Исход

       Утро выдалось спокойным, безмятежным даже, праздничным каким-то.       Фома слышал, как в соседней комнате, в ответ на звонкие фразы Сомика благодушно посмеивался Серп.       - …А у тебя глаза нормальные, - говорил он, - Я не замечал.       - Как понять - нормальные? - удивлялся послушник, чем-то шурша и позвякивая. Судя по звукам - упаковкой шприцов и ампулами.       - Не заметил еще? Они у нас всех одинаковые, бесцветные практически. У кого были голубые или серые - стали почти белыми, у кого карие - желтоватыми. А у тебя пока вполне человеческие, серо-зеленые. Но тоже уже выцветают.       - Это хорошо? - спросил Сомик.       - Понятия не имею. Смотреть не мешает и ладно. Хотя демаскирует, конечно…       С улицы доносилось низкое, похожее на гул, ворчание Брони, и мягкий голос Тихого:       - …Не переживай ты так. Пройдет.       - Ну конечно, - печально вздыхал Броня, - Он же, кроме Бродяги вообще никого не видит. Ни слова не сказал.       - Чего ты мучаешься? - удивлялся Тихий, - Сходи и поговори.       - Он меня не помнит.       - Откуда ты знаешь? А если помнит? Я уверен, что эта его повернутость - то же самое, что Серповы глюки. Ты вообще в курсе, что наша прежняя эмоциональная стабильность - исключительно Монолитова заслуга? Он же как клещ был, только питался не кровью, а эмоциями. И весь клан - Его личная делянка, ну или отара, как посмотреть… По-твоему, такое воздействие проходит бесследно?..       Из дальней комнаты доносились голоса Сильвера и Винта. Судя по интонациям - они ругались. Но о чем - Фома разобрать не мог. Да ему и неинтересно было.       Он быстренько умылся и пошел искать Бродягу. Потому что… Ну, потому что в последнее время Бродяга был всем, что имело значение.       Старший нашелся в дальнем конце барака, в самом темном углу. Он сидел, прислонившись к стене, прямо на прогнившем сыром полу, и выглядел откровенно паршиво - ввалившиеся щеки, синяки под глазами и потрескавшиеся пересохшие губы делали его похожим на зомби. А рассеянный свет, пробивающийся сквозь грязное стекло и густую листву растущего за окном куста, дополнял образ, придавая коже зеленоватый оттенок.       И все же… Фома даже сейчас ощущал жадное, выматывающее и порядком уже задолбавшее возбуждение.       - А почему ты здесь? - спросил он, не рискуя приближаться, чтобы снова не потерять голову, - Тебе плохо?       - Собираюсь с силами, - на удивление добродушно ответил Бродяга. Голос его тоже изменился - стал хриплым, надтреснутым, - Не переживай. Все наладится.       - Это из-за Серпа? Потому что ты его вчера усыпил? - догадался Фома. И вдруг вспомнил, что и ему самому досталось ночью от Бродягиных щедрот, - И из-за меня?       - Ты тут ни при чем, - покачал головой Старший, - Тебя-то я как раз просто усыпил.       - А Серп? Кстати, что это было? Кто его убить пытался?       - Он сам. Аутоагрессия. Знаком термин?       - Есть немного, - Фома все же прошел в комнату и присел рядом, - Но как это у него получилось? Стволы же в воздухе висели!       - Как? Да Монолит его знает. Чему ты удивляешься? Ты же сам меня вчера контролером назвал. Все мы немного мутанты.       - А за что он себя так?       - Ты считаешь - не за что? Хотя, я не уверен, что происходящее с вами - результат проснувшейся совести. Вероятнее, это отсроченная казнь за измену, - Бродяга тяжко вздохнул, - Ну и проблемные же вы ребята…       - Почему это? - обиделся Фома, - Броня вон с Тихим нормальные же.       - Броня слышит голоса, и когда они начнут уговаривать его перерезать себе глотку или перестрелять всех нас во сне - лишь вопрос времени. Тихий уверен, что умер, и теперь боится заразить кого-нибудь. Пока держится, но уже подумывает уйти, чтобы не подвергать опасности остальных. А в одиночку, да еще в таком состоянии он долго не протянет. Морж… начать с того, что он уже вторые сутки ничего не ест и не пьет. Еще неделя и попросту сдохнет от жажды. А развязать - башку себе разобьет. Продолжать?       - Но с Серпом же вроде все в порядке. Да и со мной тоже.       - Серп в порядке, да, - кивнул Бродяга, - Мне вчера удалось избавить его от… последствий. Насколько успешно - время покажет. А вот ты…       - Да ладно! - смущенно перебил его Фома, - Эротические сны - не патология.       - Сам-то веришь? - нахмурился Бродяга, - Вроде же умный мужик. Подумай в чем суть твоих снов, основная причина твоей одержимости?       - Ну… - Фома отвел взгляд, окончательно стушевавшись, - А вдруг… вдруг ты мне нравишься?       - Не вдруг, - Бродяга устало покачал головой и прикрыл глаза, - Ты хочешь чего-то очень конкретного. Не романтики, не взаимности, не полноценного секса, а того, что в общественном сознании считается крайне позорным занятием.       - Хочешь сказать… - Фома даже не сразу нашел, что ответить: его искреннюю тягу - можно сказать, влюбленность - только что перевернули с ног на голову и объявили каким-то психиатрическим заебом, - Нет! Не может быть. Я же тебя…       - А вылижи мне берцы? - внезапно предложил Бродяга и, вытянув в его сторону ногу, угрожающе грохнул по доскам пола тяжелым рифленым каблуком.       - Что?! - возмутился было Фома, но понял вдруг, что сама мысль о подобном заводит не меньше, чем другие фантазии, - Ты серьезно?       - Можешь не врать, я знаю, что стоит мне чуть надавить - и ты согласишься, - Старший глянул на него сочувствующе, - Да, самоунижение - из той же оперы. Даже саморастворение, я бы сказал. Ты хочешь исчезнуть, уничтожить остатки собственной личности...       - Но если все так плохо, почему ты не помог мне? - как бы Фома не пытался сдержать обиду в голосе, у него не получилось.       Это что же, выходит - Серпу мозги на место вправили, просто так, за красивые глаза, а ему… Чем он хуже? Не достоин? Не заслужил?       - Прекрати, - поморщился Бродяга, - Ты же сам вчера все видел. С Серпом не было выбора: он стал опасен для себя и окружающих. А твои фантазии - конечно, одна Зона знает, куда они могут привести - но пока никому не причиняют вреда.       - То есть, остальным ты помогать не будешь? - подытожил Фома, - По крайней мере, пока они не станут опасны, так?       - Да пойми ты - нет у меня на этот счет ни инструкций, ни опыта! А если я вас идиотами сделаю? Или эпилептиками? Никаких же гарантий - все на чистой интуиции. Да и сил почти не осталось. Подобное вмешательство, знаешь ли, здорово выматывает. Сжечь мозги проще, чем вылечить. А я не Монолит - ни ноосферы под жопой, ни стада баранов, готовых по щелчку пальцев снять с себя шкуру во славу мою.       - А если бы были? - спросил Фома.       Бродяга не ответил. Только головой покачал. А потом тяжело поднялся и вышел, недвусмысленно дав понять, что разговор окончен.       Фоме очень хотелось рвануть за ним, броситься в ноги, вымаливая прощение. Но он стиснул зубы и остался на месте. Хотя от ощущения, что он расстроил или разочаровал Старшего, заныла каждая мышца, каждый нерв, каждая пора. Боль нарастала - медленно и неотвратимо. Но хуже всего было ощущение полнейшего бессилия, сжимающейся вокруг смертельной ловушки.       Им не выбраться. Ни за что не выбраться. Никогда не стать свободными. Старший не поможет. А сами они не справятся. Просто подохнут в этом бараке на радость окрестным мутантам…       Фома уткнулся лбом в грязные липкие доски и тихонько заскулил.       Бродяга медленно шел по коридору. Двигаться было тяжело, голова кружилась, и тело казалось неподъемным, как после длительного недосыпа. Да и мысли были невеселые. Если не сказать - пораженческие.       Он надеялся, что все будет проще. Гораздо проще. Что ежели им и грозят какие последствия, то максимум - истерики по поводу пережитого в клане. Он верил, что его младшие - крепкие парни, и вполне переварят все самостоятельно, в спокойной обстановке, вдали от людей и ноосферных чудищ. Надо только слегка им помочь.       Он здорово ошибся. Точнее - проебался по полной. Был слишком самонадеян, и сил на то чтобы вытащить всех без лишней крови, ему не хватало. А времени на новый план не осталось: Лес с самого начала четко дал понять, что им тут не рады. Нужно уходить и чем быстрее, тем лучше.       И все же интересно, весь этот шизариум - «счастливая» случайность или намеренно вшитая в монолитовцев программа самоуничтожения?       Бродяга примерно прикидывал, что пусти он все на самотек и не «тормози» развитие поистине реактивных психозов, его группа бы и суток не продержалась. Одна половина превратилась бы в маньяков. Даже не в маньяков - в хищников, навроде снорков - безмозглых, но до крайности агрессивных. Вторая - в пускающих слюни идиотов. В конце концов, первые перебили бы вторых, передрались между собой, а выживший в этой паучьей банке отправился бы наводить шороху в ближайший лагерь. Только даже поймай сталкеры этого выжившего, ничего, кроме невнятного рычания и мычания, не добились бы. Как ни крути, а гениальная «противоугонка»!       Бродяга ощущал ее влияние - боль и отчаяние Фомы, ужас и смиренную обреченность Тихого, неумолкающий хор голосов в голове Брони, молчаливое безумие Моржа, самоубийственную тоску Сильвера, яростный голод Винта - и этот какофонический хор, от которого не было спасения даже во сне, сводил его с ума. Один лишь Серп теперь «молчал» - спокойный, умиротворенный, почти нормальный. Насколько вообще может быть нормальным тот, кто выжил в самом безумном клане.       Не то чтобы Бродяга всерьез верил, что стоит чего-то сам по себе, без Монолита, но одного его откровенно не хватало. Если он что-нибудь не придумает, им не выбраться.       Конечно, у него всегда была возможность уйти в одиночку - бросить всех и попытаться жить, как нормальный человек. Да, жестоко. А с точки зрения общественной морали - вообще предательство. Но Бродяга знал, что сможет. Все же, он не невинный одуванчик, а офицер «Монолита». Да и одной из основных задач младших было любой ценой обеспечивать его сохранность, так что они просто выполнят свое предназначение: умрут, чтобы он мог жить.        Только вот, его парни были всем, что у него есть. Память, личность, прежнюю жизнь, даже имя - у Бродяги забрали все. Остались лишь те, кого Монолит дал ему сам - его команда, его друзья, его семья - его младшие братья. И он считал своим долгом, святой обязанностью вытащить их из того филиала ада, которым представлялся прежний клан и дать им новую жизнь и свободу.       Бродяга прислонился к стене и вытащил сигарету. Заглянул в пачку - осталось пятнадцать. Из ближайшей комнаты послышался голос Серпа, а следом - смущенный смешок послушника.       Как же Бродяга не хотел этого делать, но выбора, кажется, не осталось.       Он закрыл глаза, собрался с силами и… надавил.       Серп оказался неожиданно хорошим мужиком. Уж точно лучше и приятнее Винта. Тот даже вне клана упивался своей властью - пусть и над одним-единственным послушником. Серп же, в отличие от него, Сомика не унижал, руки не выкручивал и не пытался каждым словом или действием причинить ему боль.       Вообще-то, поначалу он Серпа побаивался, как, впрочем, и всех остальных. Тот казался резким, грубым, злым. Но после вчерашней стычки с кровососами Сомика приставили к нему сиделкой. И пока он старательно вкалывал всякое по списку и перевязывал обожженную едкой слюной руку, Серп театрально страдал, травил наверняка только что выдуманные байки, шутил, смеялся, а потом даже спасибо сказал. Это было непривычно, но очень приятно.       Наверное, именно поэтому… По крайне мере, Сомик не видел других причин, почему ему вдруг стало так жарко и невыносимо тесно в одежде. А самое страшное - у него встал. Так встал, что не скроешь, и даже ремнем к бедру не прижмешь.       Серп тоже внезапно посерьезнел. Уставился на него каким-то остановившимся взглядом. Видимо, все-таки заметил.       Сомик настолько испугался, что оскорбил его своей реакцией, что едва не разревелся от обиды на собственный организм. И уже не думая о последствиях - потом объяснится - вскочил и деревянной походкой направился на выход.       Но не успел он сделать и пары шагов, как Серп поймал его за руку. Жарко дохнул в загривок и притерся так, что не осталось сомнений в его намерениях. Едва ощутив вжавшийся в задницу орган, Сомик одновременно и обрадовался, и еще сильней испугался. Радовало его то, что наказания не последует: Серп и сам не против, а значит, не придется объясняться и просить прощения. Страшила же не столько боль, сколько возможная реакция Брони.       Впрочем, тот не был его Исповедником, да и от Сомика здесь ничего не зависело: он же не мог отказать.       Да и не хотел, по большому счету: от перспективы заслужить одобрение адекватного брата, и предательского желания снова ощутить «то самое» удовольствие у него задрожали колени.       Сомик судорожно ухватился за ремень, опасаясь, что Серп не отличается терпением. Он не мог противиться, но в глубине души молился Монолиту, чтобы все случилось по возможности без садизма и болезненных последствий. Руки дрожали и не слушались, а подлую двойную пряжку будто заклинило. Сомик нервничал все больше, и Серп, хмыкнув, помог ему расстегнуться. А затем мягко толкнул на диван.       Сомик с готовностью плюхнулся на рассохшиеся подушки, стянул штаны и оперся о жесткую спинку, чуть расставив ноги. Под коленями захрустела пересохшая ткань, под пальцами закрошился липкий слежавшийся поролон. Он не оглядывался, боясь встретиться с Серпом взглядом.       Странно - еще недавно, в бытность свою послушником, Сомик не ведал ни стыда, ни смущения. И не сказать, что эти новые ощущения ему нравились.       За спиной звякнула пряжка. Зашуршала упаковка - монолитовцы никогда не испытывали недостатка в любых защитных средствах.       Сомик сцепил зубы. Главное - не орать. Потом обязательно станет легче. Он понимал, что зажимаясь, делает хуже в первую очередь себе. Но расслабиться, зная, что ему сейчас, скорее всего, сходу загонят по самые яйца, было просто невозможно…       - Спокойно, герой, - мурлыкнул Серп, заметив, как он напрягся, - Калечить тебя никто не собирается. В конце концов, Старший запретил. Так что не дергайся, больно не сделаю.       Услышав о запрете, Сомик и впрямь почти успокоился.       Но все равно дернулся, когда капля чего-то холодного упала на поясницу. Хотя быстро сообразил, что это такое.       Серп не жадничал: меж ягодиц стало мокро. Чужие пальцы - обжигающе горячие по контрасту, огладили вход и нырнули внутрь, распределяя смазку.       - А ты у нас времени зря не терял, - хохотнул Серп, явно намекая на легкость проникновения.       Сомик окончательно смутился: действительно, не так давно Винт ему прохода не давал, проявляя поистине неукротимый темперамент. Но почему-то в исходное состояние все возвращалось не так быстро, как раньше.       Он хотел уже попросить говорить потише: дверь-то отсутствовала, так что их в любой момент могли услышать или - еще хуже! - обнаружить. Но Серпу явно было плевать на такие мелочи: он уже приставил гладкую головку ко входу, и чуть надавил, мягко проталкиваясь внутрь.       Обтянутая прохладным латексом плоть вошла медленно, плавно и совершенно безболезненно.       Сомик вцепился в спинку дивана, балдея от нежного щекотного удовольствия, растекающегося по нервам. Его уже не волновало, что любой мимо проходящий увидит, что здесь происходит. Плевать! Ведь он наконец-то снова ощутил пока еще слабенькое эхо, отзвук, но - того самого крышесносного кайфа, что Илай когда-то дарил своим послушникам в качестве награды…       - Эй, ты в порядке?       Напротив стоял Тихий. Весь какой-то нервный, дерганный, он переступал с ноги на ногу, не решаясь приблизиться. Но и уйти, не дождавшись ответа, не мог.       Бродяга знал, что выглядит едва ли живее несвежего трупа. Да и чувствовал себя немногим лучше. Но с каждой минутой ему становилось легче. И вместе с тем - гаже.       В «Монолите» он оперировал живыми людьми так легко, словно они были яблоками из задачки для первого класса. Но тогда это было единственно правильным и не вызывало вопросов и угрызений совести. Сейчас же Бродяга ощущал себя пауком, осторожно опутавшим паутиной десяток мушек. И ради своего спасения, но по его воле мушки должны снова участвовать в том, чего не желают. Не подозревая, что самые яркие их ощущения, самые нестерпимые желания пойдут на корм пауку.       - В порядке, - выдохнул Бродяга, - Сходи, позови Серпа.       - Ладно, - кивнул Тихий.       И послушно направился в комнату Сомика, не заметив, что перестал чесаться и дергаться.       Бродяга снова закрыл глаза.       - Серп! - он позвал брата еще из коридора.       - Ах ты ж! - донеслось из комнаты Сомика. В голосе Серпа слышалась досада, пополам с восхищением, - Теперь понимаю, зачем гусям шеи сворачивали…       Тихий шагнул на порог и застыл соляным столбом, не в силах отвести взгляд от бесстыдно скалящегося брата.       - Там… - причина, по которой он искал Серпа, совершенно выветрилась из головы, и теперь Тихий чувствовал себя ужасно глупо, - Извини, я… Не буду мешать.       - Да заходи ты! - проворчал Серп, - Шо как не родной?       Тихий понимал, что нужно развернуться и уйти. Но просто не мог себя заставить. Происходящее в комнате удивляло и - заводило. И чем дольше он смотрел, тем крепче становилось его… желание присоединиться.       - Пацан не против, - сказал вдруг Серп, склонился к послушнику, и спросил у багровеющего от смущения уха, - Ты же не против?       Сомик, бросив на Тихого короткий взгляд, покраснел еще сильнее, хотя, казалось бы, дальше некуда, но все же помотал головой и снова уткнулся лбом в собственные ладони.       Тихий, поразмыслив, уходить передумал. Если и Серп готов делиться, и даже Сомик не против, почему бы, собственно, не поучаствовать?       Но торопиться не стал. Подошел неслышно, встал напротив, наблюдая за размеренными движениями. Контраст был разительный: мощный тренированный Серп и тощий, нескладный, задеревеневший от смущения Сомик. Парнишка стоял практически на четвереньках, опираясь на низкую спинку дивана и боясь поднять глаза. Тихий видел подживающие синяки и ожоги на тонкой, почти прозрачной коже, но почему-то именно сейчас они не вызывали в нем ни жалости, ни сочувствия. Наоборот - хотелось добавить к этим отметинам еще, собственноручно расписаться на теле принадлежащей им с братьями живой игрушки…       Серп вдруг хмыкнул и двинулся резче. Сомик вскинулся и застонал. И так умоляюще глянул на Тихого, что тот не выдержал: шагнул ближе, на ходу расстегивая ремень…       - Эй, ты чего здесь? - донеслось от двери, - Что случилось?       Не дождавшись ответа и заподозрив неладное, Броня бросился к нему, попробовал поднять на ноги. Но Фоме было настолько плохо, что самостоятельно стоять он уже не мог.       - Да что с тобой?! - Броня уселся рядом, осторожно обнимая его и заставляя опереться на себя.       - Бродяга… - промычал Фома, и скривился в отвращении: язык заплетался так, что разобрать, что он сказал, было нереально.       Но Броня как-то умудрился.       - Что - Бродяга? Это он с тобой так? За что?       - Не-е-е, - Фома мотнул головой, и тут же пожалел об этом, едва не проблевавшись от прошившей виски боли, - Он… может помочь. Всем. Как Серпу.       Слова мешали дышать, отнимали последние силы. Фоме хотелось, чтобы его положили обратно и оставили в покое. Возможно, хоть так станет легче.       - Но не хочет? - понимающе усмехнулся Броня.       Фома не сразу понял вопрос. Приходилось прикладывать усилия, чтобы помнить, о чем разговор. Удерживать в раскалывающейся голове даже простейшие мысли казалось подвигом.       - Сил… говорит, нет, - наконец сообразил он.       - И как ему помочь? - тут же подобрался Броня, - Что ему нужно? Он сказал?       - Жертва…       Фома хотел объяснить, что, возможно, есть шанс обойтись без пыток и убийств - малой кровью - но не успел: потерял сознание.       - Ну ё-мое!       Броня тоже много чего хотел сказать. Но сейчас перед ним встала задача поважнее: нужно было помочь Фоме. Он не мог допустить, чтобы любимый брат так страдал.       - Помоги, - попросил Броня, аккуратно укладывая Фому к ногам Бродяги, - Он сказал, нужна жертва. Все, что скажешь, сделаю. Только помоги ему. Я знаю, ты можешь…       Броня даже не стал подниматься - так и остался стоять на коленях. Лишь достал нож, и теперь выжидающе смотрел на Старшего, готовый вынести любую боль.       Бродяга знал о том, что между ним и Фомой что-то было - давно, еще до того, как они оба оказались в его отряде. Но никогда не придавал этому значения. В том числе, ради их же безопасности: личные привязанности в «Монолите» не приветствовались.       - Иди, - он кивнул на проем Сомиковой комнаты, - Сам все поймешь.       Броня на мгновение сник: видимо, подумал, что в жертву Бродяга назначил послушника. Но глянул на бесчувственное тело Фомы, расправил плечи и решительно поднялся.       Обнаружив вместо импровизированного алтаря банальную групповуху, Броня выдохнул с облегчением: его безумно радовал тот факт, что не требуется никого пытать и убивать. Потрахаться же он и сам не дурак. А уж если нужно для пользы дела…       «Нужно-нужно-нужно!» – взвыло в голове, - «Просто необходимо!»       Броне тут же представилось, что голова его - амфитеатр, до отказа забитый перекрикивающими друг друга, истерично хихикающими бесами-зрителями. И бесы эти с удовольствием смотрели на происходящее, не стеснялись комментировать и фонили эмоциями так, что буквально заливали сознание жаждой кровавого восторга.       Серп с Тихим обступили послушника с двух сторон. Сомик глухо мычал, но из рук не рвался, наоборот - пытался попасть в ритм и даже Тихого придерживал чисто номинально. Бока послушника тяжело вздымались, ноги дрожали, а с головки прижавшегося к животу тонкого члена тянулась, подрагивая от движений, прозрачная слюдянистая нить. Время от времени вниз срывались тягучие капли - парень откровенно тек, а значит происходящее ему нравилось.       Броня мысленно поблагодарил Бродягу за то, что избавил их всех от насилия, и спрятал нож.       «Очень зря. Попробуй! Ты же хочешь. Посмотри, какой он гладенький да ладненький. Ему не помешает пара красивых шрамов…»       Броня мотнул головой, отгоняя заманчивые, вкусные картины глубоких резаных ран на боках Сомика.       - Я следующий, - сказал он, подходя ближе, и звонко шлепнул послушника по бедру.       - Хрен тебе! - возмутился Тихий, - Последним будешь.       - Чего это? - шутливо обиделся Броня, - Я ж чуть-чуть - на полшишечки.       - После твоей шишечки ведро со свистом пролетает, - поддержал Тихого Серп, - Отрастил, блин, сваю…       - Не завидуй, - фыркнул он, - Сама выросла.       - Было б чему завидовать, - проворчал Тихий, - Как тебя только подопечные терпели.       «С удовольствием!»       В памяти тут же всплыла одна из «поощрительных» оргий. Броня тогда немного переборщил, и одного из послушников лишь чудом не списали в расход. Повезло, что регенерация у неофитов почти как у детей, даже круче - малец таки сумел оклематься.       - А кто их спрашивал? - хохотнул он, - К тому же, в них чем больше суешь, тем больше им хочется. Бездонные, блин. Так, салага?       Сомик скосил на него глаза и слабо кивнул. Попытался было улыбнуться, но рот был занят, так что он оставил эту бессмысленную затею, вновь сосредоточившись на своих ощущениях.       «Возьми нож! Надрежь его! Как спелое яблочко... Тебе же хочется. Он же даже не смотрит на тебя. А с ножом точно обратит внимание...»       - А если порвешь? - спросил Тихий.       - Им похуй, - отмахнулся Броня, - У них, считай, весь организм перестраивается. Заживает все махом. Аж завидно.       - А можно мне тоже? - раздалось от порога робкое.       «А этот что тут делает?»       Все, даже Сомик, глянули на вошедшего.       В дверном проеме стоял Сильвер.       - Вроде как… - замялся он, - Бродяга разрешил.       - Тогда не вопрос, - откликнулся Серп, осторожно отстраняясь от послушника. Тот протестующее замычал, но Тихого изо рта не выпустил, - Прошу! - широким жестом махнул он в сторону дивана, - Нежнее только. Мальчик у нас всего один.       Сильвера не пришлось приглашать дважды. Он подошел, торопливо сбрасывая на ходу одежду и улыбаясь так, словно его не в групповуху приняли, а как минимум, в Палату Лордов.       Серп придирчиво наблюдал за Сильвером, при этом рассеянно трепал Сомика по голове - словно собаку успокаивал.       Но парень и не пытался дергаться. Наоборот - ободренный нехитрой лаской и непривычно бережным отношением, сам подавался навстречу.       Серп, убедившись, что Сильвер послушнику не навредит, отошел за диван и обнял Тихого со спины.       - А давай с тобой? - вдруг предложил он.       - Давай, - обернулся к нему Тихий, - Но ты - снизу.       - Как скажешь, - Серп окончательно стащил штаны, оставшись в одних берцах, и устроился на спинке дивана, для устойчивости уперевшись ногами в стену. Тихий поднырнул под напряженным бедром, шагнул ближе, чуть стянув его вниз.       «Ну надо же! Наш бунтарь, оказывается, тоже жаждет любви и ласки. Как неожиданно.»       Броня удивился, конечно, но виду не подал, решив занять освободившееся место.       Сомик явно обрадовался, увидев перед собой своего спасителя. Но испуганно отшатнулся, едва на слежавшуюся обивку тяжело хлопнулся налитой член. За спиной его присвистнул Сильвер.       Броня усмехнулся - ну да, не повезло: он был большим. Везде. И в этом месте тоже. Не отрезать же теперь.       Он не давил, не требовал, не заставлял. И был вполне готов к отказу: не Сомик, так кто-нибудь из своих согласится.       И парень это, кажется, почувствовал. Он глянул вверх и решительно вобрал в рот… ну, что поместилось. И тут же чуть не подавился, когда рядом вздрогнул Серп: Тихий ему наконец-то вставил. Да так, что многострадальный диван дернулся, а Броня едва не порвал Сомику рот. Послушник отпрянул, закашлялся, вытирая выступившие слезы.       «Вгони ему в самую глотку! Чтобы и дышать не смел! Чего ты ждешь?!»       Ни Серп, ни Тихий внимания на них не обратили.       Броня едва не поддался искушению, но в последний момент одернул себя и, решив не мучить парня, зашел с другой стороны.       Чужой младший - Сильвер - выглядел так, будто с его бедер, задницы и боков кто-то когда-то вырезал целые куски мяса. Конечно, все они носили шрамы, но Броня таких еще не видел. И слабо себе представлял, кто или что могло их оставить.       «Нож мог оставить. Очевидно же.»       Он нажал Сильверу на загривок, вынудив его лечь на послушника. Тот понял, что от него требуется: сам дотянулся до кармана, достал небольшой тюбик и, открутив зубами крышку, выдавил немного себе на руку.       «Не дай ему подготовиться. Ну же! Какого хуя ты тормозишь?!»       Броня еще не успел к нему толком прикоснуться, а Сильвер уже загнал в себя два пальца. Действовал он умело и быстро, но слишком уж торопливо - будто боялся, что Броня не будет ждать, наплевав на возможные травмы.       - Шакал вас… - замялся он, - насиловал?       «Какой идиотский вопрос!» – ну удивление дружно расхохотался хор в голове.       - Можно подумать, Бродяга вас - нет, - буркнул Сильвер.       - Только за дело, - возразил Тихий, на мгновение отвлекшись от Серпа, - В остальном - по желанию.       Сильвер пожал плечами. Кивнул Броне - давай, мол.       Он осторожно ввел самую головку. Внутри было настолько тесно, что дыхание перехватило. Сильвер сжал зубы, и начал короткими рывками насаживаться глубже, потом резко дернулся вперед, от чего Сомик болезненно застонал, и - снова назад.       «Порви его! Это в твоих же интересах. И тебе, и Бродяге нужно больше крови!»       - Подожди ты, - придержал его Броня назло голосам, - Спокойнее. Куда торопишься?       Он вышел, выдавил еще смазки - так, что она потекла у Сильвера по ногам, и плавно качнулся, входя ровно настолько, насколько пропускало чужое тело.       - Двигайся, - предложил он Сильверу, - А я подстроюсь.       - Бродяга вас баловал, - проворчал тот, но послушался, вновь обращая внимание на Сомика, - Повезло...       - А Шакал вас насухую имел, что ли? - удивился Серп.       - Бывало, - усмехнулся Сильвер, - Но это не худшая из его привычек.       - Я слышал, он пленных жрал заживо, - пробормотал Тихий куда-то в шею Серпа, - Прямо куски отрезал и ел.       - Было и такое, - признал Сильвер, вновь входя в Сомика до упора, - И не только пленных…       «А Шакал знал толк в развлечениях. Это сделано голыми руками. Видишь, слева на заднице даже характерные канавки угадываются? Может, тоже попробуем? Всего разочек, а?»       Броня осторожно провел по одному из шрамов на чужом боку - уродливо заросшая впадина действительно не походила на след от пули или когтей.       - Да, - кивнул в ответ на это Сильвер, - Иногда в процессе. Совмещал, так сказать.       Броня сглотнул жадную слюну, как никогда завидуя Старшим Братьям.       - И вы не сопротивлялись? - ужаснулся Тихий.       - Вы бы тоже не сопротивлялись, - ответил Сильвер, - Я ж говорю - повезло вам со Старшим. Вы понятия не имеете о его реальной власти, - и неожиданно хрипло рыкнул: - Резче давай!       «Он же сам хочет! Хватит его жалеть!»       И Броня не выдержал - плюнул на сохранность чужой задницы, подцепил Сомика под живот и вжал в себя обоих. Двойной крик стал ему наградой.       - Ты тоже поднажми, - шепнул Серп Тихому.       Тот послушно ускорился и вдруг откровенно застонал.       Этот стон будто прорвал в голове Брони некую плотину.       Если до этого момента происходящее напоминало какую-то странную постановку, шуточную перепалку, то теперь все будто разом осознали, чем занимаются. Прониклись, так сказать, моментом. Броня ощутил, как жар неукротимого желания расползается по телу - от груди к голове и ногам. От него мутилось в голове, мысли испарялись, а между ног распирало так, что казалось, еще чуть-чуть - и лопнет.       Бродяга знал, что происходит в соседней комнате, можно сказать - видел неким внутренним зрением. И его не покидало ощущение, будто он собирает некий пазл. Стараясь сгладить возможный физический ущерб, он не сразу придумал нужную комбинацию. Но когда, наконец, нашел каждому место, и добавил напряжения, все получилось - младшие отпустили себя, с какой-то исступленной тоской отдаваясь друг другу.       Они знали, что вне «Монолита» привычные им отношения осуждаются, и честно старались стать нормальными. Но сейчас Бродяга слышал их жажду, их потребность в единении и принятии. Он не был их богом, и не мог дать им полную меру того, что обычно давал Монолит, но старался. И они чувствовали это, знали, что он разрешил - возможно, в последний раз, и хватались за шанс вновь ощутить себя частью чего-то целого.       А Бродяге становилось лучше. Не сказать, что сила лилась рекой, но прибывала определенно. Ноги окрепли, руки перестали дрожать, а голова - кружиться. Он снова ощутил себя живым и почти здоровым.       Дальше его парни справятся без понуканий.       Бродяга присел, поднял безвольное тело.       Фома дрожал. Температура была явно выше нормы. А на лице и шее его появились крохотные красные точки - мелкие подкожные кровоизлияния.       - Очнись, - шепнул Бродяга коротко и твердо.       Фома застонал, распахнул пугающе красные от лопнувших капилляров глаза, уставился на него мутным от боли взглядом.       Бродяга позволил себе упасть в чужой разум. Продираясь сквозь обрывки мыслей и ощущений, он искал в сознании своего младшего причину, источник - воспаленную занозу, оставленную Монолитом.       Оказалось, даже здесь он ошибся - недооценил масштаб проблемы.       Фома хотел его. Хотел так, что крышу сносило. И пребывал в твердой уверенности, что любит. По большому счету, так оно и было. Вот только любовь эта - больная, неправильная. Фома еще держался, но до полного распада личности оставалось совсем чуть-чуть. Он уже начал ломаться - даже собственное тело наказывало его за один лишь намек на разочарование Бродяги. Еще немного и Фома потерял бы остатки себя. Перестав сопротивляться, он был бы готов на все - убить кого угодно, выполнить любой приказ, вытерпеть все, что только может прийти Бродяге в голову. Он бы валялся у него в ногах. Полз за ним по раскаленным углям. Жрал бы грязь из-под ботинок. И с радостью вырвал и подарил Бродяге собственные глаза, яйца, или трахею, если бы тот попросил.       Бродяга поймал себя на мысли, что это очень заманчивая перспектива - иметь рядом того, кто настолько безоговорочно тебя любит, что скорее умрет, чем предаст или бросит. Но… это будет не партнер, не раб даже - все рабы стремятся к свободе, - а… он не знал, как назвать подобное существо.       И точно не хотел такой судьбы одному из своих парней.       Поэтому и взялся вытаскивать занозу. Ласково, осторожно, как опасную игрушку у капризного ребенка, Бродяга отбирал у сознания Фомы свой собственный образ - мысль за мыслью, ниточку за ниточкой выжигал самоубийственную зацикленность. Саму возможность возникновения ее снова.       Он даже не знал - сработает ли. Но через некоторое время ощутил, как тело под руками возвращается в норму, заживляет нанесенные самому себе повреждения. Благо, ничего серьезного случиться не успело: их действительно укрепляли и усиливали новейшими разработками - Монолит заботился о своей пастве.       Бродяга не знал, сколько просидел так, баюкая Фому, и наблюдая, как исчезают с его кожи кровавые звездочки. Сила утекала в него, как в пропасть. Мимо прошел Винт, волоча за собой физически ощутимый шлейф голодной ярости. Это отвлекало. Бродяга хотел отмахнуться, прогнать его - все равно помочь пока не мог - но Фома требовал всего внимания.       Винт постоял какое-то время рядом и потащился дальше. Далеко не ушел: увидел, что творится в комнате Сомика. Бродягу тут же опалило волной лютой зависти, почти ненависти. Он даже побоялся, что Винт все испортит. Пришлось вынудить его уйти.       Наконец, Фома завозился, устраиваясь удобнее, взгляд его стал осмысленным, дыхание - ровным.       - Я уж думал - все, отмучился, - сказал он, - Спасибо.       - Пожалуйста, - ответил Бродяга, - А теперь иди к остальным. У меня еще есть дела.       Фома ошалело разглядывал развернувшуюся в комнате послушника оргию. Участники внимания на него не обращали, занятые исключительно собой и друг другом.       Серп практически лежал на спинке скрипучего, готового вот-вот развалиться дивана, одной рукой обнимая Тихого за шею, второй - вцепившись ему в бедро, и вгонял в себя с такой силой, словно хотел достать им себе до диафрагмы. Но странным было то, что они целовались - так, будто всю жизнь мечтали об этом и наконец-то дорвались.       Буквально в полуметре от них Броня размашисто трахал покрытого жутковатыми шрамами Сильвера. Тот загнанно хрипел, упираясь в спинку дивана дрожащими руками, а под ним, содрогаясь от мощных рывков, тихонько скулил плотно насаженный на Сильверов член Сомик.       Заметив Фому, Броня едва заметно кивнул - иди, мол, к нам - а потом дотянулся рукой до послушника. Сомику хватило всего пары движений - он тоненько вскрикнул, и на потерявшие цвет пыльные диванные подушки брызнули мутные капли. Обессиленный парень еще какое-то время стоял в прежней позе, дрожа и задыхаясь, а потом сполз вниз и затих.       Все происходящее Фоме было знакомо и незнакомо одновременно. Он будто бы снова оказался в клане - у их группы выходной, а значит - приятное служение Ему. Правда, в бытность свою монолитовцами они редко устраивали глобальные групповухи - гораздо реже других отрядов. Подобное в клане, конечно, не воспрещалось, хотя и считалось эгоизмом. Но им повезло со Старшим: Бродяга не настаивал на обязательных оргиях, разрешая разбиваться на пары и тройки. Но и тогда в происходящем ощущалась некая отстраненность, искусственность. Сейчас же все было иначе: без боли и крови, расслабленно, уютно даже как-то.       Фома поймал себя на мысли, что поддается этому настрою. Он вдруг понял, что несмотря на недавние события и засевший в сознании страх, действительно не прочь провести время с кем-нибудь из своих. Даже хочет этого…       Броня, тем временем, приподнял Сильвера и, не снимая с себя, уселся рядом. Причем - нарочно или нет - но развернулся так, что Фома теперь прекрасно видел, как здоровенный ствол ходит в чужом теле. На мгновение даже показалось, что при полном погружении головка чуть выпирает из живота Сильвера. Хотя, вероятно, это давали о себе знать его собственные ассоциации: Фоме вдруг очень ярко вспомнился подвал, и тот краткий, но дорогой сердцу эпизод, когда они с Броней были вместе не по приказу, а по своей воле.       Сильвер развел ноги, уперся в пол и начал двигаться сам - быстро, жестко, яростно. Спустя несколько секунд он весь напрягся, вцепился Броне в предплечья, и Фома едва успел увернуться от брызнувшего семени.       Почти сразу же глухо рыкнул, кончая, Серп. Через полминуты его догнал Тихий. Они так и остались спаянными воедино, пытаясь отдышаться.       - А как же ты? - спросил Фома у Брони.       - Тебя ждал, - хмыкнул тот, разводя руками.       Снял с себя обессилевшего Сильвера, свалил его, словно ветошь, на диван, к Сомику. Член его призывно качнулся, по-прежнему боеготовый, твердый, блестящий от смазки.       Фома нерешительно взялся за пряжку ремня…       Но тут, сбивая весь настрой, от двери раздалось добродушно-ворчливое:       - И вот какого хера тут творится, а? Почему без меня? На минуту же нельзя оставить - обязательно или подеретесь, или переебетесь…       - Ка-а-ак же мне тебя не хватало, - сварливо протянул Серп.       - Надо же, получилось, - восхищенно пробормотал Броня.       - Морж! - радостно воскликнул Тихий.       На пороге и правда стоял Морж. Щурился, потирая запястья. А за ним, привалившись к косяку, все такой же бледный и изможденный, победно ухмылялся их Старший брат.       Несмотря на всеобщий ажиотаж, вызванный возвращением Фомы и Моржа в мир живых и относительно адекватных, Бродяга понимал, что это лишь полдела. В общем балансе выходило не густо: всего трое в плюсе. Еще четверо по-прежнему не в себе.       Как бы ему не хотелось это признавать, но похоти хватило ненадолго. Точнее - ненамного. Одной «импровизированной» оргии было мало. А сил на ее устроение ушло едва ли не столько же, сколько она принесла. Он-то рассчитывал, что все случится еще в первый вечер, и хоть кто-нибудь из группы наведается к послушнику. Для того и цепанул его по дороге - привычную каждому монолитовцу секс-игрушку. Одного Бродяга не учел: его парни оказались на диво благородны. Он бы ими даже гордился, выяснись это в менее критичной ситуации.       Нужна была жертва. Настоящая жертва. И на эту роль годились всего три кандидата: Бродяга не собирался жертвовать своими. Должны же у него оставаться хоть какие-то принципы? Признаться, чужих младших с послушником он подхватил, в том числе, и на этот случай, но надеялся, что обойдется. А впоследствии пожалел о своем порыве: двое подчинялись ему постольку поскольку - чем дальше от Монолита, тем слабее связь. В конце концов, они станут неуправляемы, и могут запросто подставить его вместе с отрядом. Бродяга не собирался так рисковать. Поэтому уже почти решил тихонько зарезать их перед выходом из леса.       Что же до послушника… Нет, он не врал Сомику, когда говорил, что тот станет полноценным монолитовцем. Стать-то станет, официально, так сказать, но становление личности без вмешательства Монолита - процесс длительный и трудоемкий: это ж как с ребенком возиться. А Бродяга не настолько самоотвержен, чтобы класть свою жизнь на вынянчивание совершенно чужого человека. Так что, убийство Сомика будет, скорее, актом милосердия: хер с ней даже с личностью. Но парня с подчистую уничтоженной волей в среде сталкеров ждала незавидная судьба.       Так что, эти трое, сами того не зная, были заведомыми смертниками. И это снова была целиком и полностью вина Бродяги - очередная его ошибка, попытка поиграть в спасителя всех и каждого. Что ж… попытка провалилась. Больше он таких проколов постарается не допускать.       А пока… пока ему стоило отдохнуть.       Участники недавней оргии лениво одевались и расползались по своим делам.       У Сомика до сих пор дрожали и руки и ноги - он даже застегнуться толком не мог, так что перевязывать Серпа пришлось Тихому.       Тот, впрочем, не сильно расстроился. Мало того, что у них установилось что-то вроде уважительного доверия, так еще и Серп стал предсказуемо мягок и покладист. Понятное дело, что все это долго не продлится, такой уж он человек - пара дней и все вернется на круги своя: Серп снова станет резким, грубым и выебистым мудаком. Все его братья об этом знали, так что просто молча грелись в тепле Серпова благодушия, пока была такая возможность.       Пережив не самую приятную процедуру смены повязок, они с Тихим ушли к колодцу, прихватив с собой и Моржа.       Сильвер, едва придя в себя, куда-то свалил. Выглядел он при этом настолько потерянным, что Фоме стало его жаль. Каково бы им самим было сейчас без Бродяги, этакими приживалами при чужом Старшем?       Сомик же, даже не одеваясь, просто свернулся калачиком на своем диване и отрубился.       - Так значит, тебя отпустило? - спросил Броня, выходя с Фомой в коридор.       - Да. Никаких больше навязчивых идей.       - Я рад, - серьезно сказал он, - Хоть поговорить теперь сможем, как нормальные люди.       - Может и не только… - ухмыльнулся Фома.       Броня остановился. Повернулся к нему, помялся.       - Слушай… - начал он, - Ты мне нравишься, правда. Но не так. Ну, то есть - не обязательно так. Ты мне ничем не обязан. Я это делал не ради тебя. То есть, ради тебя, конечно, но не для того, чтобы… блин, как сложно-то…       - Тогда чего ты хочешь? - удивился Фома, - Зачем тебе было нужно, чтобы я помнил? Ты же с Тихим с утра обо мне говорил?       - Ну да, - Броня почесал в затылке, - Понимаешь, в том подвале… это был единственный способ как-то сконтачиться и при этом не нарваться. Но еще тогда я хотел с тобой… блин… забыл, как называется. Когда ты вместе с кем-то, но не обязательно спишь с ним. Слово такое… круглое, мохнатое, летнее, на пчелу похоже.       - Дружба? - наугад ляпнул Фома.       - Точно! - просиял Броня, - Дружба.       - Погоди-ка, - подозрительно прищурился Фома, - Это ты меня только что во френдзону списал?       - Да нет же! Если хочешь - повторим. Но… теперь же можно не так. Не только так. Можно говорить о чем-то, можно… ну, не знаю…       - Да шучу я, - улыбнулся Фома и хлопнул его по плечу, - Я только за.       Спустя некоторое время вся их группа, не сговариваясь, собралась в общей комнате. Сам Бродяга тоже был здесь - благодушный, как сытый кот. Хотя чересчур усталый и болезненный вид его по-прежнему вызывал у всех опасения.       - Мужики, что это было? - спросил Морж, вскрывая тушенку. Очнулся он зверски голодным, и теперь спешно наверстывал упущенное, - Чего вы снова-то начали?       - Это не они, - ответил за всех Бродяга, - Это было нужно мне, чтобы помочь вам с Фомой.       - А другого способа не нашлось, что ли?       - Другие бы вам не понравились.       - То есть, ты у нас что-то вроде мини-Монолита? - нахмурился Серп, - И все осталось по-прежнему? Даже если мы выйдем отсюда, все равно будем вынуждены регулярно иметь друг друга, чтобы не загнуться?       - Можно подумать, ты против, - хохотнул Тихий.       - Захлопнись, педик, - огрызнулся Серп.       На этот раз засмеялись уже все.       - Как говорится, можно вытащить монолитовца из клана, но вот Монолит из него - никогда, - резюмировал Броня.       - Кстати, всегда хотел узнать, почему у нас с бабами-то такая напряженка? - спросил Морж, - Выдавали бы хоть по одной на группу, и не пришлось бы друг с другом...       - И долго бы она прожила при таких нагрузках? - хмыкнул Тихий.       - К тому же, монолитовская шестерка - это автономная боевая единица, - менторским тоном заговорил Броня, - Есть командир - Бродяга, есть бойцы - мы. Воспринимали бы мы равной ту, кого все вместе регулярно трахаем, а? Вон того же Сомика возьмите для примера - считаете вы его ровней?       - Ну, скажешь тоже… - фыркнул Серп, - Он же неполноценный. Недоделок.       - Что и требовалось доказать! - торжествующе воздел палец Броня.       - Дело не в этом, - задумчиво сказал Бродяга, - С женщинами целая куча проблем. Во-первых, их мало. Процентов десять-двадцать от общего числа сталкеров. Специально выслеживать и ловить девок по всей Зоне как-то глупо. Содержимое же вивария бойцами не назовешь ни в каком приближении, а таскать их за собой, как коз за легионом - хлопотно и опасно.       - Почему это? - удивился Серп.       - Ну сам подумай, - мягко сказал ему Тихий, - Корми ее, лечи, защищай, а она в итоге все равно попытается сбежать, или убить кого-нибудь, да хотя бы подорваться вместе с насильниками и мучителями - то бишь, с нами.       - Они настолько неуправляемые? - восхитился Фома.       - Да нет, внушаемые вполне, - сказал Бродяга, - Но кому понравится все время быть снизу?       - А еще нормальные бабы гораздо сильнее ценят свои жизнь и здоровье, - снова встрял Броня. И непонятно было, шутит он или говорит всерьез,- Это их природа: самки с точки зрения биологии намного ценнее самцов. Возможно, поэтому их в Зоне так мало. Самцы же - изначально смертники и расходный материал. Наверно, даже Монолиту сложно бороться с фундаментальными основами органической жизни.       - Есть такое дело, - подтвердил Бродяга, - Редкая женщина будет рвать жопу за идею, скорее - сдастся в плен, в надежде выжить. Ну и добавьте к этому даже не возможную, а стопроцентную вероятность залета, а значит - регулярного снижения боевых качеств.       - Зато этих ласточек можно использовать для психоатаки, - хохотнул Серп, - Типа, смотрите, неверные - так будет с каждым!       - И каким образом ты заставишь беременную рваться в бой? - спросил Тихий, - А детей этих потом куда девать?       - Да в тот же виварий, - пожал плечами Серп, - Ну что?!       - А личные симпатии, которые наверняка появятся? - глянул на него Бродяга, - Вот допустим, есть среди нас… сестра. Кто-то из вас рано или поздно начнет ее жалеть, симпатизировать - не думаете же вы, что все мы изначально по мужикам? - а то и влюбится. Долго вы будете терпеть, что с вашей любимой женщиной, часто против ее воли, спят все ваши сослуживцы? Наверняка попробуете устроить ей побег, а то и вместе сбежать. В общем, не клан будет, а вечная мелодрама.       - Короче, разнородный материал - враг монолитности, - подытожил Броня.       - Аминь, - печально вздохнул Тихий.       Помолчали.       - Бродяга… И вы, мужики, - раздалось вдруг в тишине, - Возьмите меня в группу, а?       На пороге стоял Сильвер.