Ночные зарисовки

      Его Сиятельство сидел в глубоком потертом кресле и наблюдал за огнем. Яркие языки пламени лизали недавно подброшенные сухие дрова. Дерево приятно потрескивало и, казалось, издавало еле уловимый приятный аромат. Огонь бросал блики на стену, тяжелые гардины, лицо графа фон Кролока. Томик Вольтера уже давно лежал на столике рядом, заложенный посередине.       В противоположном углу комнаты за небольшим столом сидел белокурый мальчонка, лет девяти, и старательно выводил буквы гусиным пером. Это был юный виконт. Иногда он поднимал свою прелестную головку, задумчиво глядя в потолок и покусывая край пера, а потом вновь приступал к занятиям.       — Папа, а как будет «милосердный человек»? — подобные вопросы иногда нарушали меланхоличную тишину.       — Ом мизер`игор`дью, — отвечал граф, не отрывая взгляд от огня.       — Папа, а как будет «честолюбие»? — не унимался Герберт.       — Амбисьо.       — А «страсть» будет «ля пасьо», да, папа?       — Да, — глухим эхом раздавался ответ его Сиятельства.       — Папа, а… «поцелуй» — это «бёзи»?       —Да, Герберт, но, по-моему, к эссе на тему «Жестокость» это никак не относится. Да и потом, откуда у тебя такие познания?       Виконт фон Кролок явно смутился. Граф с большим трудом вытащил свое Сиятельство из уютного кресла и подошел к сыну. Взяв в руки листки, исписанные неровным детским почерком, он пробежал по ним глазами. Герберт действительно начал весьма добросовестно записывать свои рассуждения о жестокости и милосердии, но потом постепенно перешел на сочинение сказки о каком-то юноше.       — Что ж, сын, — произнес его Сиятельство, скрывая улыбку, — ты уверен, что месье Дюбуа объяснил тебе все именно так? А может быть, это ты не понял?       Оставшуюся ночь граф фон Кролок писал эссе на тему «Жестокость», а юный виконт играл с мячом в саду.