой земле, и это не съемочная площадка, где в любой момент могли сказать: «Стоп, снято!» — Ни единого слова без сарказма, — я выплюнула остатки злости, на смену которой незамедлительно пришла прожигающая сердце боль. Я прищурила свои глаза, надменно вздернув подбородок и сжав губы в тонкую бледную линию. Он изучал мое лицо с нескрываемой ненавистью и обидой, изредка хлопая густыми черными ресницами, пока я вдыхала аромат его терпкого одеколона, потому что он знал — я права, хотя бы потому, что уже нахожусь здесь. — Мне нужно с тобой поговорить, — мой голос стал заметно тише, настолько, что казалось, будто раскинувшийся в кресле в паре метров от нас Роуди совершенно не слышал произнесенных мною слов. — Это важно. Мне хотелось закончить это все как можно быстрее. Находиться рядом с Тони было незаслуженным мучением, от которого требовалось незамедлительно избавиться. — Важно для тебя? — он спрятал кисти своих рук в карманы зауженных брюк, недовольно рявкнув. Каждое слово, произнесенное братом, порождало во мне апатию. Мозг терял контроль над телом, разум больше не владел эмоциями, и я находилась на той самой грани, ступив за которую лишишься рассудка. Возможно, именно этого жаждал Тони — моих криков и жгучих слез в глазах. — Для тебя. Меня это никак не касается, — отчеканила я. — Что это? Сестринское благородство? — губы брюнета скользнули в издевательской усмешке, доводящей меня до точки кипения. — Приехать спустя столько лет, чтобы сообщить мне о чем-то важном — не совсем в твоем стиле. Он повернулся спиной, давая мне возможность наполнить свои легкие воздухом, пропитанным недосказанностью и обидами, вырывающимися наружу спустя несколько лет безмолвия. Мы были как гранаты с сорванной чекой, грозящиеся взорваться в непредвиденный момент; словно слепые бойцы на минном поле, отчаянно ищущие спасение. — Хорошо, Тони, — я кивнула, осознавая тот факт, что поездка в Нью-Йорк была самым бессмысленным поступком за всю мою недолгую жизнь. Я развернулась, с нарочитой громкостью наступая на темный паркет своими заостренными шпильками. Удивленный взгляд Роудса было последним, что я заметила, ослепленная злостью и обидой. Безмолвный вопрос, сияющий в его глазах, повис в тишине. Так было суждено. Два вспыльчивых человека никогда не могли ужиться под одной крышей, и это давно доказанный факт. Но даже от его принятия легче не становилось, и я чувствовала себя так, словно заржавевшим тупым лезвием вновь провели по израненному сердцу с не затянувшимися ранами и не зажившими шрамами. Предательский ком, не вовремя появившийся в горле и являющийся последним препятствием к горьким безудержным рыданиям от усталости от этой гнилой и отвратительной жизни, которой я жила — я ощущала себя как никогда опустошенной. — Стой. Мне отчаянно захотелось провалиться сквозь землю в этот момент и больше никогда не слышать голос Тони, отдающийся эхом в моем подсознании. Произнесенное с невыносимым трудом слово с его уст парализовало мое тело, и кисть руки, поднявшаяся в решительности толкнуть стеклянную дверь, замерла в воздухе. Все так же, как и в последнюю нашу встречу: истерика и бурная ссора, закончившаяся унизительным «Стой!» Тони и моим громким хлопком дверью с уверенностью в том, что жизнь больше никогда не столкнет нас лбами. Тяжелый вздох сорвался с моих полуоткрытых уст, темные глаза спрятались под густыми ресницами, и я по-прежнему не решалась обернуться, стоя в непонятном замешательстве в паре сантиметров от выхода. — Оставь нас, — прозвучало не как просьба, а как приказ для Джеймса, наблюдавшим за нашим холодным воссоединением, и я знала, что ему необходимо было покинуть помещение, оставив нас с Тони наедине. Нам нужно было остыть. Роудсу не нужно было повторять дважды. Мужчина незамедлительно исчез за дверью, оставив напоследок понимающий кивок, адресованный старшему брату. Его уход стал для меня барьером для возобновления разговора с Тони. Я чувствовала себя как крыса в мышеловке, и ужас пробирал меня до кончиков ногтей. Сейчас было не время корить себя за то, что я осмелилась позвонить Джеймсу посреди ночи и сообщить о ночном рейсе, отправляющимся прямиком из аэропорта Вашингтона. Тысячу раз пожалела о том, что переступила порог базы всемирно известных Мстителей и встретилась с Тони спустя долгие годы, наивно доверившись жуткому предчувствую и рванув в Нью-Йорк без лишних сомнений. Теперь я стояла перед Тони — совершенно растерянная и потерявшая дар речи, оставшаяся без всякой зацепки оправдать свое внезапное появление. — Ты хотя бы понимаешь какому риску подвергаешься, появившись здесь? Я не знала, на что рассчитывала, когда с полной уверенностью ступила на трап пассажирского самолета. Это было не то трепетное чувство, о котором я мечтала. — Да, — я безоговорочно кивнула головой, чувствуя, как подкашиваются мои ноги. — Поэтому я здесь. Он замолк, не в силах подобрать слова, которые могли бы стать весомым аргументом в пользу того, что мне не следовало находиться здесь. Я решилась сделать шаг вперед, пошатываясь на своих высоких каблуках, пока Тони не восстановил зрительный контакт. Я не выдержала его пронзительного взгляда, хлопнув ресницами и выудив мобильный телефон из заднего кармана брюк, едва не выронив его на пол от волнения. — Д.Ж.А.Р.В.И.С., перенеси данные на экран. Недолго помолчав, я проглотила предательский ком в горле, безучастно глядя по сторонам в надежде обнаружить хоть какие-то признаки жизни искусственного интеллекта, но гулкая тишина по-прежнему обхватывала помещение, угнетая обстановку пуще прежнего. — От тебя сбежал искусственный интеллект? — даже несмотря на отсутствие настроения, я не смогла утаить издевательской ухмылки. Саркастичный вопрос будто пролетел мимо ушей Тони, на сосредоточенном лице которого не вздрогнул ни один мускул. Мужчина опустил голову, потупив взор в паркет, прежде чем обогнуть барную стойку, подле которой он стоял на протяжении всего нашего разговора. Проведя нас в помещение, напоминающее конференц-зал благодаря своему круглому столу и бесчисленному количеству бумаг на нем, Тони спихнул кипу листов, которая рухнула на пол. — П.Я.Т.Н.И.Ц.А, выведи на экран данные мисс Старк. Официальное обращение окончательно выбило меня из колеи. Я почувствовала, как мои щеки загорелись румянцем, обнаружив для себя, что только в присутствии брата я ощущала себя такой отвратительно беззащитной и слабой. Голографическое изображение в одночасье повисло в воздухе посреди комнаты, и я удивленно прикусила нижнюю губу, подойдя поближе к представшему моим глазам Заковианскому договору, данные о котором я едва успела перенести на жесткий диск, чтобы не вызывать лишние подозрения у Росса — это явно не те проблемы, о которых я сейчас мечтала. Документ вызвал в Тони смешанные эмоции — я поняла это по его изогнутым бровям и нахмуренному лбу вкупе с распахнутыми глазами. — Что это? — недопонимание, проскользнувшее в его голосе, не осталось мною незамеченным. Это то, что заставит тебя возненавидеть госсекретаря еще больше. — Вчера генерал Росс сорвал заседание, — застав удачный момент высказаться и представить брату то, что являлось главной причиной моего экстренного приезда, я облокотилась на край стола, едва не наступив на помятый лист бумаги, валяющийся на полу. — Показал мне это. Заковианский договор. Проще говоря, акт о регистрации сверхлюдей. Неловкая тишина снова повисла между нами, пока взгляд Тони скользил по голограмме, бегло изучая содержимое договора и явно оставаясь им недовольным. Он стиснул челюсть и сжал руки в кулаки, отчего побледнели костяшки. — Вроде Мстителей, — закончив мою мысль, мужчина провел большим пальцем по линии подбородка. — Этот договор находится в разработке, — я сложила руки на груди, но прежде смахнула прядь волос с шеи. — Но Росс ясно дал мне понять, что скоро вы пойдете под трибунал. Драматично вздыхать и закатывать глаза вошло в список вредных привычек Тони еще во время студенческих годов, но уже прошло лет с двадцать, и он вновь обреченно и шумно выпускает воздух из своих легких. Он пребывал в замешательстве, не позволяющем выстроить логическую цепочку в голове, и это затрудняло ситуацию. — Ты не должна была его слушать, — брюнет покачал головой, положив руки на свои узкие бедра, и посмотрел на меня. — Он может только угрожать. — Ты кажется не понимаешь, Тони, — я сделала решительный шаг вперед, заглядывая в его глаза и вглядываясь в темные крапинки горького шоколада. — Это уже совсем не угрозы, это — реальный законодательный акт, который собираются представить на ближайшем собрании ООН. — Плевать на ООН, Вэлори, они не смогут подчинить себе Мстителей, хотя бы потому, что существуют угрозы, гораздо опаснее нас, — воскликнул Тони, указав на меня пальцем. Его слова извергали злобу и раздражение — он не желал верить в то, что я пыталась вдолбить ему в голову. — Когда на нас снова нападут инопланетяне, кто будет спасать планету? Я сомневаюсь, что армия на это способна. — Их кредит доверия к вам исчерпан, — изъяснилась я, больше не в силах участвовать в этом словесном поединке. — Так бывает, Тони, когда зеленый громила разрушает города, и люди боятся засыпать в собственных домах. Это была точка кипения, достигнув которой брат развернулся ко мне спиной и схватился руками за голову, не в силах выдвинуть ни аргумента, способного убедить меня в своей правоте. Я знала, какого сейчас Тони — противное чувство, когда кто-то пытается ликвидировать твою власть и лишить свободы. Никогда не следовать чужим приказам и делать то, что вздумается — разве это не тот принцип, которому следовали Старки? Разве упертость не была нашим заклятым врагом? — Надо же, — с досадой выдает он, глядя за мое плечо. — Спасать мир на протяжении стольких лет только для того, чтобы стать дрессированной собачкой госсекретаря. Я прикусила внутреннюю сторону щеки, а затем сжала свои губы до посинения от недовольства. — Я прошу тебя лишь о том, чтобы ты не натворил очередных глупостей, — я наклонила голову на бок, облизывая засохшие губы. — Что ты очень любишь делать. — Очередных глупостей? — фыркнул мужчина, вскидывая густые брови вверх. — По твоему, все то, что я делаю, глупости? Все то, что я сделал когда-то для тебя, это получается глупость? — Боже, Тони, я говорю не об этом! — Ты хотела это сказать. — Ты приплетаешь семейные проблемы там, где это неуместно, — я взмахнула рукой, не желая развивать разговор, к которому настойчиво клонил Тони. — Нет, я вижу, как их приплетаешь ты при каждом удобном моменте, — секунда, и он оказывается настолько близко ко мне, что по телу проскользнул холодок.  — С тобой невозможно разговаривать, — я не сдержалась, ударив по поверхности стола ладонью, и по комнате прошелся звук шлепка, заглушающий наши голоса. — Ни разу в жизни не послушаешь других и будешь делать все по-своему до… — Да, Вэл, я всегда буду делать все по-своему, потому что это моя жизнь, и только мне распоряжа… Обрывок фразы растворился в воздухе, когда звонкий голос искусственного интеллекта перебил грозную тираду старшего брата и заставил нас замолкнуть и в недоумении бросать друг на друга косые взгляды. Мы застыли по команде. — Мистер Старк, Стив Роджерс попросил Вас предупредить о своем прибытии. Пепельно-розовые губы мужчины сжались в тонкую бледную линию, а пронзительный взор все еще не сходил с моего озлобленного лица. — Скажи ему, что я занят, — приглушенно взревел он, делая лицо страдальца. — Капитан Роджерс сказал, что у него для Вас важные новости, — не унимался женский голос П.Я.Т.Н.И.Ц.Ы, доносившийся точно из ниоткуда — по крайней мере, ее было слышно во всем помещении. — Капитан Роджерс сказал… Да плевать мне, что он там сказал! — передразнив искусственный интеллект, Тони вскинул руки, не скупясь повысить голос. — К сожалению, он уже здесь. Мы переглянулись, оба не успевшие переварить информацию, полученную от искусственного интеллекта. Я судорожно сглотнула, взглянув за широкое плечо брата на стеклянную дверь, за которой виднелась светловолосая макушка, и оторопела. Тони резко обернулся, создавая между нами приличную дистанцию, когда мужчина, в голубых глазах которых затаилось неподдельное удивление и недопонимание от представшей ему картины, оказался в комнате. Мужественное лицо блондина превратилось в гримасу недоумения, стоило ему только посмотреть на меня без всякого интереса. Что творилось в его голове в эту минуту? Мы выглядели с Тони как любовники, которых застукали за самым непристойным делом, — такие же напуганные и выбитые из колеи, как и герои в фильме Патриса Леконта. Узреть постороннего человека на базе Мстителей для, как стало понятно, небезызвестного стране Капитана Америки, не было обыденным делом. И потому я вздохнула, когда мои глаза нашли его, и зрительный контакт вновь воссоединился, становясь более чувственным и теплым. Я была готова поспорить, что это застало его врасплох — он сразу же перевел свой взор на витающую в воздухе голограмму Заковианского договора. — Что-то срочное, Кэп? — сморщившись так, будто головная боль застала его в самый неподходящий момент, поинтересовался Тони, точно желая как можно скорее избавиться то ли от меня, то ли от блондина, обличенного в небесно-голубую рубашку, идеально сочетающуюся с цветом его глаз. — У меня тут, как видишь, дела. — Мы вышли на Рамлоу, — короткая реплика, которая заставила брата измениться в лице и дернуться, была единственным, что выдавил из себя мужчина. Если бы я только знала, о ком идет речь, то, возможно, понимала бы причину напряжения, возникшего между ними, но я стала посреди поля боя, даже и не догадываясь, на чьей стороне преимущество. Мертвое молчание и нервное постукивание зубами. — Он собирается похитить биологическое оружие, — светловолосый незнакомец не сводил глаз с Тони. Блондин сделал шаг в его сторону, совершенно спокойно, словно его не беспокоило присутствие чужого человека в их убежище. — От меня-то ты что хочешь, Кэп? — выйдя из оцепенения, Старк вздернул подбородок и спрятал кисти рук в карманы брюк, сжимая челюсть до появления желвак. — Добро на проведение операции. Ответ на вопрос Тони стал завершающим кусочком пазла, способного воссоздать полную картину. В этот момент я не была способна сдержать своих эмоций, сдвинув брови и вновь сложив руки на груди, принявшись теребить золотой кулон своей тонкой цепочки на шее оледеневшими пальцами. Снова гробовая тишина, сдавливающая мозги и сводящая с ума. Если Тадеус Росс нуждался в причине, то она уже есть. — Дерзай, Тони, — выдавила я, тем самым приковав к себе внимание мужчин, и прикусила кончик языка от осознания того, что лучше бы я смолчала. Я махнула рукой под осуждающий взгляд карих глаз, и искусственный интеллект в ту же секунду убрал голографическое изображение Заковианского договора. Все во мне затрепетало без весомой на то причины. Это не моя жизнь, и если Тони хотел действовать в исключительно в своих интересах, мне не стоило приезжать сюда, но наивная надежда на то, что мне удастся вразумить брата была той нитью, самой тонкой из всех. Мне больше незачем было здесь находиться. Я отстранилась от стола, полная решимости покинуть помещение. Это все бесполезно. — Я закажу тебе билет в Вашингтон. — Без тебя справлюсь.