even if it takes all night or a hundred years

Сложнее всего оказалось доживать последние дни в общей квартире: все парни ходили как в воду опущенные, неловко общались с Хосоком, иногда избегали. Дошло до того, что ему просто было неприятно выходить из комнаты – какое бы шевеление там не происходило, увидев Чона, всё утихало. Тэхёна не было видно и подавно, ежедневно Чимин ходил в его комнату, чтобы просто проверить – на месте ли он и как себя чувствует. От происходящего Хосоку не становилось легче от слова ‘совсем’, вина огромным грузом легла на его плечи и давила всё сильнее, хотя присутствовал некий приятный мандраж перед отъездом: переговоры с менеджером, его похвала и поддержка давали свои плоды – парнишка чувствовал себя замеченным, чувствовал себя особенным. Ежедневно ему звонила разношёрстная родня, которой мать успела разболтать все новости про успехи сына, чтобы поздравить и поставить в пример своим детям. Это немного смешило, потому что в самом деле жизнь Хосока едва ли не разваливалась: общий чат группы стоял, одна половина парней его игнорировала, другая – боялась не игнорировать. Ему оставалось лишь в одиночестве поедать свой завтрак и виновато мыть за всеми посуду, раз уж так сложилось – почему бы и не побыть полезным в их жилище хоть раз. Парень даже несколько раз сходил за продуктами, список для которых привычно висел на холодильнике, прикреплённый магнитом в виде забавной свинки, и отдраил душевую кабинку в общей уборной. Было довольно заметно, что никто особо не замечал клочков волос в водостоке, засохших подтёков от гелей для душа и невесть чего на дверцах, и чёрного налёта по углам, – на этом было, как ни странно, гораздо приятнее концентрироваться, чем на том, что все тебя ненавидят. Абстрагировавшись от ситуации, Чон непоколебимо собирал свои вещи, заранее представляя, как его жизнь повернётся на сто восемьдесят градусов в кратчайшие сроки. Он видел себя тренирующимся двадцать пять часов в сутки, видел хорошую аппаратуру в своей студии и видел хорошего тренера. Правда, единственное, чего Хосок там не видел – были парни. Наверняка их общение в сети не заладится, и возвращаться потом будет очень сложно, но он старался не думать об этом: всё-таки год – это немало, мало ли, что может измениться. Возможно, у них получится сработаться на расстоянии и выпустить что-нибудь дельное, как когда Юнги нужно было отправиться на несколько месяцев домой, и он написал совместно с Сокджином не один трек. Расстояние нередко налаживало связь между людьми, ведь ни для кого не секрет, что любить кого бы то ни было легче на расстоянии, но что-то подсказывало Хосоку, что это был не совсем его случай. Всё-таки, Юнги никого из парней не обозначил своим лучшим другом и вёл себя скорее как часть большого механизма, у Чона же всё было немного сложнее – он сам по себе был человеком довольно дружелюбным и сентиментальным, так что привязаться умел на раз два, а когда рядом оказался слишком похожий на него Тэхён, то всё – пиши пропало. И, чем больше он думал об этом и анализировал ситуацию, тем сложнее ему было понять, как же всё-таки будет лучше. 17:48 персиковый сок какого числа ты улетаешь? Хосок опешил, когда на его телефон пришло сообщение от Тэхёна, которое он прочитал тут же, но решил выждать несколько минут, чтобы тот не подумал, будто бы Чон судачил у гаджета. Мысленно он представил такого же Кима, сидящего у телефона в другой комнате, и нервно усмехнулся. У них всегда были немного странные отношения. 17:54 сок-и хён сегодня ночью В груди спёрло, когда Хосок отправил ответное сообщение, но, сколько бы времени не прошло после, никто на него не ответил, и Чон подумал, что младший спросил об этом просто для справки – что ж, не следовало ожидать другого развития событий, парень очень сильно его обидел. Вина грызла Хосока довольно сильно, хотелось объясниться и принести извинения, но было слишком рано для этого – Тэхён наверняка ещё не остыл, раз всё ещё ребячески не выбирался из комнаты. Хён не осуждал его за это, потому что сам нередко вёл себя подобающе, с самого детства его окрестили самым обидчивым ребёнком во дворе, и, как бы не хотелось это признавать, то было правдой. Возможно, так сложилось оттого, что парнишка рос со старшей сестрой, которая не упускала шанса лишний раз его подколоть и, хоть и шутливо, но высмеять. Ближе к вечеру, старший провёл немного времени с Чонгуком, который особо остро переносил такие изменения в отношениях группы. Мальчишка чувствовал себя неловко, перебирал пальцы и периодически шептал, если не хотел, чтобы остальные его услышали. Происходящее сказывалось на нём не лучшим образом – когда ты берёшь пример со своих хёнов и стараешься быть примерным и прислушиваться к советам, сложно было выбрать одну из сторон: нельзя было сказать, что он любил кого-то больше, а кого-то – меньше. – Не переживай, дружок, всё будет хорошо, – улыбался ему Хосок, по-братски взъерошивая каштановые волосы. Чонгук, конечно же, верил в это с трудом, но глупо улыбался и кивал – потому что другого ему не оставалось. На память ему старший оставил любимые карточки с ‘Покемонами’ и футболку с ‘The Black Eyed Peas’, над которой тот давно кружил, что не могло не подбодрить. Стоял такой траур, будто бы Хосок не улетал на практику на год, а умирал. Намджун находился в такой прострации оттого, что человека, которого он оберегал и чуть ли не растил, сейчас у него отбирают. Меньше всего Чон ожидал от него такой негативной реакции. Один лишь Сокджин похвалил младшего за такое взрослое решение, хоть и тоже был сильно удивлён. Чон говорил себе: ‘Ничего в жизни не складывается идеально, иногда стоит терпеть некоторые трудности в достижении своей цели’. И также Чон плакал в своей комнате, кушая арахисовую пасту из банки и перелистывая фотографии и видео двухлетней давности, где все они ещё совсем юные и глупые, каждый день пьют пиво и стряпают домашние рисовые пирожки. На одной записи Чимин кричит, чтобы Тэхён убрал камеру, и объектив резко переходит на Хосока, который машет младшему с широкой улыбкой на лице, кривляется перед ним и зовёт в комнату, Ким идёт за ним: там темно так, что не видно вообще ничего, только шёпот и хихиканье, слышится шелест зажигалки и появляется лицо старшего, освещённое толстой белой свечкой. ‘Это тебе’, – улыбается Хосок, протягивая парнишке небольшую коробочку, и тот тут же нетерпеливо разрывает бумажную крафтовую упаковку, отставляя камеру на пол, там – небольшой альбом под полароиды с цветастыми картинками из комиксов ‘DC’, одно из отделений заполнено их общей фотографией, где они стоят у пизанской башни: Хосок поднял их переплетённые руки вверх, широко улыбаясь в камеру, а Тэхён снисходительно, с неимоверной теплотой смотрел на него; казалось бы – такая мелочь, но для Кима это значило многое. Запись прерывается, когда младший падает в объятия Хосока. Следующая запись – они обедают в кафешке у реки, на улице солнечно и жарко так, что все рукава рубашек мокрые. В объективе Тэхёна опять Хосок, который сосредоточенно жуёт и болтает про итальянскую кухню, не замечая камеры. Младший смеётся с глупой шутки и переводит свою небольшую мыльницу на реку: куча низких бежевых строений с витиеватыми балконами, на одном из которых мужчина курит, стоя в одном белом полотенце на бёдрах. Запись прерывается, и следующий кадр это Чон, кривляющийся у зеркала в полный рост в их номере в отеле: на нём пижамные штаны в голубую полоску и тонкая футболка с ‘Микки Маусом’, босыми истоптанными ногами он сжимал мягкий ковёр. ‘Хён, – говорит Ким, – ты знаешь, что ты глупый?’. Хосок возмущённо оборачивается, упираясь руками в бока и грозно смотря на парнишку: ‘Чего? – недоумевает он, уголки его губ по-особенному опускаются вниз’. Тэхён смеётся и тянет того за руку, заваливая на кровать – камера шумит, не фокусируется и размыто снимает зеркало перед ними. ‘Глупый, потому что даже не заметил, что надел футболку задом наперёд’, – гогочет младший, пока Чон мстительно щекочет его. Запись прерывается. Ещё одна: открывается поздний вечерний вид с их открытого балкона, напротив них – такой же дом, где, по странному совпадению, не было ни души – только горели пару окон. Камера находит хёна, который, воровато оглядываясь по сторонам и нервно хихикая, подкуривает розовой зажигалкой длинный косяк. Слышно то, как неразборчиво снизу раздаётся итальянская речь, и Чон, шугаясь, отодвигается так, чтобы его было сложно разглядеть. Хосок помнил этот день очень хорошо, ведь это был второй раз, когда он попробовал траву, и первый – Тэхёна. Младший шепчет: ‘Ну? Как?’, и хён по ту сторону экрана тихо смеялся – Ким был таким забавным, когда волновался о том, что управление отеля заметит их. Переживать было особо не о чём, ведь они специально выбрались на балкон, а не остались в номере, но донсёна это ни капельки не убедило. Камера трясётся, но видно то, как Хосок глубоко затягивается и надувается, будто птичка на ветке, задерживая дым в себе и передавая косяк Тэхёну. Ким передаёт камеру старшему и тут же появляется в кадре: оглядывается по сторонам, а потом решительно затягивается. Потребовалось несколько секунд, чтобы тот громко закашлялся, а на фоне заливисто начал смеяться Чон, на чём и закончилась запись. Следом шли с сотню фотографий Хосока на фоне достопримечательностей, где он получался по большей части нелепо – то недовольно сощурится на солнце, то начнёт вытирать лоб от пота, то не вовремя моргнёт – Тэхён хотел запечатлеть настоящего Хосока, когда на нём нет ни макияжа, ни налепленной улыбки, ни уложенных волос. Чон листал и понимал, что, на половине фотографий, даже не знал про то, что его снимали: на одной из он пьёт ‘Баббл ти’ из пластмассового стаканчика с трубочкой и тычет указательным пальцем на памятник ‘Джузеппе Гарибальди’, явно болтая о чём-то с младшим; на другой Хосок сидит в номере на белом постельном белье, укрывшись огромным пуховым одеялом по подбородок, волосы вспушились от высокой влажности, и он собрал чёлку в небольшой пучок на макушке, на нём забавные очки, и книга в руках – скорее всего, ‘Лето, прощай!’ Рэя Брэдбери, комната освещалась лишь от светильника над его головой, и фотография вышла довольно романтичной. Но самой запоминающейся была их совместная фотография, которую парни попросили сделать прохожих, где они стояли на площади с дорогой, выложенной камнем, Тэхён держал в руке огромную сахарную вату – на нём висели джинсовые шорты с бахромой, в которые была заправлена светло-голубая рубашка без запонок, с раклешёнными рукавами, а Хосок, положив голову тому на плечо, откусывал кусочек сладости, одетый в футболку с ‘Риком и Морти’ и приталенные плотные брюки. Тяжело вздохнув, Чон вытер слёзы и потянулся за бумажным платком, чтобы высморкаться – сейчас было не самое удачное время, чтобы вспоминать былое. На часах как раз стукнуло двенадцать ночи, а это значило, что ему осталось пять часов до вылета: чемоданы были уже собраны и стояли у двери в ряд, небольшой рюкзак рядом – для самого важного, чтобы взять в самолёт, и стопка вещей, которые он наденет позже. В зеркале Хосок видел себя измученным, волосы были не уложены, всё лицо лоснилось, а на футболке появилось новое пятно от арахисовой пасты. Всё это он спихивал на своё скверное самочувствие – переход из осени в зиму всегда давался ему тяжело, и на то, что слишком уж многое на него свалилось в последнее время. Чон захлопнул ноутбук и сложил его в свою ручную кладь. Оглядев пустые полки в поисках чего-то, что он мог забыть, Хосок улыбнулся фотографии в рамке: полным составом парни стояли на сцене, оператор предложил прыгнуть на счёт три, и оттого все лица у ребят получились смешные. От этой вещицы его отвлекло уведомление, пришедшее на телефон. 00:13 персиковый сок открой, я за дверью стучаться не стал, чтобы никто не услышал Чон тут же почувствовал ёкнувшее в груди сердце и токсичное волнение, мгновенно разошедшееся по телу – он этого совсем не ожидал, но, так или иначе, подошёл к двери, поворачивая небольшой механизм в круглой ручке, тем самым отпирая ту. Тэхён стоял в одной шёлковой пижаме, совсем близко, смотря прямо перед собой уставшим, тяжёлым взглядом: последние дни для него тоже не прошли даром. Грязные карамельные волосы торчали в разные стороны, под глазами залегли тёмные мешки, и, на фоне совсем бледного лица, смотрелись совсем пугающе. Хосок пропустил его внутрь, молча отходя в сторону и запирая дверь максимально тихо. Парнишка напряжённо оглядывал ставшую пустой комнату, про себя заносчиво отмечая каждую изменившуюся деталь, а потом обернулся через плечо на старшего, пытливо рассматривая. – Выглядишь не очень, – усмехнулся Ким, прищуривая свои глаза, словно сошедшие с чужого наброска. Хён всегда считал, что тот был похож на какой-нибудь позабытый уличным художником рисунок: таким было его складное тело, вытянутое лицо и даже родинка на носу, которую Чон неимоверно любил, в тайне. – То же самое могу сказать и о тебе, – покачал головой Хосок, неловко садясь на пол в позе лотоса и подпирая голову рукой, разместившейся на кровати. Несколько мгновений взгляд Тэхёна метался от него до двери, как бы решаясь, и, в конце концов, садясь поодаль, к другому концу опустевшего предмета мебели, на котором осталось только смешное постельное бельё с 'Черепашками-ниндзя’ – жаль, что Чон не решил взять его с собой. – Уже собрал вещи? – задал глупый вопрос младший, тонким пальцем обводя пространство рядом с ними. Было заметно, что тот немного волновался – наверняка мялся у двери ни одну минуту, Чон знал того как свои пять пальцев. Взглядом Ким не кидался куда попало, смотрел в Хосоковы и пронзал насквозь, от таких его взглядов создавалось ощущение нахождения в Антарктиде в летних вещах, где вокруг – ни единой души, и даже никакого северного сияния над головой. – Как видишь, – пожал плечами старший. Между ними всё так же висела неприятная неловкость, но оба, казалось, привыкли к этому. – Неудивительно, – Тэхён снисходительно хмыкнул, отводя взгляд, – Ты всегда идёшь напролом, другого я и не ожидал, – слышалось это упрямство в его голосе, Хосоку становилось немного обидно, но они хотя бы разговаривали, и это было лучше, чем ничего. Однажды Ким забыл про его день рождения: сколько криков и обид было, но никогда не доходило до такого – упрямого молчания с обеих сторон, – Всё это время я думал, как ты можешь так поступать со всеми нами? Думал, что, если причина во мне? Вдруг, я сделал что-то не так? Я пытался посмотреть со всех сторон, поставить себя на твоё место, но никак понять твоего поступка. Наверное, у нас просто абсолютно разные ценности. И, знаешь, это не меняет того, что я, чёрт возьми, всё равно люблю тебя и не могу злиться… Мне тяжело даже думать о том, что через пару часов ты исчезнешь на такой большой срок. Что может случиться за это время? Да что угодно! И, единственное, чего я боюсь, так это того, что тебя не будет рядом. Ты будешь где-то там, далеко отсюда, и никакие звонки и сообщения не заменят нашего общения, ты и сам это понимаешь. А как будут остальные? Ты думаешь, что весь мир против тебя, что никто тебя не поддерживает и не держит тут, но это далеко не так, – парнишка активно жестикулировал, захлёбывался своими словами и рассуждениями, которые накопились у него за этот небольшой промежуток времени, – Все любят тебя, и, если тебе не жаль меня, то, может, подумаешь о Чонгуке? О Чимине? И, сколько бы доводов я не привёл, я знаю, что ты не останешься, и это делает мне больнее всего. И я не знаю, что мне с этим всем делать. Я так сильно запутался в том, как я должен поступить, будучи твоим другом, и как я должен поступить, уважая себя. Мне не трудно поступиться своими ценностями, но тебе, похоже, этого и не нужно совсем. К горлу Хосока подошёл ком, глаза защипало, настолько было обидно слышать эти слова. Люди, которых он любил больше всего на свете, считали, что они ему не нужны? Самый близкий человек не верил в него. Что может быть хуже? Чон понимал, что был виноват в этом сам – он просто не умел показывать своих чувств так, как это умели остальные. Боязнь быть отвергнутым, непонятым преследовала его всю жизнь, и люди просто не могли оставаться рядом с ним надолго, настолько плотно Хосок умел держать всё в себе. Между ним и Тэхёном повисла пауза: тот так и смотрел на него выжидающим взглядом, а старший просто неловко распахнул руки, приглашая в свои объятия и неловко отводя глаза. Ким непонятливо нахмурился, ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, чего от него хотят, и он, поразмыслив с секунду, упал в объятия Хосока, крепко сжимая его в своих руках. Это было таким знакомым, невесомым чувством, по которому Тэхён скучал изо дня в день: никогда ещё у него не было настолько близкого человека, ничьи прикосновения не имели такое огромное значение. Сейчас он чувствовал то, как Чон крепко сжимал его в ответ, и слёзы сами текли по его щекам – сколько же он пролил их за эти несколько дней, не сосчитать. Невольно Ким замечал то, как исхудал старший, как ослаб, и ему становилось совестно за то, что в такой тяжёлый для Хосока момент жизни он не оказался рядом, не был поддержкой и опорой. Что уж говорить, оба не были идеальными, у каждого были свои проблемы и своё восприятие происходящего, но то, что был связующим звеном между ними – крепкая дружба, любовь. К сожалению, иногда этого становилось недостаточно, ресурсы не бывают неисчерпаемыми, рано или поздно заканчивается всё, вопрос лишь в том, у кого раньше? В начале их дружбы, Хосок был скорее наставником и помощником Тэхёна, всегда выручал и поддерживал, когда у того опускались руки, но, со временем, младший подрос, стал нести ответственность за себя, даже в лице что-то поменялось – эмоции стали сдержаннее, взгляд серьёзнее, и тогда они с Чоном стали примерно на одном уровне. Зачастую, Хосоку становилось неловко оттого, что парнишка так вымахал, стал выше его, выработал собственный стиль в одежде и больше не был похож на потерянного щенка: вроде вот он Тэхён, сидит с ним на кухне, ест звёздочки ‘Космостарс’ с соевым молоком и просит никому не рассказывать про то, что он пользуется зелёной щёткой в виде динозаврика, а вот он, Ким Тэхён, который носит красивые рубашки, улыбается так хитро и слушает ‘The 1975’. Редко себе в этом признаваясь, Хосок считал парнишку очень привлекательным, было в нём что-то такое, что заставляло замирать на секунду, когда Тэ одаривал его долгим, вдумчивым взглядом и заботливо гладил по спине. Чон боялся этих прикосновений и взглядов тоже боялся, потому что друга ему терять совсем не хотелось, как и не хотелось лишний раз подвергать себя страданиям. – Мне правда жаль, что я заставил тебя думать так, – старший отпустил Кима из своих объятий, но остался сидеть рядом с ним, чувствуя длинные пальцы и тёплую ладонь Тэхёна на своём правом колене, – Я больше всего думал о том, как это скажется на всех, и пришёл к тому, что будет намного лучше, если я принесу в группу больше своих навыков. И я не имел понятия, что все так остро отреагируют. На самом деле, я даже поговорил с менеджером, и ты мог бы приезжать ко мне раз в месяц, если, конечно, хочешь, – непонятно от чего, на лице Чона проявился мягкий румянец, и, заметив это, младший улыбнулся. – Что ж, это лучше, чем ничего, – ухмыльнулся Тэхён, утирая рукавом ночной рубашки лицо и рассматривая лицо хёна; внутри у Кима всколыхнулось что-то от одной мысли о том, что Хосок говорил с менеджером именно о нём, а не о ком-то из ребят, хоть это и было довольно эгоистично: восприятие всей ситуации резко стало не таким уж чёрно-белым, ведь если им будет дозволено видеться, будет не так тяжело переживать отъезд старшего? – Правда, я надеюсь, что остальные ребята отпустят меня к тебе как-нибудь, потому что сейчас они всё воспринимают довольно остро, по словам Чимина. Бедняга совсем сбился с ног, утешая всех и каждого, – сочувственно покачал головой Ким. Обстановка между ними понемногу приобретала нейтральный оттенок, Хосок чуть ли не подсознательно чувствовал это – даже в движениях и улыбках Тэхёна ощущалось расслабление, и было очень грустно прощаться на такой ноте, но Чон не умел управлять временем, да и, если честно, не хотел – всё и так шло неплохим чередом. Ему было приятно и одновременно неловко от того, как к нему был расположен донсён сейчас: обнимал его, трогал и улыбался ему, будто это не Хосок пару дней назад разбил его сердце и немного потоптался после – Тэхён никогда не умел долго обижаться на него, не умел быть долгое время без него, но, зачастую, старший не мог оценить масштабы всего нанесённого им ущерба, не умел правильно подойти и уж тем более извиниться. Только если ситуация требовала его конкретного вмешательства, Чон мог очнуться, нередко не без помощи Чимина, в качестве хорошего пинка и советчика. Ким не ушёл от хёна даже когда время приблизилось к четырём утра, и никто не мог его за это осудить. Хосок уже переоделся, засунул в ручную кладь заряженный телефон, книгу и наушники, вызвал такси, пока младший продолжал сидеть у него на полу и смотреть на него практически неотрывно. Стараясь как-то успокоить Тэхёна, Чон болтал о всякой чепухе, о том, как же здорово будет, когда младший приедет к нему в Китай, увидит его студию, а он сможет показать ему окрестности, ведь уже успеет там освоиться, но, кажется, парнишку это волновало меньше всего сейчас – у него всегда была особенность выходить в какую-то свою вселенную, где его проблемы исчезали, вот и сейчас донсён выглядел так, будто практически полностью абстрагировался от ситуации, его напряжение выдавала лишь рука, которая вцепилась в запястье Хосока, который уже стоял у двери, закинув на плечо рюкзак. – Тебе лучше сейчас уйти к себе, ребята должны скоро подняться, чтобы проводить меня и помочь с вещами, – неловко улыбнулся старший, поглаживая Тэхёна по плечу. Они, словно примагниченные друг к другу, стояли неимоверно близко друг к другу. Хосок даже начал переживать, что младший вообще не слышал его, – Хэй? – помахал перед лицом донсёна тот, и Ким резко закивал. – Да-да, конечно, ты прав, я пойду, – пробормотал он, замявшись, – Только возьми это с собой, – и достал из кармана шёлковых штанов тоненький браслетик на тянущейся леске, вероятно, сделанный своими руками, который состоял из белых и зелёных бисеринок – Чон удивлённо уставился на протянутую ему вещь, – это было довольно-таки в духе Тэхёна, делать такие милые вещи, но сейчас старший этого совсем не ожидал, – Я сделал два таких вчера, один – тебе, другой – мне, – и вздёрнул правую руку вверх, задирая рукав и открывая обзор на точно такой же браслетик на смуглом запястье, – Видишь? – Хосок смущённо кивнул и позволил натянуть себе на руку небольшую вещицу, – Чтобы ты не забыл обо мне, когда у тебя появятся новые друзья там, – Ким натянуто улыбнулся, как бы пытаясь замять эту неловкость, но хёну не было неловко, он притянул к себе друга и крепко обнял, понимая, что у них осталось совсем немного времени. – Спасибо, Тэ, – пробормотал в плечо младшего Хосок, чувствуя то, как быстро забилось его сердце, ударяясь о рёбра, – Ты лучший донсён на свете, – и отпустил того, нарочито медленно и тихо приоткрывая дверь. – Не забудь написать мне, как только окажешься в аэропорту, в самолёте, расскажи, как вас покормят, как быстро долетите, всё расскажи, главное – пиши, хорошо? – Ким выглядел сейчас таким отчаянным, потерянным мальчишкой; в его глазах чуть ли не стояли слёзы, и старший понимал его как никто другой, потому что чувствовал себя точно так же. – Конечно, Тэ, – прошептал Хосок, снова притягивая того для объятий, будто бы умоляя время приостановиться на момент. В коридоре уже послышались шаги, и Чон отпустил Тэхёна от себя, толкая по направлению к его комнате, что выглядело довольно драматично: было странно прятать от остальных их примирение, но оба чувствовали нужду в этом, это оказывалось чем-то слишком личным. Последний взгляд, который поймал старший, он тут же сохранил у себя в памяти, как старую фотоплёнку, предполагая, что в ближайший месяц ему это очень сильно пригодится. Стоило Тэхёну только скрыться за дверью, тут же в проёме появился сонный Намджун, который потирал красные глаза рукой, в своей привычной мятой серой футболке и спортивных штанах с обвисшими коленками.Это произошло так быстро, что Хосок вздрогнул и вцепился в дверную ручку, но расслабился, когда увидел знакомое лицо. – Привет, – улыбнулся Чон, неловко махая рукой угрюмому донсёну, который прошёл мимо него на кухню – вероятно, чтобы попить воды или словить дзен перед тем, как встанут остальные провожать Хосока. В груди поселилось сильное волнение, смешанное с печалью – даже закрутило в животе от микса этих эмоций. Чон переживал, что не все парни успеют с ним попрощаться перед тем, как приедет такси, потому в него вселилась лёгкая хандра. Из общей комнаты послышался шум, так что он решил пройти туда вместе с чемоданами: было странно уезжать из места, где он провёл так много времени с ребятами, оно успело стать ему родным, здесь произошли одни из самых значимых моментов его жизни. Хосок был уверен, что, если его мысли унесёт далеко в прошлое, он не выдержит и просто останется, чего не хотелось – не зря же был весь сыр-бор. По их скромным апартаментам пошёл гул, ребята выбирались из постелей и шумели приборами в ванной и на кухне – Чон почувствовал, что жизнь полетела мимо него; обидно, но принять было можно. В кармане завибрировал телефон – вот и такси приехало, Хосок большим пальцем нажал на кнопку блокировки, решая не отвечать, а просто сразу спуститься. – Ребят, – он прикрикнул, в надежде обратить на себя внимание, неожиданно в него врезался Чонгук с объятиями и шмыгающим носом в качестве дополнения, и вот где-то на этом моменте его чуть больше, чем обычно, пробило на слёзы. Он отпустил чемодан и прижал к себе парнишку, ощущая то, как тот морщился, стараясь не заплакать – тот ему казался ещё совсем ребёнком, который нуждался в защите и опеке. Боковым зрением Хосок заметил Намджуна и Юнги, облокотившегося о дверной косяк и наблюдающего за этой картиной молча. Сокджин же, впопыхах вылетая из спальни, весь сонный и взлохмаченный, присоединился к объятиям. Не хватало одного Чимина, который наверняка затерялся в комнате Тэхёна, пытаясь уговорить его выйти из комнаты и совсем не подозревая о том, что произошло чуть ранее. В тишине снова завибрировал телефон, – Постоим ещё немного, – и показательно шмыгнул носом. Намджун покачал головой, взял два чемодана в руки, позволяя Юнги открыть перед ним дверь, и, не став дожидаться остальных, нажал на кнопку лифта. Как бы Чону не хотелось обидеться на тех, он хорошо понимал происходящее, потому даже не допускал и мысленного упрёка. Иногда, даже несмотря на то, что Хосок был старше, он чувствовал то, как Ким вёл себя гораздо более по-взрослому, чем он сам. – Всё, ладно, хорошо, давайте, уже пора, – уголки губ Хосока характерно опустились, пока он пытался наладить дыхание, всё оказалось гораздо сложнее, чем представлялось изначально. Чимин выбежал последним: в своих клетчатых пижамных штанах и бесформенной футболкой со ‘Спайдерменом’, и, пока все спускались на лифте, а на лестничной площадке остались только они и Чонгук, поцеловал хёна в щёчку, шепнув: ‘Это тебе от кое-кого’, и подмигнул покрасневшему ещё больше старшему. Чонгук же в недоумении нахмурился, всё так же прижимаясь к руке Хосока, не желая его отпускать. Уже внизу, у машины с недовольным таксистом, сложив все чемоданы, Намджун обнял уезжающего хёна, после похлопав по плечу; его примеру последовал и Юнги, напоследок вручая тому ещё упакованную в полиэтилен мангу ‘Труп под ногами’. Сложнее всего было покидать Чонгука, Чимина и Сокджина, потому что те, растрогавшись, не желали его отпускать, лепеча указания и пожелания со всей, присущей только им, заботой. И их даже не смущал ворчащий таксист, то и дело напоминающий, что бесплатные только первые пять минут ожидания. Со стороны это выглядело довольно типично: кто не провожает друзей на долгий срок со слезами? Единственный Тэхён, сидя в своей комнате, даже не до конца осознав то, что только что произошло, плакал в рукав своей рубашки, прижимая к груди потрёпанный альбомчик для полароидов: парнишке явно ещё предстояло многое принять и пропустить сквозь себя. В его голове пазлы сложились не полностью, было страшно даже выглядывать в окно, чтобы увидеть то, как его лучший друг уезжает. Сил не было ни на что. Едкий рассветный цвет неба прорезался сквозь щели меж его тёмных плотных штор, сквозняк от незакрытой двери в подъезд скользил по его тонким лодыжкам. Ким медленно приподнялся с пола, чуть покачиваясь от сбивающей его с ног усталости, и упал на кровать боком, пусто смотря вперёд: туда, где расположился большой плакат ‘Скуби-Ду’, и продолжая тихо-тихо плакать. Он ведь был ещё таким юным, никто не разбивал его сердце вот так просто, но парнишка принимал это как должное – за всё хорошее приходится платить. И даже редкие утешающие мысли в голове не могли успокоить его, тайно он надеялся, что Чимин поймёт всё сам и не станет заходить к нему больше, чтобы дать ему время проплакаться и крепко уснуть на несколько часов. Хосок, едущий в аэропорт, будто бы чувствовал все отголоски ощущений своего донсёна – быть может, они так сильно были связаны, а может, Чон просто подсознательно хотел в это верить. В руках он сжимал подарок, врученный ему Юнги, и рюкзак со всеми необходимыми вещами. Немного клонило в сон от моральной и физической усталости, так что он периодически клевал носом, забываясь в сменяющихся пустынных пейзажах большого города. Голова трещала, и Хосок даже успел пожалеть о том, что не захватил с собой какие-нибудь таблетки: возможно, оно и было к лучшему – так у него будет больший стимул заснуть в самолёте быстрее и проспать до самого прибытия законно ему выделенные полтора часа. Громкая музыка совсем не отвлекала его от собственных размышлений насчёт того, что совсем скоро у него будет совершенно новый график, слаженные тренировки и… Новые знакомства? Хосок не был уверен, нужно ли было ему это, учитывая то, что со своими старыми друзьями он ещё не до конца разобрался. И, только взлетая, рассматривая исчезающий под механической птицей город, Чон почувствовал то, как его сердце осталось там, внизу, вместе с заснувшим на не расправленной кровати мальчишкой. Он взглянул на своё запястье, где всё так же находился тонкий браслетик, и почувствовал то, что у него всё получится.