even if it takes all night or a hundred years

За задворками окон уже плескался лиловый, поздний закат; за хлёстким ветром следовали сотни листьев и мелких веточек, перепачканные городским воздухом, что смешивался с запахом заправки, дешёвых кофемашин, общественного транспорта и сладкой ватой. Фонарные столбы понемногу начинали включаться, друг за другом, словно верные солдаты, проникая в тесную кухню общежития назойливым жёлтым светом. На часах микроволновки уже светилось 23:11, и большинство разбрелись по своим комнатам, оставив в общей комнате, совмещённой с кухней, Чимина, Хосока и Тэхёна, что ютились у барной стойки. Чон поджимал губы, помешивая чай в двух кружках: с молоком в одной, с лимоном в другой. На нём висел огромный пуловер болотного цвета, который он, кажется, стащил у Чонгука, и домашние серые штаны, затянутые у щиколотки розовыми носками с котятами; его тёмные каштановые волосы были неприятно залачены ещё с выступления, и не терпелось скорее отправиться в душ. Пак за барной стойкой шумно играл в тамагочи, то и дело подхихикивая себе под нос и жмурясь от странной, глупой радости. Его смуглую кожу оттеняла белая, заношенная до дыр футболка, и светлые голубые шорты; смольные волосы путались от недавнего душа, чистое лицо блестело. Тэхён же, сидевший чуть ли не под носом у старшего, на столешнице, словно безгранично любопытная кошка, высматривал морщинки на лице Хосока, образовавшиеся от раздумий и недовольства. Он тихо перебирал свои длинные пальцы и путал каштановые волосы; весь в безразмерной одежде, Ким казался огромным и несуразным, но широкие пуловеры в синюю полоску и свободные бордовые штаны всё равно казались тому удобнее прочей одежды. Отвлёкшись от своих раздумий прикосновением чужих пальцев к своим, Хосок вздрогнул, мельком осматривая Тэхёна и тут же отворачиваясь, вместе с тем подхватывая горячие кружки и оставляя одну из них, ту, что была с молоком, близ Чимина, что забавно морщился, играясь с электронным питомцем; он потрепал того по волосам и мельком поцеловал в макушку. — Доброй ночи, Чимин-а, не засиживайся слишком долго, завтра рано вставать, — Чон устало улыбнулся тому и медленно пошёл по направлению к ванной. — Спасибо, хён! Добрых снов! — младший весь засветился от внимания, обращённого к нему, и кинул быстрый взгляд на Тэхёна, что всё так же продолжал ссутулившись сидеть на столешнице близ микроволновки, провожая Хосока непонятливым взглядом. — Ну вот что я опять сделал? — выгнул Ким тёмную бровь, растягивая ворот пуловера, — Ненавижу, когда он ходит и показательно любит всех, кроме меня. Что за привычка обижаться и надеяться, что все поймут сами по себе, что произошло? — он разочарованно вздохнул, вытягивая из общей корзины тёмный банан, заслуживая снисходительный взгляд Чимина. — Не глупи, — хмыкнул Пак, блокируя телефон и отпивая тёплого чая, приготовленного хёном, — подойди и спроси. Давай, пока он не ушёл в душ. Тэхён устало поморщился, уставший после долгого перелёта, но со столешницы спрыгнул, награждая старшего однозначным взглядом, выражавшим крайнюю степень раздражённости. — Как будто он возьмёт и скажет, — пробормотал тот сам себе под нос, снимая шкурку от банана на ходу, — если это опять что-то вроде 'ты не написал мне 'спокойной ночи' в ночи со среды на пятницу три года назад, и я только вспомнил об этом', то я застрелю себя, клянусь. На заднем плане Чимин неловко хмыкнул, до конца не понимая таких странных, тонких дружеских отношений Тэхёна с Хосоком, но стараясь всегда отгораживать себя от подробного изучения подобного вида конструкций — лучше пусть всё идёт своим чередом, как-нибудь без его участия. В не освещённом коридоре Ким полез в карман за телефоном, по пути жуя банан и прокручивая ленту; дверь в комнату Хосока была заперта, так что Тэхён упёрся в неё, бездумно отбивая ритм костяшками пальцев. — Хё-ён, — промычал он, облизывая губы и попутно рассматривая новые публикации небольшого аккаунта, основанном на современном искусстве, — хён. — Чего? — голос старшего глухо раздался из глубин комнаты, — Говори, что надо, я переодеваюсь. Тэхён жалостливо заскулил и несколько раз прокрутил заблокированную ручку двери. — У нас всё окей? — поинтересовался он негромко, голыми пальцами подбивая косяк ободранной двери, — Просто... интересуюсь. За стеной повисла напряжённая тишина, так, будто Хосок вовсе перестал переодеваться и застыл в одном положении, разглядывая деревянную дверь, которая отделяла его от Тэхёна. — Всё окей, — выдал тот спустя несколько долгих мгновений, фыркая и разворачиваясь обратно к зеркалу. Хосок аккуратно приподнял тёмный пуловер, будто переживая за то, что там увидит, и обвёл длинным пальцем ещё зудящую надпись, выведенную чёрным, тонким почерком на тощем бедре. — Ладно, — устало выдохнул Тэхён по ту сторону двери, заставляя старшего вздрогнуть и машинально одёрнуть пуловер, так, будто Ким мог видеть его сквозь деревянную поверхность. Тэхён поджал губы и, выждав пару мгновений, словно надеясь на что-то, отлипнул от двери, плетясь по направлению к одной из других восьми, чтобы просто упасть на кровать и, не чистя зубы, заснуть. После душа Хосок рассмотрел на своём телефоне сообщение от пользователя 'персиковый сок'. 00:13 хороших снов, хён Чон мысленно послал младшего к чёрту и перепроверил все будильники, блокируя телефон после. За окном ему ещё предстояло пересчитать несколько тысяч звёзд, прежде чем провалиться в глубокий, неприятный сон. Хосок чуть коснулся надписи на бедре кончиками пальцев и подумал, что он, наверное, самый нелогичный человек на свете. Тэхён за стеной подумал точно так же, когда увидел отметку 'прочитано' на своём сообщении. *** Утром по лицу Хосока поплыли горячие лучи летнего солнца, что проникали сквозь полупрозрачные занавески вместе с ещё свежим ветром. Небо зияло ранней голубизной, едко прожигая утренний замыленный взгляд. Хосок одиноко стоял напротив зеркала, лениво чистя зубы электрической розовой щёткой, чувствуя то, как веки липли друг к другу, а в голову ни шло и единой здравой мысли, все они скомкались в перекати поле и блуждали в пустой спросонья голове. На зеркале висели какие-то стикеры-напоминалки, на которых, вероятно, Юнги оставил какую-то важную информацию, но вряд ли кто-то, кроме Чонгука, их стал бы читать. Чон смотрел своему отражению в глаза и отдалённо осуждал за тёмные круги под глазами и сальную кожу – всё как обычно, пока за спиной не раздался шорох и скрип, заставляющие его сознание опомниться – он опрометчиво поступил, не закрыв дверь. Уже через пару секунд к нему присоединился сонный Юнги, буквально отвоёвывая себе место у раковины, толкая парнишку бедром. Хосок, нахмурившись, в последний раз глянул на себя и сплюнул вспенившуюся зубную пасту в раковину, направляясь к выходу из уборной – резко пропало желание даже душ принимать. В кухне уже были Намджун с Тэхёном, каждый из которых занимались своими делами: старший управлялся с тостами и кофемашиной, а младший догрызал яблоко. Неловко встретившись глазами с Кимом, Хосок прошёл ближе к окну, большую часть которого отгораживал гарнитур, чтобы рассмотреть ещё еле просыпающийся город. Он знал – там было прохладно сейчас, но не так, чтобы до замороженных ляжек, а так, чтобы обязательно натянуть джинсовую куртку и всё равно чувствовать острые мурашки на коже. На дорогах уже появлялись редкие машины, люди сонно брели к остановкам. Чон вздрогнул, когда плеча коснулась тёплая и мягкая ладонь: он наверняка знал, кто у него за спиной, поэтому обернулся лишь наполовину, не отодвигаясь – рука поползла ниже, преодолевая белую хлопковую футболку с пятном от томата на каёмке ворота и встречая ещё холодную кожу. По всему телу прошлась мелкая дрожь и лёгкий жар, когда носом парень уткнулся Хосоку в волосы: тот тут же смутился и замялся, резко отодвигаясь в сторону и смотря на Тэхёна исподлобья. – Ты что делаешь? – прошипел старший, нервно одёргивая футболку. Ким напротив него выглядел невыспавшимся, впрочем, как и все парни, его светлые русые волосы сбились и торчали в разные стороны, одна часть лица чуть покраснела, будто всю ночь он спал именно на ней, и в уголке рта высохла слюна белым пятном – грузным словом, паренёк совсем не выглядел так, будто сошёл с обложки, но у Чона от этого нежного вида сжалось сердце – он так давно не видел младшего таким, несмотря на то, что они нередко пересекались на кухне по утрам: Хосок всячески избегал парнишку, и зачастую даже не поднимал на того глаз. – Просто пытаюсь обратить на себя внимание, – пожал плечами младший, его разношенная огромная футболка тёмно красного цвета свисала с одного плеча, свободные спортивные штаны серого цвета держались лишь засчёт утянутой верёвочки, будучи на несколько размеров велики Тэхёну, – Может, уже поговоришь со мной? Мне не очень нравится изо дня в день делать вид, будто в группе не семь, а шесть участников, – на это Чон тут же фыркнул. – Ну, – Хосок отступил на шаг назад, по-детски недовольно сжимая губы, – уж точно не здесь и не сейчас. Вечером, можешь подождать меня после тренировки, – он постарался незаметно сглотнуть ком в горле, но Ким знал его вдоль и поперёк, потому, скорее всего, заметил нервозность в его движениях. Было так же некомфортно смотреть ему в глаза, потому что младший был спокоен как чёрт, не считая гулко бьющегося сердца в груди, которое не давало Тэхёну спать вот уже неделю – все мысли занимало то, что же он сделал не так? – Договорились, – парнишка кивнул, в последний раз оглядывая Чона в полный рост: стало немного совестно оттого, как он заставил Хосока напрячься и чуть ли не забиться в самый угол, Ким этого совсем не хотел. Обычно старший всё сильно преувеличивал, даже когда они ссорились по мелочи, тот мог обижаться по несколько недель, и каждый раз это время оказывалось для Тэхёна адом – они ведь были лучшими друзьями не первый год, Хосок был первым, кто заметил его ещё забитым мальчишкой, который сидел одиноко в раздевалке и судорожно повторял текст, иногда чувствуя подступающие к глазам слёзы. Тогда он подсел к нему, спрашивая, всё ли в порядке, и предложил пойти вместе с ним. Ким помнил то, как ещё много времени назад, они лежали вместе на узкой металлической кровати и грезили о своём будущем, как они навсегда будут лучшими друзьями и станут известными на всю страну. Отчасти, так и стало, только вот Хосок, видимо, оказался не готов принимать всё таким, каким оно было – возможно, Тэхён был слишком надоедливым; возможно, Чон просто не был готов принять того со всеми недостатками; а возможно, они просто замечали слишком многое друг за другом, чтобы оставаться друзьями. Тэхён любил Хосока, любил больше, чем обычно любят друзей, и дал понять об этом ещё очень давно, просто, чтобы не было недомолвок. Это старший принял очень спокойно, поблагодарил за то, что парнишка был с ним искренним, и вот тогда то всё и пошло по наклонной – Чон всё чаще игнорировал младшего, по большей части – без причины, сильно забился в себе и начал пропадать всё чаще: то без предупреждения уйдёт на тренировку, то пойдёт гулять с кем-нибудь из остальных мальчиков, то просто исчезнет на пару дней, и объявится, как ни в чём не бывало, не объясняясь. Конечно, Тэхён не был глупым, и потому сразу захотел поговорить об этом – но, видимо, Хосок ментально был младше его самого, ведь предпочёл закрываться в своей комнате и игнорировать любые сообщения младшего. Глупо? Да. Зато действенно, ведь со временем Ким всё меньше пытался наладить контакт, что заметно убавляло проблем. *** По городу прошёлся крупный дождь, к асфальту прибило всю пыль и грязь, пахло свежестью и свободой. Тэхён решил прогуляться до офисного здания, где Чон снимал студию, пешком, несмотря на то, что дорога была немаленькой: можно было сложить все свои мысли по полочкам перед предстоящим разговором. Что-то в его груди очень сжималось – как-никак, было страшно, вдруг всё пойдёт наперекосяк? С Хосоком так часто случалось – стоит сказать ему слово с исказившимся тоном, недели игнорирования не избежать. Ким сунул руки в карманы свободных брюк со стрелкой, чувствуя то, как ветер кидал его тонкую бежевую рубашку с крупными рюшами на груди в стороны – было приятно но прохладно; его несуразные красные кеды вообще не подходили под образ, но Тэ решил надеть их, чтобы не испачкать другую хорошую обувь. Парень рассматривал сгустившиеся облака, словно кто-то брызнул белоснежной гуашью в небо, и тепло улыбался, пару раз останавливаясь, чтобы сфотографировать их. Высотки протыкали закатное солнце шпилями, и казалось, что оно вот-вот расплывётся, будто яичный желток. Проникнув в здание по пропуску, который ему отдал Хосок полгода назад, дабы не спускаться и не объяснять охранникам, что Ким пришёл к нему. В здании было в разы холоднее – кондиционеры работали без устали, и мраморные полы совсем не подходили его грязной обуви. Сейчас это было неважно, Тэхён вошёл в лифт с несколькими людьми – дамочкой в красивом тёмно-синем костюме и высоким хвостом, и уборщиком, на котором висел его зелёный комбинезон. Стеклянная коробочка двинулась вверх, позволяя тем, кто внутри, осматривать окрестности и, конечно же, не забыть про несуразно огромную хрустальную люстру – про себя Ким усмехнулся, что за чушь? На седьмом этаже лифт негромко прозвенел, и парнишка вышел, ступая по длинному коридору и осматривая не занятые офисы и обклеенные малярными лентами пластиковые окна – это был совсем не обжитый этаж, видимо, Хосок специально выбрал его, чтобы никому не мешать, ведь даже сейчас Тэхён слышал громкую электронную музыку, доносящаяся из-за угла: это ни с кем не перепутаешь. Дверь в офис старшего была прикрыта, и Ким решил пока не показывать признаки своего присутствия, потому просто встал в проёме и наблюдал за тем, как Хосок, весь мокрый от пота и тяжело дышащий, плавно делал волну всем телом, тут же резко хватая себя за грудь и, вместе с ладонью, отводя голову в сторону. Тэхён всегда считал, что Хосок был одним из лучших в их группе, особенно по части танцев: тот изнурял себя, всегда оттачивал движения больше всех, и, кроме всего прочего, он хорошо чувствовал своё тело – двигался интуитивно и неимоверно красиво, Ким мог наблюдать за ним часами, хотя старшему это и не очень нравилось, он смущался и мялся каждый раз. ‘Ты очень красивый, когда танцуешь ‘, – говорил ему Тэхён ещё в первые месяцы знакомства. ‘Ты так много времени тратишь на танцы, я вижу, как сильно ты любишь это’, – говорил Тэхён, когда видел Хосока, тренирующимся в общей комнате в два часа ночи. ‘Не смей думать, что ты недостаточно хорош. Ты лучший’, – говорил Тэхён, когда Хосок тихо плакал ночью, сидя на ковре на кухне. Ким поддерживал старшего во всех его начинаниях, желал ему лучшего, и каждый раз его сердце разбивалось, стоило тому сказать что-то самоуничтожающее по отношению к себе. Когда Хосок пил в одиночестве, потому что ему было плохо, Тэхён всегда присоединялся, либо просто заботился о нём, как мог. А Хосок? Хосок не верил ничему, что говорил ему младший, сваливал всё на то, что тот слишком переоценивал его. Но Ким никогда не опускал руки, не мог себе этого позволить. – О боже, как давно ты тут стоишь? – отвлёк Тэхёна от размышлений испуганный голос старшего, который вытирал лоб цветастым полотенцем: майка прилипла к его груди, острые ключицы торчали – казалось, они могли порвать кожу, а свободные хлопковые штаны свисали с бёдер. Он выжидающе смотрел на младшего, пока большим пальцем сдёрнул пробку с бутылки с водой, – Я тебя не заметил. Ким грустно улыбнулся, проходя вглубь помещения. Оглядываясь, он подметил большой рюкзак в углу, набитый сменными вещами, старенькую стереосистему, из которой всё ещё лилась громкая мелодия, и несколько разбросанных пакетов из-под еды на вынос – тот нередко оставался тут совсем допоздна. Хосок скинул кроссовки ногами, и на босых ногах Тэхён тут же заметил красные мозоли, некоторые из которых пузырились. – Я не знал, во сколько ты закончишь, поэтому… – младший пожал плечами, уже чувствую густую неловкость между ними – всё-таки, они уже несколько недель провели в тишине. В груди собрались сомнения, было немного страшно, и Ким не знал – отчего. – Ладно, – Хосок натянуто улыбнулся, поворачиваясь к окну и отставляя бутылку на подоконник: со спины он выглядел не менее прекрасно – острые лопатки натягивали взмокшую майку, которая сложилась на заднице. Стоило ему чуть приподняться на носочках, аккуратные тонкие лодыжки тут же врезались Тэхёну в память. Перед ними открылся чудесный городской вид: высотки, царапающие небесный потолок, который переливался оранжевыми и красными цветами, которые отражали лужи. Но, даже несмотря на это, отвести взгляд от Хосока было сложно. – Ты о чём-то хотел поговорить? – старший чуть обернулся через плечо, и Тэхён подошёл ближе, держа необходимую дистанцию, чтобы им обоим не стало ещё более неловко. – Да, конечно, – Ким опёрся плечом о стену, смотря на профиль Хосока внимательно, стараясь найти хоть одну подсказку для самого себя в бледном румянце, – Ты какой-то сам не свой последние недели. Не здороваешься со мной и не отвечаешь на сообщения, я вообще не вижу тебя практически… Я что-то сделал не так? Или ты волнуешься о чём-то? Если так, то ты знаешь, я всегда готов помочь, – Чон тяжело втянул воздух, тонкими пальцами теребя чёрное кольцо в серебряной оправе на среднем пальце. С несколько минут он молчал: может, набираясь смелости, а может, просто не желая отвечать, но эта пауза заставила Тэхёна напрячься пуще прежнего. – Меня пригласили на практику в Китай, – выдал Хосок, резко оборачиваясь на младшего и врезаясь своими глазами в его, ком мгновенно встал в горле – это было совсем не то, чего ожидал парень. С минуту Тэхён просто стоял, в надежде на то, что это окажется шуткой, и тут же Чон по-своему звонко рассмеётся, похлопает его по плечу, но тот молчал, вцепившись в подоконник. – На сколько …? – негромко спросил младший, чувствуя лёгкую тошноту – уж лучше бы Хосок обиделся на него за какую-нибудь глупую оплошность или просто обнял, говоря о том, что понял, что был не прав и что угодно вообще, кроме этого. – На год, – Чон не отводил от него глаз, наблюдал, как небольшой хищный зверёк, за каждым его действием, изменением во взгляде – знал, какую боль это принесёт Киму, знал и ничего с этим не делал, – Я уже всё обдумал и решил, что поеду. Такой шанс редко появляется, а мне надо развиваться дальше, работать над собой, если я не хочу затеряться среди остальных артистов. Земля резко остановилась, ударяя по ним гравитацией, и Тэхён даже не замечал грохочущую музыку вокруг них, не замечал и того, как ноги стали ватными, в горле стало сухо, больно внутри сжалось сердце – все признаки того, что ему было неимоверно больно – так, как не были уже давно. Это не сравнится с тем, как на выпускном его бросила девушка; как мать запретила идти на кастинг; как его чуть не выгнали из группы; как он упал на тренировке, сломав лодыжку. Ничего нельзя было сравнить с тем, как сильно и звонко его сердце разбилось сейчас – казалось, Хосок слышал этот звон, но всё так же смотрел в его глаза, будто и не моргая вовсе – как самая настоящая каменная статуя. – Ты не можешь… – потерялся Тэхён, подходя ближе к старшему, но тут же отшатываясь назад, будто бы его толкнули со всей силы в грудь, – А как же все остальные? – он и не знал, что спросить и сделать, потому что такое решение Чона было сложно подвергнуть сомнению, учитывая то, что он несколько недель обдумывал это, и тон того говорил за себя. – А что остальные? – горько усмехнулся Хосок, отворачиваясь обратно к окну и оглядывая небо целиком, чувствуя что-то едкое у себя внутри: по сравнению с тем, что он испытывал сейчас, это решение было принято практически безболезненно, – Остальные останутся тут, вы будете дорабатывать альбом, и я смогу делать это на расстоянии тоже. У меня будет собственная студия там, не этот глупый офис с видом на точно такие же, а настоящая студия с новой аппаратурой, зеркалами во весь рост и прочей чухнёй, понимаешь? – повернулся он на Тэхёна снова, который смотрел на него, будто избитый щенок, – Там будет всё, о чём я мечтал… – … Но там не будет меня, – резко выдохнул Ким, совершенно ошарашенный словами старшего – разве что-то может быть важнее их команды? Его самого? Что, вся их дружба стоила хорошей студии? Тогда к чему это всё было? Хосок смотрел на него с сожалением, впервые за несколько недель смотрел на него без презрения, не проскальзывающим взглядом. Он правда думал об этом очень долго, плохо спал, не мог нормально разговаривать ни с кем, чтобы, отгородившись от ситуации, решить – нужно ли оно ему или нет. Такие решения никогда не проходят просто так, всегда стоит чем-то жертвовать, иногда – всем, что есть. Чон успокаивал себя тем, что один год не сделает погоды, он ведь наберётся опыта и принесёт их группе гораздо больше, чем мог бы, но, в самом деле, всё было гораздо сложнее – ребята были ещё очень молодыми – конечно, они изменятся за год и изменятся сильно. В глубине души Хосок признавал, что делал это ради себя, чтобы быть вдалеке от Тэхёна, отвязать себя от него, чтобы наконец стало легче дышать. – Не смотри на меня так, – вздохнул старший, отходя от окна и принимаясь собирать свои вещи с пола – сегодня он сдавал ключи, потому стоило прибраться тут. – Как? – Ким громко усмехнулся, – Как лучший друг, которого ты оповещаешь последним? Как мне, по-твоему, ещё смотреть? – Тэхён чувствовал то, как кровь прилила к его лицу – наверняка там появился гадкий румянец. В груди спёрло, было невозможно сделать и одного вздоха, так сильно боль вцепилась в него тисками. Кажется, Хосок даже не остановился, услышав это отчаяние в голосе младшего, но его сердце, остановившись, забилось в разы быстрее. – Да, что ты знаешь о таких решениях вообще? – всколыхнулся Чон, резко оборачиваясь и держа в руках сменную одежду, – Ты ни разу в жизни с таким не сталкивался, так какого чёрта ты думаешь, что можешь меня винить?! Я пахал как проклятый все эти годы не для того, чтобы каждый раз понимать, что меня задвигают назад! Я хочу, чтобы мой труд приносил плоды! Хочу, чтобы меня замечали! – он сорвался на крик, блестящее от пота лицо покраснело, но ему сейчас было так всё равно, как он выглядел. – Я не знаю? – Тэхён нервно рассмеялся, отходя на несколько шагов назад, делая неровные круги по залу, пока Хосок переодевался резкими движениями, застревая то в одной штанине джинс, то в другой, – Я бросил всё, что у меня было, чтобы остаться в группе, с тобой! Университет, родителей, девушку! И, по-твоему, я не знаю, что такое – сложные решения? Какой же ты эгоист, я не могу в это поверить! – Ким вцепился в подоконник одной рукой, чтобы остановить свои импульсивные движения, словно держась за последнюю возможность успокоить себя. Хосок, казалось, игнорировал его: он спокойно переодевался, собирал картонные коробочки из-под еды, сматывал небольшое количество аппаратуры. Чего уж таить, парень не знал, что ему на это ответить, не знал как себя оправдать. – Знаешь, – наконец поднял голову Чон, смахивая мокрые волосы со лба – в одной руке он держал смятые бумажные пакеты, другая была свободна, – раз я такой херовый друг, то может и нечего переживать насчёт моего уезда, м? Так посмотреть, тебе и без меня хорошо, – весь снежный ком, собравшийся внутри, принялся катиться с обрыва и грозился тем, что расшибётся на разные части; Хосок вздёрнул нос, тыча пальцем в младшего, – Пока я думал обо всём этом, ты преспокойно сидел днями с Чимином и Чонгуком за приставкой, ни разу не спросил, что происходит! А теперь ты так удивлён, будто я обещал тебе что-то! Тэхён горько улыбнулся, не отводя глаз от старшего, надеясь, что в том взыграет хоть малая часть его совести, но, видимо, тому было гораздо важнее выиграть в споре ‘кто кого хуже’, чем обсудить и решить вставшую между ними проблему. – Знаешь, я бы может и защитил себя, упомянул то, что писал тебе каждый день, стоял под дверью, но что-то мне совсем не хочется, – Ким подошёл к Хосоку вплотную, и тот мгновенно почувствовал себя мизерным. Старший смотрел в сверкающие глаза напротив и чувствовал, как замедлялось сердце, вставшее в горле, – Может, позже, ты осознаешь, что был неправ. Хотя, кто знает, ты же настолько гордый, что будешь стоять на своём до последнего. Ты знаешь, что я очень хорошо к тебе отношусь, и знаешь, что я приму любое твоё решение, поэтому, подумай, пожалуйста, над этим, переступив свою гордость хоть раз. Хосок смотрел на него снизу-вверх и совсем не находился, что ответить. Ему резко стало совестно, голова разболелась от всего этого напряжения. Тэхён отступил, обходя его и молча подбирая рюкзак с аппаратурой. Он не стал дожидаться, пока Чон растает и пойдёт за ним, Ким просто вышел из офиса и направился к лифту. Домой они возвращались в молчании. *** На часах было около трёх часов ночи, сегодня все звёзды затянуло тучами, луна еле заглядывала в окно. Хосок заперся в своей комнате с самого прихода. Он молча собирал свои немногочисленные вещи, бережно складывая в несколько чемоданов: тут толстовки с цветастыми принтами, несколько пар светлых и тёмных джинс, хлопковые футболки, одна из которых, с Сейлор Мун, была подарена ему Тэхёном. Часы, очки, всякие побрякушки, подаренные мемберами, всё было бережно сложено. Слёзы наворачивались от одних мыслей о том, что в скором времени ему придётся покинуть это гнёздышко, где ему всегда помогали, любили его. Вечером к нему заглядывал Чимин: обычно, он лучше всех видит, если Хосоку плохо. Пак знал о тёрках между ним и Тэхёном, но тактично не влезал, отмалчивался, предпочитая остаться в стороне и дать парням решить самим свои проблемы. Но сегодняшний день был немного исключением, потому что стоило Чимину спросить, как дела у старшего, тот тут же расплакался, и нужно быть дураком, чтобы не связать то, что Ким с Хосоком вернулись в гробовом молчании домой и разошлись по своим комнатам, и этот момент слабости хёна. – Всё хорошо, Хосоки-хён, – приговаривал Пак, поглаживая спину парня, который расстроенно скрылся в его объятиях, – Мы все приняли твоё решение, и он примет тоже. Рано или поздно. Тэ любит тебя, – голос его был ласковым, успокаивающим, и от этого Чон ещё больше чувствовал себя виноватым. Чимин узнал об приглашении Хосока раньше всех и был против того, чтобы скрывать это от Тэхёна, но старший, вследствие своей упрямой натуры, решил всё сам и сейчас оказался у разбитого корыта. Весь вечер от Кима не было слышно ничего – тот, кажется, даже не выходил из своей комнаты, что было плохим показателем, ведь именно он был тем самым заводилой по части настольных игр и игр за приставкой: паренёк в принципе не любил сидеть на одном месте. – Он никогда на простит меня за это, – тихо шептал Хосок осевшим голосом, утирая слёзы и сопливый нос руками, себе сейчас он казался жалким, – Я самый ужасный друг на свете, – надрывался он, пока Чимин просто качал головой и всё так же гладил острые плечи. Спустя несколько часов Чон всё так же не мог успокоиться, переписываясь с Чонгуком допоздна. ‘Хён, я верю в тебя. Мы все будем ждать тебя, и неважно, когда ты вернёшься, через год или два’, – говорил младший полторы недели назад, когда узнал об этой новости. Тем же вечером он притащил тому чёрный кружевной чокер с милой ‘Хелло Китти’, прикреплённой к нему: ‘Я купил это на твой день рождения, но, раз такое дело, подарю сейчас. Извини, что без упаковки’. Сердце Хосока сжималось каждый раз, когда он смотрел на эту маленькую вещицу. Очень тяжело новость об уезде Чона принял Намджун: несколько дней не разговаривал с ним, постоянно спорил с менеджером по телефону и не понимал, как у Хосока хватало совести принять это без его лепты и лепты Тэхёна. В конце концов, Ким просто обнял парня: ‘Я смогу это принять, но знай, что разобьёшь этому парнишке сердце’. Что уж тут говорить, Хосок разбивал сердце самому себе. Эти слова врезались ему в мысли, но отступать он не решился – мама всегда говорила, что нельзя отступать на пути к своей цели, чего бы она не стоила. Так Чон и поступал, он был так воспитан. Когда Хосок позвонил родителям по ‘фейстайму’, те были безгранично рады слышать такие новости, одна сестра подозрительно покосилась и покачала головой, зная, что последует за этим всем: нередко парнишка приходил к нуне за советом по поводу отношений с девушками, и с парнями тоже, потому она знала, что всё не кончится уездом брата, чувствовала, что дело было нечистым, но решила отложить этот разговор на потом, когда младший сам захочет с ней поговорить. Совсем расклеившись от нахлынувших мыслей и воспоминаний, Хосок сидел над грудой вещей, наполовину сложенных по чемоданам, и массировал виски, напоминая себе: отступать больше некуда, все знают об его уезде, менеджер договорился с компанией, готовой принять его, а в паспорте был билет на самолёт в один конец. Стоило ему представить своё ближайшее будущее, сердце заходилось радостным гулом, разум ласкали мысли о том, что ему откроется куча возможностей, наконец, его хореографией займутся не последние люди в этой индустрии, он перестанет стоять позади всех. Понимая, что некоторые вещи придётся оставить, Хосок складывал самые любимые пары кроссовок, лучшее своё пальто и свитера, которые, в основном, ему подбирал Тэхён: они вообще нередко ходили вместе по магазинам, это было чем-то вроде ритуала каждый пару месяцев. Не то чтобы Чон не грустил по поводу того, что теперь закупаться ему придётся в одиночестве. Конечно, никто не отменял того, что и там он с кем-нибудь подружится, но упрямые мысли складывались в одно и то же – никто ему не станет роднее, чем соучастники группы. Заснуть посреди неимоверного бардака Хосоку удалось только под утро: рассветное небо раздражало заплаканные глаза, а кто-то, вероятнее всего, Сокджин, уже копошился за дверью.