2. Живой мертвому не товарищ

Поместье Лайтвудов в Чизике. Массивная постройка с золотым обрамлением окон, величественно возвышающаяся белым камнем среди серых туч, простирающихся из самого центра вечно хмурого Лондона. Гордые статуи известных ученых и храбрых воинов с самого зарождения эпох указывают путь от центральных ворот к парадному входу. Великолепно, роскошно, как и полагается поместью старого графского рода. Тканые полотна, оценивающийся в целое состояние, украшают мифическими узорами обеденный зал. В некоторых комнатах напротив покрытых кожей и шелками диванов и кресел раскидываются камины. Даже в лютую зиму только разгорающееся пламя согревает поистине королевские покои. Можно сидеть долгими вечерами на дубовом полу, зачитываясь книгами в толстых переплетах, и не ёжатся от дикого холода. С толикой грусти вспоминает Алек свою прошлую жизнь, бережно пересчитывая монетки, накопленные на подарок мужу. Один доллар восемьдесят семь центов-все, что ему удалось собрать за год. Теперь Алек вытирает слезы с красных от холода щек, разглядывая горстку денег, объемность которой обусловлена шестьюдесятью центами монетками по одному центу. За каждую монетку приходилось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником, отдавая непомерную сумму за гнилые овощи и протухшее мясо - другого в трущобах Ист-Энда было попросту не достать. А ведь когда-то, кажется уже в прошлой жизни, у него было все: семья, приличное финансовое состояние, в будущем должность главы крупной ткацкой фабрики, пророченная ее нынешнем владельцем - его отцом. И нет, Алек не скучает по шикарным приемам, заморским деликатесам, теплу и комфорту. Ему жаль того времени, когда они с Магнусом только познакомились благодаря счастливому стечению обстоятельств в порту Англии. Первые моменты их еще тайных встреч в полночные часы под покровом смога, тогда он мог покупать и дарить своему возлюбленному все материальные богатства этого мира, теперь же перед ним лишь один доллар восемьдесят семь центов. Не найти за эту сумму подарка, действительно хоть немного достойного великой чести принадлежать его Магнусу, его волшебному мужу. Алек с завидным капиталисту скупердяйством выглядывал каждый цент, брался за уборку улиц облагороженных районов, невзирая на злые насмешки его друзей и знакомых из прошлого, хватался за любую работу, но не вышло, расходы в этом году были больше, чем он планировал. С наступлением первых заморозков супруг подхватил простуду, а денег было предательски мало, ему пришлось использовать собственные сбережения, чтобы купить все нужные лекарства. На подарок денег нет, а ведь скоро рождество, он весь год фантазировал о том, что сможет достать, что-то хоть сколько-нибудь ценное, увидит неподдельную радость в глазах любимого. Алек понимает, что глупо и супруг все прекрасно поймет, но не может без режущей боли в сердце представить утро праздника, в которое Магнус не получит от него ничего. Наивно ластится ближе к давно остывшему камину, нетопленному, наверное, с того дня, как болезнь перестала окутывать его мужа своими ледяными объятьями. Исхудавший от недоедания, он жмется к стене по которой от сырости давно поползла плесень и давится горечей жидкостью собственных рыданий, в горле стоит ком из уже пролитых слез. Рукавом когда-то белой сорочки он стер дорожку слез и подбежал к черному от копоти зеркалу, под которым стоял небольшой комод, в него Магнус складывал все самой ценное. С охватившей его ностальгией Алек любовно огладил шелковый шейный платок, тот, который вручил Магнусу на их первом свидании, цепочку в виде ангела погибшей сестры его супруга. Достал мешок спелых, ворованных в порту супругом, яблок - их лакомство на праздничном столе вот. А вот и она - белая сорочка с кружевной манишкой, чудом сохранившая свой чистый цвет и одеваемая супругом только по большим праздникам. Он расправил складки рукавов и с тоской посмотрел на рваную ниточку петли манжета на одном рукаве и запонку, с причудливым узором цветущей розы благодаря тонкой работе мастера дивно похожей на живую. Алеку больно вспоминать разбитый взгляд супруга, когда в один из праздничных дней в их меблированную квартирку, снимаемую за целых восемь долларов в неделю, залезло двое отчаявшихся мужчин. По меркам богатых они не забрали ничего, по меркам нищих у них с Магнусом забрали все. Когда супруг попытался их остановить, один из воров схватил его за руку и вырвал из петлички запонку. Ее забрали вместе с фамильным кольцом Лайтвудов и музыкальной шкатулкой, которую его прекрасная сестра, его маленькая Иззи, отдала ему, как-то увидев за грязной работой. Она, не брезгуя его покрытой копотью и пылью одеждой, измазанными в саже руками и лицом, прижалась к его груди. Девушка проклинала родителей, судьбу за несправедливую ненависть к ее прекрасному старшему брату. Алек тогда мягко, словно рассказывал величайшую тайну мирского существования, объяснял ей, что от судьбы он получил больший подарок, чем возможность быть членом богатого знатного рода, ему пала возможность горячей пламенной любви, согревающей даже в съемной меблированной квартире с щелями в оконных рамах. Девушка его не поняла, ее сердце болело за брата, но помочь ничем не могла. Потому теперь Алек с осторожностью заворачивал на центральные улицы. Ему не хотелось мучить своим изнеможённым видом родную кровь. Те люди, они забрали почти все, что было ценно. Единственная вещь, сохранившаяся в его руках-часы, подаренные в честь первого визита Алека на отцовскую фабрику. Золотая цепочка безнадежно испортилась, когда он устроился подмастерьем в мастерскую сапожника. Жаль, полученные в доме обширные знания в областях экономики, оказались на распутье трущоб совершенно бесполезны. Постоянный доход в семью приносит муж, его любимый, до изнеможения работающий в доках муж. Было чуточку легче в прошлом году, когда супруг получал по тридцать долларов в неделю. Теперь, после того как этот доход понизился до двадцати долларов, Алеку приходилось стараться больше в поиске дополнительного заработка, ведь теперь они ели сводили концы с концами. Он уже неплохо готовил, мог почти ровно забить гвоздики в подошву сапог, а теперь выпрашивал место у кузнеца. Только этого было недостаточно и не давало возможности перешагнуть через порог вопиющей нищеты. Алек уткнулся омытыми слезами щеками в белую сорочку мужа, оставляя на ней мокрые пятна. Он теперь стоял у окна, вглядываясь в покрытую смогом тьму, за которой едва ли можно было разглядеть полную бродяг улицу. Часы…символ родительской гордости, в которой смысла больше нет, кроме подсознательной внутренней связи с семьей. Теперь их даже на улице достать стыдно, как не были бы великолепны его часы, а смотреть на них приходилось украдкой, прячась от чужих глаз, потому что висели они теперь на дрянном кожаном ремешке. С решимостью он оттер с лица последние соленые капли, перестав вздрагивать от сдерживаемого рыдания, и отскочил от окна, бросился к ветхому комоду, бережно вынул с самой периферии нижнего ящика карманные часы, золотые с инкрустированным жемчугом и гравировкой семейного герба-буквы «Л» посреди пламени. Тяжелый вздох разнёсся потоками мерзлого ветра по квартирке. Последний раз очертил руками гравировку и сверил время перед тем, как засунуть ценность в карман штопанных по десятку раз брюк. Накинул грязный коричневый жакет и обмотал шею стареньким серым шарфом. Под слабым светом уличных фонарей сверкнув невысохшим блеском глаз, он уже мчался по улице. Вывеска, у которой он остановился, гласила: «Всевозможные безделушки мадам Блэйк». Алек взбежал на второй этаж и остановился, трудом переводя дух. — Не купите ли вы мои карманные часы? - с надеждой спросил он у мадам. — Покажите товар и, я думаю, мы сможем договориться, — ответила мадам Блэйк с ехидной усмешкой. — Вот! Эти часы — семейная реликвия, - положил на стол Алек часы, пока не передумал. Нет ничего ценнее радости в любимых глазах, смысла нет оставлять при себе когда-то дорогую сердцу вещь. Мадам Блэйк одевает затейливый на первый взгляд прибор, отдаленно напоминающий очки с несколькими увеличительными стеклами в ряд и с цепким взглядом профессионала изучает часы. - Хорошо, интересно, очень хорошо, - говорит она больше сама себе, а затем вновь обращает свое внимание на Алека, - двадцать долларов, - заявляет она бескомпромиссно. Юноша пылко хочет вступить в спор, смехотворная цена за практически ювелирное изделие, отлитое из дорогого материала. Он надеялся на большую сумму, но за годы жизни в их с Магнусом съемной квартирке узнал множество нюансов торговли. Были те, перепалка с кем делала сделку менее выгодной с каждым аргументом. По слухам, мадам Блэйк была именно такой. Да и не факт, что он сможет найти место, где часы примут за большую цену, времени остается все меньше, хочется успеть до прихода супруга. Прибрать устроенный бардак, испечь шарлотку из утащенных яблок и муки, выторгованной за полцены. Его Магнус столько трудиться изо дня в день ради них, ради него. — Я согласен. Давайте скорее, - сказал Алек. Следующие два часа пролетели на крыльях счастья. Он бегал от прилавка к прилавку, врезаясь в прохожих. Смотрел на запонки разных мастеров, но они были слишком просты, чтобы быть достойными обрамлять манжеты сорочки его прекрасного мужа. И наконец, в одной из лавок он нашел то, что, без сомнений, было создано для Магнуса, и только для него. Ничего подобного не нашлось в других ларьках. Это были серебряные запонки с изображением золотых кошачьих зрачков. Тонкая черная полоска поблескивала мистическим блеском под светом фонаря. Изображение излучало свойственную кошкам гордость и загадочность. Таким, гордым и загадочным являлся Магнус — эти качества отличали обоих. Эти запонки, пожалуй, можно было признать достойными его мужа. Как только Алек увидел их на прилавке, сразу понял, что они должны принадлежать его супругу. Двадцать один доллар восемьдесят семь центов пришлось уплатить добродушному старичку, сердечно скинувшему со стоимости доллар под слезные мольбы и публичное унижение Алека. Перед дверью в квартиру оживление Алека поубавилось. Уступило место предусмотрительности и расчеты. Дверь оказалась заперта. Значит, он не успел убраться и испечь шарлотку к приходу любимого, не успел порадовать уставшего супруга своей заботой. Предательские капли вновь собрались в уголках его глаз. Алек бережно положил сверток с подарком в карман и постучался в дверь. Магнус открыл быстро, будто сидел и верно ждал его прихода в тесном коридорчике. Зная мужа, такое вполне могло быть. Лицо любимого светилось рождественским счастьем и верой в чудо, Алек искренне улыбнулся, глядя на счастливого мужа, блеснув еще влажными глазами. - Прости, я… я ходил тебе за подарком… я надеялся, что успею, - начал ломким от обиды голосом объясняться Алек. — Ничего, - прервал его муж, успокаивающе взяв за руку и проводив вглубь их квартирки. - Я отпросился пораньше, должен буду отработать, но не страшно. Хотел помочь тебе, все уже готово, - Магнус помог снять одежду и заботливо сложил на стул при входе. Муж, его, Алека, муж, действительно постарался, на столе была чуть подгоревшая шарлотка, дешевый сидр, а в центре стола, в вазе стояли зеленые ветки ёлки, украшенные пятью треснутыми стеклянными фигурками, на замену которых денег не хватало. Невзирая на нищую обстановку, мороз и сырость, дивная уютная атмосфера окутывала комнату. — Присаживайся, родной, - в нетерпении по-джентльменски отодвинул ему стул Магнус. — Да, да, спасибо,- шептал в приятном удивлении Алек. Как только Алек полностью откинулся на деревянную спинку мерзко заскрипевшего стула, Магнуса словно очередным прорвавшимся в комнату потоком ветра сдуло к комоду. С горящими пожаром восторга глазами он бережно сжал что-то в… вощанке, перевязанной красным кусочком нитки. Алек с искренней улыбкой принял обертку. Его глаза блеснули предвкушением. И Магнус глубоко заблудился, если подумал, что его муж так рад подарку. Алеку не терпелось вручить свой, увидеть неподдельную радость. Теперь он мог позволить себе только в рождество побаловать владельца своего сердца сюрпризом. В предвкушении он расправил лист бумаги, по центру которой лежала платиновая цепочка для карманных часов с простым строгим рисунком, пленявшая не показным блеском, а своим качеством. Магнус наклонился ближе к лицу любимого, чтобы рассмотреть искривлённую улыбкой линию губ. Только лицо возлюбленного не выразило радости. Через секунду по белой, впалой от недоедания щеки побежала слеза, одна, две, пока они не начали падать на грубую бумагу беспрестанным потоком. Раздались сдавленные всхлипы. — Алек, Александр, прости меня, я думал тебе понравится, - настал черед мужчины без умолку тараторить слова извинения. - Н… н-не… нет, - сквозь всхлипы выдавил из себя Алек. - Я, Ма… Маг…Магнус! Я продал часы, - на выдохе почти прокричал юноша, вскакивая со стула в объятья мужа. — Прости, я продал их. Эт… т... это потрясающий подарок, - непослушной рукой вынул запонки из своего кармана и трепетно вложил в любимые руки. — Эт-т... т-т... это тебе. Магнус посмотрел на подарок супруга и в мелодию всхлипов вплелся радостный, с ноткой истерики, смех. Мужчина в безуспешной попытке избавить любимое лицо от слез, провел по родным щекам руками и заключил своего Алека в объятья. В то же время, в поместье семейства Лайтвудов глава семейства грязно любил поломойку в своих покоях. Сама же миссис Лайтвуд, сидя у покрытого позолотой роскошного камина, глотала горькие слезы боли и унижения под презрительным взглядом дочери, не простившей изгнание брата.