You get what you need

I was out in the city I was out in the rain I was feeling down hearted I was drinking again I was standing by the bridges Where the dark water flows I was talking to a stranger About times long ago

1975 Солнечный свет проникает в каждый уголок дома, не встречая на пути преград из жалюзей или штор, с лёгкостью несдержанным потоком врываясь в высокие окна. Я в задумчивости лежу на кровати, положив руки под голову и неотрывно гляжу в высокий побелённый потолок. Одно из преимуществ жизни на юге: ты можешь целыми днями вполне оправданно ничего не делать. Потому что все вокруг тоже ничего не делают. Есть здесь постоянное ощущение всеобщей неспешности и расслабленности. Солнечный зайчик медленно крадётся по обитой деревом стене, затем соскальзывает на пёстрый ковёр с витиеватым узором на полу и начинает пробираться к резной ножке дубовой кровати. Вот он уже перепрыгивает на мою босую ногу и скользит выше. Я протягиваю ладонь, чтобы поймать его. Как и следовало ожидать, он тотчас от меня ускользает. В этот момент слышится скрип половиц (в доме царит тишина, поэтому любой звук кажется громким), а затем в дверном проёме возникает Анита. Она прислоняется к дверному косяку и с лёгкой полуулыбкой смотрит на меня. – Чем ты здесь занимаешься? – Ничем, – честно отвечаю я. Вид у неё усталый, несмотря на то, что она старательно делает вид, будто всё в порядке. Волосы спутаны, на лице без макияжа явственно выделяются синяки под глазами. Прозрачная кожа не особо покрыта загаром, ведь сейчас зима и даже на Ямайке солнце не такое активное. Кажется, за последнее время она похудела, отчего теперь в этой объёмной рубашке в мавританском стиле кажется совсем хрупкой. Вот-вот расстает в воздухе. – Иди ко мне. Она медленно подходит и усаживается со мной рядом на кровать. Взгляд её падает на газету, которая лежит рядом, поскольку я читал её недавно. Анита берёт её в руки, а потом, нахмурившись, откладывает, увидев там знакомое лицо, должно быть, испытывая беспокойство, что я опять сорвусь, хотя на этот раз оно абсолютно напрасно. Она ничего при этом не говорит, а я ей за это очень благодарен, потому что обсуждать то, что сейчас происходит в Англии мне совсем не хочется. Да и газета эта оказалась здесь случайно. А уж газета, на обложке которой фото одного небезызвестного человека – совсем по воле обстоятельств. Я притягиваю Аниту к себе и она устраивается в моих объятиях. Целую светлую макушку, вдыхая запах каких-то трав. – Как хорошо, что ты дома, – произносит она, откидываясь на моё плечо и прикрывая глаза. – Я ведь обещал. Я действительно обещал ей проводить побольше времени вместе. Я знаю, что нужен ей. И вот, уже несколько месяцев нахожусь на Ямайке. Конечно, есть и другие причины по которым меня не тянет обратно в Лондон, но я старательно убеждаю себя, что главная причина – жена и дети. Не могу сказать, что всё совсем гладко. Большую часть времени нас разделяет стена эйфории. Однако случаются иногда вот такие вот спокойные моменты. Даже непривычно. – Мне звонили из Франции. Предложили роль в фильме, – сообщает она. – Да? Я удивлён. Анита очень давно не снималась, да и вообще нигде не появлялась, либо находясь здесь, на Ямайке, с детьми, либо разъезжая со мной. Кажется, последняя её роль была в "Перформансе" пять лет назад, где они играли вместе с Миком. Это вообще отдельная история. Но с чего вдруг сейчас её куда-то приглашают? – И что же это за фильм? – Ах, пока ещё ничего не понятно, – пожимает плечами она. – Снимает Филипп Гаррель. – И что же? Ты согласишься? Анита поворачивается ко мне. На лице её написано сомнение. – Не думаю. Посмотри на меня, Кит. Нужно быть объективной. Однако и я, и она знаем, что это всего лишь отговорки. Заранее ясно, что Анита всё-таки поедет, просто потому что не в её правилах отказываться от возможностей. К тому же, её душит окружающая атмосфера. Я вижу. Ей нужно вырваться. Наш брак давно уже не кажется чем-то надёжным, защищающим. Скорее, он то, что утягивает в бездну нас обоих. И, будучи рядом, мы друг друга уничтожаем, несмотря на то, что у нас всё ещё есть чувства. Всё это очень сложно. – Послушай, – я беру её тёплые ладони в свои, – мне хочется, чтобы ты согласилась. Это пойдёт тебе на пользу. Анита улыбается краешками губ. Улыбка у неё усталая, но в ней ещё скользят следы той самой необыкновенной улыбки, от которой я много лет назад потерял голову. Кажется, что целая жизнь незаметно пролетела с тех пор. – Хорошо. Я подумаю, – кивает она. – В любом случае, ещё рано, съёмки совершенно точно не начнутся раньше весны. Пообещай, что до тех пор ты будешь рядом. Пожалуйста. Анита говорит совсем тихо. А лицо её настолько близко, что в уголках глаз я могу разглядеть уже появляющиеся морщинки. – Обещаю, – выдыхаю я. И мне действительно хочется сдержать слово. Однако и я, и она прекрасно знаем, что нет никаких гарантий, что так оно и будет. Любые обещания давно уже перестали быть незыблемыми между нами. *** Я вдыхаю сырой запах Англии, поспешно спускаясь по скрипящему под ногами трапу. Созерцаю такой знакомый пейзаж: свинцовые тучи плотно отгородили землю от бесконечного космоса, окружив его непробиваемой дымкой, вокруг слякоть, смесь грязи и расстаявшего снега, жутковатые завывания одинокого ветра на пустырях, которые окружают аэропорт. Спешу поскорее скрыться в здании. Пожалуй, один из плюсов мировой известности – паспортный контроль без очереди отдельно от толпы. Такая возможность присутствует чисто потому что сотрудникам аэропорта не нужны проблемы со взбесившимися фанатами, разглядевшими своих кумиров. Тем не менее, чувствую я себя здесь неуютно, привыкнув к частным самолётам группы. Вскоре штамп успешно поставлен в мой паспорт и я чисто инстинктивно облегчённо выдыхаю. С некоторых пор всё, где присутствуют документы и люди в форме, вызывает у меня нервную дрожь. Сейчас она вполне оправдана, поскольку среди моих вещей присутствует немало наркотиков, которые я по глупости взял с собой. Хорошо, что не стали досматривать, хотя вполне могли. Выйдя из аэропорта с бокового входа я поплотнее застёгиваю слишком тонкое для такой погоды пальто. Холод буквально обжигает лицо. Изо рта при дыхании вырываются облака пара. Я принимаюсь крутить головой в поисках знакомого силуэта. Мик, которого я буквально вчера огорошил неожиданным звонком и новостью о своём приезде, обещал меня встретить. Я так и не понял зачем, но он очень настаивал. Неужели соскучился? Наконец обнаруживаю, что неподалёку останавливается чёрный автомобиль с тонированными окнами. В человеке, вышедшем оттуда, я мгновенно узнаю друга, несмотря на то, что лицо его скрыто тёмными очками, как и моё. Устремляюсь к нему, волоча за собой единственный чемодан. И в груди разливается неконтролируемое тепло. Со мной всегда так, когда вижу его. – Кит, дружище, ты нашёл лучшее время года, чтобы вернуться, – усмехается он, приветствуя меня типичным рукопожатием. А потом вдруг резко обнимает, отчего я аж вздрагиваю в его руках. С определённых пор мне едва хватает сил выносить его прикосновения, а с годами это не проходит, скорее, укореняется, однако я стараюсь держаться и не подавать виду. Когда мы садимся в машину и он снимает чёрные очки, под ними я с удивлением обнаруживаю усталые воспалённые глаза. Невольно у меня вырывается удивлённый возглас. – Ты когда в последний раз спал? Мик хмуро смотрит на меня. – Знаешь, ты сам выглядишь ещё похлеще. Это я и без него представляю. Вид мой действительно оставляет желать лучшего. Ещё бы! Несколько месяцев на Ямайке, где, по идее, так разумно проводить зиму, восстанавливая здоровье и отдыхая, я, кажется, не выходил из дурмана. Хотя нет, были периоды. Исключительно, чтобы пообщаться с детьми и Анитой. Но в общем и целом я безнадёжно укреплял свою зависимость. Не знаю почему. Это оказалось сильнее меня. И, наверное, в итоге, одна из причин по которым я решил вернуться: работа стимулирует, заставляет хоть ненадолго прийти в себя и заняться чем-то другим. А как проходила жизнь Мика, я понятия не имею. У меня есть только обрывочными информация из прессы. – Ты как? – интересуюсь я. – Прекрасно, – заявляет он. – Ты на своей Ямайке пропускал всё веселье. – Не сомневаюсь. Так называемое "веселье" Мика – это в последний год весьма гламурные тусовки с кучей его новых знакомых. Очевидно, он решил стать первым светским львом Лондона (или как там это называется). Отворачиваюсь, чтобы взглянуть в окно. Унылость пейзажа неизменна. Бесконечные поля с высохшей мертвенно побледневшей травой, тут и там покрытые снегом, который где-то тает, а где-то нет. Разлетающаяся под колёсами грязь. Бедные лачуги в окрестностях Лондона, огромные амбары. Вскоре мы оказываемся на окраинах, где повсюду видна беднота самых неблагополучных районов. – Эй! – окликает меня Мик. – Вообще, я рад, что ты вернулся. Неужели? Хотелось бы верить. Смотрю на него и вижу по его взгляду, что он не врёт. Ему действительно меня не хватало? А как же новые друзья? Признаться честно, в последний год я чувствовал себя не самым необходимым человеком в его жизни. Мы несколько отдалились. Неясно в нём причина или же во мне. Видимо, в обоих. У него было слишком много дел, слишком бурная личная жизнь. А у меня были воспоминания, стеной вставшие в моём сознании между нами. Я так и не мог переболеть и вернуть всё, как было. Даже после месяцев отсутствия, я вновь ощущаю рядом с Миком, что боль не прошла. Однако нельзя зацикливаться. – И что теперь? Я непонимающе смотрю на него, не совсем понимая суть вопроса. – В том смысле, что, наверное, стоит сообщить ребятам, что ты снова здесь. Мы можем начать работу. – А ещё найти нового гитариста, – мрачно добавляю я. Уход Тейлора – ещё одна причина наших прений. Всегда сложно, когда из уже слаженного коллектива вдруг кто-то выбывает. Помню, какие были проблемы с уходом Брайана. С одной стороны, нам всем было предельно тяжело пережить его неожиданную смерть, особенно, сразу после того как мы буквально выгнали его из группы, из-за чего потом долго не могли избавиться от чувства вины. С другой стороны, понадобилось много сил, чтобы сыграться с новым человеком, которым стал Тейлор. Помнится, поначалу у нас не слишком хорошо получалось. И вот, всё повторяется опять. Мик поджимает губы. Ах да, он сейчас начнёт снова винить меня. Хотя виноваты мы все. – Ничего не говори, – предупреждаю его я. Как ни странно, он слушается и не произносит того, что, возможно, хотел бы. Очевидно, и сам не желает конфликтов. Вид за окном становится несравненно лучше. Мы среди родной сердцу парадной архитектуры Лондона. Я вспоминаю, что всё же люблю этот город. – Зайдёшь ко мне? – интересуюсь у Мика. – Да у тебя же там шаром покати! И в обычное-то время кроме героина ничего не найдёшь, а уж после нескольких месяцев, что тебя не было, думаю, даже мыши передохли от голода. Нет уж, лучше ты ко мне. Я тихо смеюсь. Как же он хорошо меня знает. И на какое-то время я верю в то, что вернулся к настоящему Мику и теперь всё будет как раньше. *** Его квартира встречает меня запахом чего-то отдалённо родного, будто вырванного из прошлого. Кажется, это была первая недвижимость, которую он купил. Стоит только вспомнить, сколько времени мы провели в этих двух комнатах, затерянных где-то во дворах в сердце Лондона. Странно, что от квартиры Мик так и не избавился. В итоге, она стала нашим пристанищем, куда есть доступ лишь у членов группы. Всё здесь хранит наши следы: множество старых вещей (уже и не разберёшь где чьи), давным-давно ставших хламом, но отчего-то по-прежнему бережно хранимых, огромное количество пластинок, которые мы часами здесь слушали. На полках на кухне, наверняка, можно разыскать пачку печенья восьмилетней давности (да-да, я совершенно точно уверен, что упаковка некогда любимых Миком шоколадных Mr. Chips там точно запрятана). Да и пыль, толстым слоем покрывающая мебель, явно отпраздновала уже не один юбилей. Я усаживаюсь на чёрный кожаный диван и чувствую его выступающие пружины. – Чёрт, Мик, я подарю тебе на День Рождения новый диван! – объявляю громко, чтобы он услышал меня из кухни, где сейчас активно копошится. – Не понимаю, как ты на нём сидишь. Человек, у которого миллионы, не может поставить сюда приличную мебель? Но, кажется, для Мика в этой квартире любая вещь имеет какое-то значение, поэтому остаётся неприкосновенной. – Я тебе более того скажу, – его голова неожиданно возникает в дверном проёме, – мне приходится спать на нём, если остаюсь здесь. Вот это, уж поверь, то ещё приключение. – Постой, а куда ты дел кровать? Заметив, что одного предмета не хватает, я начинаю озираться. Нет, здесь совершенно точно раньше была ещё и кровать! Мик как-то странно на меня смотрит, а потом вдруг начинает смеяться. Я смотрю на него ничего не понимающим взглядом. Между тем он буквально сгибается пополам, хохочет, как безумный, хватается за дверной косяк, чтобы не упасть. – Да что такое? – не выдерживаю я, вскакивая с дивана, подходя к нему и останавливаясь рядом. Ему нужно какое-то время, чтобы отдышаться. Наконец Мик поднимает на меня своё улыбающееся лицо и выдаёт: – Кит, здесь кровать была лет девять назад. Неужели ты не помнишь, как мы с Брайаном её сломали? Я буквально пялюсь на него, совершенно не понимая, что за бред он несёт. – О чём ты вообще? Мик закатывает глаза. – Ты, очевидно, тогда слишком сильно накурился. В прочем, как всегда. Так вот, да будет тебе известно: мы с Брайаном притащили сюда четырёх девчонок. И закончилось всё разломанной напополам кроватью. А ты в это время носился по комнате и орал, что решил стать горным козлом, твою ж мать. Лучше бы он мне об этом не рассказывал. Теперь эта картина ещё долго будет стоять перед глазами. Но, действительно, я ничего не помню о той ночи. Очевидно, моё желание стать горным козлом всё же исполнилось, учитывая, что за девять лет я так и не осознал факта исчезновения кровати. Что скрывать, подобных сцен в нашей бурной жизни очень много. Всего и не припомнить. Подумать только... Тогда ещё был жив Брайан. Брайан, который под конец умудрился совсем вывести нас всех из себя. Брайан, имя которого мы убрали из множества альбомов. Брайан, который всё же был нашим другом. И, как бы мы не отзывались о нём, нам трудно избавиться от ощущения потери. Он был одним из нас, тем, без кого, в общем-то, коллектив не сложился бы. Мик, кажется, догадывается, о чём я думаю, и лицо его омрачает облачко грусти. – Хорошие были времена, – вздыхает он. А сейчас что-то неуловимо изменилось. Возможно, слава и деньги действительно что-то портят. Не знаю. Однако мне дороги такие моменты, как сейчас, когда возникает прежняя душевная близость. – Ой! – вырывает меня из раздумий вскрик Мика. – Там же кофе на кухне убегает! Я подавляю смешок и спешу за ним, чтобы, в случае чего, оказать поддержку в неравной борьбе с уже начавшим громко шипеть и литься за пределы турки кофе. Мик начинает панически махать руками, искать полотенце. Я же оперативно подскакиваю сзади, одним движением выключаю газ, а следующим, мгновенно вытянув руку по другую сторону от Мика, снимаю кофе с плиты. Слышится его облегчённый выдох. И только сейчас, когда паника успокаивается, я понимаю, что стою к нему совсем близко, буквально дышу в затылок, а он прижат к кухонному столу. Будто шарахает изнутри. Резко пропадает ощущение исключительно дружеского тепла между нами, потому что на смену ему приходит нечто иное. Больное, пронзительное, как звук одинокой струны в тишине. То, что должно было остаться в прошлом, но отчего-то никак не перестанет преследовать меня. Не удерживалась от того чтобы вдохнуть родной запах. Отмечаю, что он сменил шампунь. А потом с ужасом зажмуриваюсь. Я помню ту ночь буквально до малейших деталей, в сознании даже ощущается аромат того самого дурацкого шампуня, явно купленного в женском отделе бытовой техники. От безысходности хочется завыть. Вот он Мик, совсем близко, такой хрупкий, гибкий, страстный, а я даже прикоснуться к нему не могу. – Кит? – в голосе его слышатся напряжённые нотки. – У тебя всё в порядке? Я поспешно отскакиваю, осознав, насколько странно стоять вплотную к человеку, дышать на него и не сдвигаться с места. – Да, прости. Кофе просто... Горячий... Я никогда не умел врать или быстро придумывать адекватные отговорки. Особенно с Миком. Но он, благо, даже не замечает моих чудачеств. – Мы спасли его! – заявляет он, с победным кличем потрясая туркой, проворно вырванной у меня из рук, в воздухе, что грозит скорейшим выплёскиванием её содержимого на нас. – Дай-ка это сюда. Мне страшно отпускать Мика с дымящимся кипячёным напитком, поэтому я спешу изъять у него кофе. *** Просыпаться совсем не хочется. Я утыкаюсь носом в подушку. На задворках сознания, конечно, гуляют мысли, что мне вроде как нужно куда-то идти, однако сил подняться нет. Мне не вырваться из тёплого обволакивающего сна. Я настолько расслаблен, что у меня возникает ощущение, будто я парю в высоких небесах, а весь земной мир вдруг теряет всякое значение. Буквально ощущаю невесомые прикосновения мягких облаков, буйные порывы воздуха, несущие меня вперёд, куда-то к другим планетам, в другие галактики. И тут моё сознание поражает мысль: мне совершенно точно куда-то нужно. Удивительное видение мгновенно исчезает, а на смену ему приходит неожиданное и весьма неприятное осознание реальности с необходимостью просыпаться, ощущением головной боли, которая захлестнёт меня, как только я покину этот необыкновенный мир. Небеса мгновенно ускользают из рук. С трудом раскрыв глаза и сев не кровати, я чисто инстинктивно бросаю взгляд на часы, стоящие на тумбочке. И до меня доходит, что идти мне нужно на запись, которая должна была начаться аж полтора часа назад. Опять проспал! И о чём я только вчера думал? Вчера я не думал, а путешествовал по странам эйфории. Поэтому и не мог вовремя встать этим утром. Сборы мои предельно судорожны. Я едва успеваю накинуть майку и впрыгнуть в джинсы, а заодно прихватить гитару. Большего и не требуется. Однако даже мои феноменальные скорости не спасают ситуацию, поскольку поездка до студии на такси занимает около получаса (из-за пробок, возникших на дорогах). Врываясь в студию, я уже знаю, какой приём там меня ждёт. И не ошибаюсь. Как только я оказываюсь в помещении, все взгляды мгновенно устремляются на меня. Несколько мгновений царит мёртвая тишина, нарушает которую возглас Мика: – Что, опять, Кит?! В его глазах я вижу усталое осуждение. Он смотрит так, будто понимает, что уже ничего не сделаешь, но никак не может справиться с наивным глупым разочарованием. Чарли недовольно поджимает губы, качая головой. Билл прицокивает и опускает взгляд. – Что вас всех не устраивает?! – тут же раздражаюсь я. – Нас очень много чего не устраивает, – Мик красноречиво глядит на меня, – но говорить об этом бессмысленно. Так изволь хотя бы перестать опаздывать, ты ещё ни разу не пришёл вовремя за последние несколько месяцев. Да уж, моя жизнь в Лондоне теперь протекает весьма странно. Я не чувствую себя частью основной тусовки, как раньше. Вроде и здесь, но вроде так далеко. Этот мир кажется бесмысленным и пустым. А у меня ощущение, будто я понимаю то, чего другие не понимают, обитаю там, где скрыта истина. Только истина вечно ускользает от меня, как бы я не верил, что поймаю её. – Окей, – небрежно бросаю я. – А теперь давайте приступим к делу, потому что в пустых спорах мы тратим ещё больше времени. Иногда их претензии буквально бесят меня. В конце концов, я способен самостоятельно справиться со своими делами. У меня всё хорошо. Играю я в этот день так же как и всегда. Поэтому меня крайне удивляет, когда на середине одной из записываемых песен Мик вдруг резко прерывается и едва ли не на набрасывается на меня. – Ты вообще слышишь меня?! Я не совсем понимаю, в чём дело, пожимаю плечами. – Ну да. – Нет, вы только посмотрите на него! – он оборачивается за поддержкой к Биллу и Чарли. – Он считает, что всё в порядке. Да ничего нахуй не в порядке! Они активно кивают. Я несколько заторможенно воспринимаю происходящее, поэтому не сразу могу определить, что сейчас все они уставились на меня и ждут какой-то реакции. – Всё разваливается, – сообщает Билл. – Давайте сделаем перерыв? – предлагает Чарли. Как будто бы это кого-то спасёт. Я ощущаю пропасть непонимания, которая становится всё больше. Но решаю ничего не говорить, а молча смыться в туалет, где за закрытой дверью кабинки делаю то, что не успел сделать с утра. Благо, у меня всё с собой в рюкзаке, даже шприц не забыл. Слышу, как дверь открывается, кто-то входит и включает воду. Немного пережидаю дожидаясь прихода. Напряжение постепенно спадает, всё приходит в норму, проходит возникшая ломка в мышцах, дышать становится легче. Да, я действительно был не в себе. Распахиваю дверь и нос к носу сталкиваюсь с Миком. Чёрт, почему именно ему понадобилось здесь оказаться? – Кит, – неуверенно начинает он, – ты вообще в порядке? Странный. То кричит на меня, закатывает истерики, то это бесконечное беспокойство в глазах. – Перестань, – я пытаюсь пройти, однако он мешает. – Чего ты ко мне привязался? – Ты изменился. Это я-то изменился?! Когда я приехал в Лондон, мне действительно казалось, что всё будет в порядке, мы с Миком наладим прежнюю теплоту отношений, понимание, согласие. Каким же бредом всё это оказалось! Буквально за пару месяцев я понимаю, что есть вещи, вернуть которые невозможно. Что-то сломалось. Причин много, а факт один: Мик стал чудовищно чужим. Я даже не знаю, в чём конкретно это выражается. Мне тяжело находиться с ним рядом, мучаться, ловить вечную пульсацию своей больной раны, видеть в нём абсолютное непонимание происходящего, ощущать себя лишним, потому что пока меня не было рядом, он заполнил пустующее место множеством других людей, которые стаей коршунов вьются вокруг него, других дел. Иногда даже хочется спросить: тебя интересует музыка или популярность? Кажется, он всё делает ради неё. Нелепая эпатажность, всё напоказ, дикие мысли, дикие суждения и попытка угнаться за несущимися вперёд всеобщим безумием. Я же парю в других измерениях. Мне это всё не нужно. Мне нужен Мик, но только без этого. А такого уже нет. – Дай мне пройти, – устало вздыхаю я. Он вдруг резко хватает меня за локоть цепкими холодными пальцами. – Скажи, что не так. Чем тебе помочь? Его шёпот такой мягкий. Хочется поверить в то, что он хочет и может помочь. Но мне страшно вновь поддаться иллюзии. Ведь сегодня же Мик унесётся в неизвестном направлении, оставив меня вновь истекать кровью. Он пододвигается ещё ближе. Пытается удержать меня на месте, коснуться сильнее. Только он не понимает самого главного. Я буквально чувствую его дыхание на своём лице. Чёрт, мне банально хочется поцеловать его. И всё. Не чувствовал себя так нелепо, наверное, с ранней юности. Я резко отшатываюсь. – Оставь меня в покое. И ухожу стремительным шагом. Ты ничем мне не поможешь, Мик. *** В последнее время вечеринки перестали быть весёлыми. Скорее, они нагоняют печаль. В какой-то момент жизни понимаешь, что такое бесмысленность. Здесь царит именно она. Знать бы где царит смысл. Я скольжу по знакомым комнатам, чувствую знакомые запахи, вижу знакомые лица. Всё это когда-то было моей жизнью. А сейчас я та страница, которую вырвали из книги, и теперь она валяется одна в стороне, не желая возвращаться. От такого количества шампанского блевануть хочется, тем более, что оно совсем не пьянит. Всего лишь заполняет пустоту в желудке. – Кит! Ярко накрашенные губы, внушительное декольте, звонкий голос. Старая знакомая машет рукой, пытаясь обратить на себя моё внимание. Нет, не сейчас. Я спешу пройти дальше. Мне хочется быть одному. Молчаливый созерцатель, бледный призрак среди живых, но не более. В доме Мика мне известен каждый закоулок. Если что, смогу и спрятаться от надоедливой толпы. Этот безумный-безумный мир, где никто ничего не для кого не значит. С сумасшедшей скоростью вращается чёртово колесо, сменяется множество лиц, всех, как одно, красивых, необыкновенных, ярких, притягательных. По жилам струится кокаиново-героиновое безумие. Ты теряешь себя, лишаешься рассудка. Разве здесь возможно что-то значительное? Я вижу Мика, как всегда окружённого знакомыми. Кажется, там мелькает рыжая макушка и сияющий стразами костюм Боуи, неожиданно нагрянувшего из Америки. Теперь каждый раз, когда звонишь Мику, трубку поднимает он. Очевидно, Дэвид поселился там. Я уже не слишком болезненно реагирую на его присутствие рядом с Миком, потому что в его окружении таких как Боуи развелось огромное количество, Дэвид, пожалуй, ещё не худший вариант. Рефлекторно вспоминаю ту самую вечеринку в доме Мика, когда я наконец понял, что, должно быть, чувствует Боуи, оказываясь в постели с ним. Не избавиться от навязчивых образов, а боль никогда, кажется, не пройдёт. Список людей с которыми спал Мик, наверное, бесконечен. С чего вдруг моё имя в нём выделится ярче других? Значить что-то для Мика возможно только в плане дружбы, потому что настоящих друзей много быть не может. Но любовь – пустые ожидания. Нам не дано возможности любить. И, чёрт возьми, лучше мне обо всём забыть и постараться сохранить крепость нашей дружбы. Сбежать от него на Ямайку, конечно, было той ещё отличной идеей. Собственно, последние два года я только и пытался сбегать, хотя мы продолжали деятельность группы и, разумеется, как-никак виделись. Мик, судя по всему, не понимал причины моего отчуждения. Это убедило меня в том, что он действительно ничего не помнит о той ночи. А меня продолжает разрывать изнутри. За многие месяцы из памяти ничего не изгладилось. Я запираюсь в своём доме, тихо загибаюсь от наркотиков и депрессии. И никто не обращает внимания, что, в итоге, не так уж и плохо, ведь это мне в последнюю очередь сейчас нужно. Я исследую глубины собственного падения, блуждаю в его запутанных лабиринтах и с каждым днём всё больше убеждаюсь, что выхода из них нет. Последние разговоры с Миком всегда превращались в стычки. Мы теперь уже никак не можем обойтись без споров. Я твержу ему, что он продался всему этому проклятому гламуру, славе, деньгам, бесконечной тусовке. Я теряю Мика среди сверкающей мишуры, гогота, хохота чужих людей. Он бегает по вечеринкам, кажется, ни минуты не отдыхая. Я пью в пустынных барах, а потом засыпаю за рулём своей машины. Он пьёт литрами шампанское из бокалов с изящными ножками, я ввожу в вены героин. Он трахает всех, кто попадается на пути, будь то женщины, будь то мужчины, я же пытаюсь выяснить отношения со своей женой, а в глазах её вижу только отражение собственной потерянности, никчёмности и наркомании. Я чувствую, что заблудился в своей жизни и, тем более, никогда не найду верной дороги в жизни Мика. Бьянка, с которой у них более чем странные отношения, как-то сказала кому-то, что раньше она знала его, а теперь нет. Как ни странно, я ощущаю тоже самое. Мик стал бесконечно далёким. Дожили: я испытываю те же эмоции, что и вечно ледяная жёнушка Мика. Как оказалось, даже с ней можно найти что-то общее. В итоге, я и оказываюсь в её обществе на веранде, старательно пытаясь нажраться до потери сознания. Бьянка, как всегда, смотрит на всё ничего не выражающим, тщательно маскирующим любые чувства взглядом. Спина идеально прямая, подбородок гордо поднят. Она вся из себя идеальная женщина. Видимо, в этом и есть её проблема. Ко мне она, как ни странно, всегда относилась теплее, чем к прочим знакомым Мика. Возможно, инстинктивно чувствует, что он нас обоих делает несчастными, а общие беды всегда роднят. Вот и сейчас она, кажется, вполне довольна тем, что рядом нахожусь именно я, и даже готова поддержать беседу. – Как Анита? Не уверен, что ей действительно интересно, ведь их с Анитой едва ли назовёшь подругами. Но Бьянка слишком хорошо воспитана, она должна спросить. – На Ямайке с детьми. – Почему не с тобой в Лондоне? Перед моим отъездом мы крупно поссорились из-за какой-то ерунды. К тому же, Анита не хотела вновь тащить куда-то Анджелу, ведь та ещё так мала. В конце концов, ребёнку хоть несколько месяцев в году нужно провести дома в спокойствии и относительном режиме. Хотя, уезжая, я совсем не был уверен, что дома действительно будет спокойствие. Анита совершенно точно будет опять буквально топиться в алкоголе и наркоте. Благо я этого не стану созерцать. За детей я спокоен, потому что дом полон народа, который позаботится и о них, и о Аните. А мне нужна передышка от всей этой "семейной жизни". Конечно, я обещал ей остаться. Но, как всегда, всё вышло из-под контроля. Одна только новость, рассказанная мне нашим менеджером по телефону, о том, что ребята вполне готовы вернуться к работе и у кого-то есть идеи для нового альбома, заставила меня мигом изменить все планы и помчаться в Лондон. Да, здесь всё сложно. Да, мне стоило бы быть рядом с Анитой и пытаться заботиться о ней. Но есть то, что заставляет меня позабыть обо всём на свете. И это музыка. Вопрос Бьянки остаётся без ответа. И ей хватает такта поспешно сменить тему. – Мик сказал, у вас планируется тур в США летом? – Работаем над этим. – Всё работаете да работаете, – вздыхает она. – Вы, рок-звёзды, на самом деле, чистой воды фанатики. Ничего не любите больше своей музыки. Я усмехаюсь. Как же она права. Музыка заменяет всё. Практически всё. Хотелось бы, чтобы со временем она затмила и это тянущее чувство в груди. *** Этот тур неуловимо отличается от предыдущих. Казалось бы, та же Америка, те же переезды, те же сценарии, да только вот мы, очевидно, уже другие. Вечером после очередного концерта я в совершенно выжатом состоянии вваливаюсь в гостиную на третьем этаже, который мы полностью сняли. Падаю на диван, закидываю ноги на спинку. Сейчас отосплюсь, а завтра будет новый концепт и опять усталость от которой, кажется, и умереть недолго. У меня нет столько эмоций, сколько я выкладываю на сцене. Как можно существовать при таком диссонансе? Со стороны слышатся голоса и смех. Это Билл о чём-то увлечённо болтает с Ронни. Языки заплетаются от отсутствия сил, да и ноги они едва переставляют, но это для них никак не повод перестать базарить. Нашли друг друга, одним словом. Вуд хороший парень. Думаю, в ближайшем будущем мы именно его и возьмём на место Тейлора, поскольку нам уже удалось сыграться. Чтобы так сходу – это многого стоит. – Парни, можно потише! – умоляюще тяну я. Они демонстративно фыркают. – Престарелый Китти устал, – слышится комментарий с другого конца комнаты, там, где находится вторая дверь сквозного помещения. Я кривлюсь. Ненавижу когда он меня так называет! – Заткнись, Мик! – рявкаю так громко, как только могу. – Это кто там пропищал? – продолжает издеваться он. Я практически не функционирующей рукой тянусь за подушкой, чтобы запульнуть ей в нагло улыбающегося Мика. К несчастью, она не долетает до него, что вызывает приступ дикого хохота у него и ещё большее желание убивать у меня. Билл с Ронни устраиваются на креслах неподалёку и открывают бутылку шампанского. – Предлагаю отметить удачный концерт! – провозглашает Билл. – Если отмечать каждый удачный концерт, мы сопьёмся, – замечаю я. Просто потому что нужно что-нибудь сказать. – Кит, ты уже, – фыркает Мик. С ним даже не поспоришь. В этот момент позади него вырисовываются две девчонки. Красивые, длинноногие, блондинка и брюнетка. – Опаньки! Дамы! Мик приобнимает их и притягивает к себе. В тумане слышу как они хихикают, вижу его похабную улыбочку. Годы идут, а он не меняется. По-прежнему падок на смазливых групи. Меня этот сорт женщин никогда особенно не привлекал. Кажется, они для тех, кому абсолютно всё равно кого трахать. Никаких тебе эмоций, ничего личного – просто незначительный секс. Назавтра ты не вспомнишь, как она выглядит, а ей, в свою очередь, нужно будет только вписать тебе очередным номером в свой огромный список. Как-то абсолютно бессмысленно. На мой взгляд, должны быть хоть какие-то эмоции, мы ведь не бездушные роботы, а живые люди. Очевидно, для Мика всё иначе. Мне даже думать об этом не хочется. Однако мысли всё лезут и лезут. Я смотрю на девиц, буквально висящих на нём, на то, как он увлекает их куда-то в коридор, чтобы проделать с ними всё, на что хватит фантазии. Мне вдруг становится мерзко. Чёрт возьми, я был для него примерно тем же самым. Так выходит? К горлу вдруг подступает тошнота. Я встаю с дивана, чуть пошатываясь, спешу к выходу. – Эй! – окликает меня Билл. – С тобой всё хорошо? – Да-да, мне просто нужно отдохнуть. – Точно стареешь! Обычно так делал только Чарли. Прийти с концерта и завалиться спать – как скучно! Но сейчас я понимаю, что для меня это лучший и единственный выход. Мой номер встречает меня темнотой, пустотой и бездушной заправленной кроватью, на которую я валюсь прямо в одежде, зарываясь лицом в холодную накрахмаленную отельную подушку, ничем не пахнущую, не имеющую цвета. Вырубаюсь мгновенно, как будто кто-то нажал на кнопку выключения. Только вот проспать до утра, чтобы встать отдохнувшим, бодрым и пришедшем в нормальное состояние мне не суждено. Я просыпаюсь среди ночи. Просыпаюсь от одного из ярчайших ощущений, которые когда-либо меня посещали: пустота. От неё орать, срывая голос, лезть на стены, расцарапать кожу до мяса хочется. Пустота давит вокруг, от неё почти физически больно. Я начинаю задыхаться. В груди невыносимо щемит, давит. С моих губ срывается слабый хрип. Я кое-как скатываюсь с кровати, заплетающимся ногами плетусь в сторону ванной. Свет не включить, руки трясутся и не попадают по выключателю. Плитка под моими ногами ледяная, будто бы впивается в босые ступни, кусает, обжигает холодом. Со второй попытки удаётся включить нашаренный в темноте кран. Слышу мерный звук воды, погружаю под неё руки, брызгаю свежей прохладой на лицо. Не помогает. Вода пахнет чем-то мерзким, химозным, должно быть, тут её нужно очень тщательно очищать. Лбом прислоняясь к гладкой поверхности зеркала, висящего над раковиной. Разумеется, сейчас, когда так темно, в нём ничего не разглядишь, но я и без того знаю, что увидел бы: бледного осунувшегося человека с полубезумный взглядом, пугающими синяками под глазами, искусанными губами. Грёбаная развалина. Мне ничего с собой не сделать, я падаю с оглушительным свистом. Отчаянно надеюсь, что кто-нибудь подхватит меня на пол пути, но этого не происходит. Хоть бы кто понял, насколько со мной всё плохо, сказал нужные слова. Но никто ничего не замечает, не понимает. Разумеется, ведь мы не способны проникать в души других людей. Отхожу от раковины, пока не упираюсь в противоположную стену. Медленно сползаю по ней, закрывая лицо руками. Откуда-то из глубины рвутся рыдания, но даже заплакать не выходит. Нет ничего: ни смысла, ни эмоций, ни надежды на будущее. Мысли только мрачные и пессимистичные. Глупцы люди, которые верят, что их спасут, как бы глубоко их не затянуло. Я тоже сначала был таким. А теперь понимаю, насколько это тупо. Только вот уже поздно спасать себя самого. *** Мик находит меня с утра в том же положении: на полу в ванной, с головой, лежащей на согнутых коленях. Сон у меня неровный, тревожный, поэтому при появлении постороннего он тотчас спадает. – Кит? – он испуганно смотрит на меня сверху вниз. – Что-то случилось? Слишком многое случилось. Господи, да почему сюда пришёл именно он?! – Слушай, уйди, – устало произношу я. Но он не уходит. Маячит рядом, как навязчивое ведение. Медленно присаживается на корточки рядом со мной. Касается плеча. Я спешу отодвинуться. – Доверься мне, – произносит он, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Объясни в чём дело. Я же вижу: что-то не то. Хватит уже молчать. – Мне не нужно, чтобы кто-то решал мои проблемы. Особенно, ты. Мне нужно одно: чтобы он ушёл. Иначе я за себя не отвечаю. – У тебя ко мне какие-то претензии? Я резко поворачиваюсь к нему. Наконец вижу светлые глаза, в которых плещется лишь непонимание. Неужели он действительно не догадывается в чём дело? – Тебе правда интересно это знать? Странно, мне казалось, тебе сейчас совсем не до меня, – слова вдруг начинают литься потоком, я осознаю, что всё же не сдержал себя, но уже не могу это остановить. – Ты же с потрохами продался всей этой тусовке и прочей ебне! Ты же у нас теперь король светских вечеринок, у тебя же полно новых друзей. Как будто нужен кто-то ещё! Мне это надоело. Хватит прикидываться. Ты не обязан причитать надо мной. Вообще, никто ничего никому не должен. То что мы играем в одной группе не значит, что мы должны быть близкими друзьями. Давай признаем что эти времена давно прошли, у всех свои интересы. Мы далеко друг от друга. И это вполне нормально. Голос мой дрожит, когда я произношу эту тираду. Не хочу верить ни единому своему слову, но это чёртова реальность, от которой, как ни крути, никуда не денешься. Пора бы уже признать очевидное. Мик смотрит на меня так, будто я сказал что-то недопустимое. Глаза его широко распахнуты, он часто моргает. Не двигается. Только неотрывно смотрит на меня. – Ты это серьёзно? – наконец шёпотом спрашивает он. – Да, серьёзно. На миг я, конечно, несколько сбит с толку этим его потерянным выражением. Но нет, это всего лишь временный шок, который вскоре пройдёт. Он поймёт, что я абсолютно прав. – И тебе никто не нужен? – Нет, я вполне способен справиться один. Мик медленно поднимается, всё ещё не отводя взгляда от меня. Пятится к выходу. Замирает на несколько долгих секунд у двери. Уже собираясь развернуться и уйти, он вдруг останавливается и неожиданно яростно выдаёт: – Кит! Ты чёртов наркоман! Понимаешь? Ты обвиняешь меня во всём, но ты и сам ничуть не лучше. Говоришь, что я отдалился, продался и всё такое. Но правда в том, что это ты отдалился. Ты вечно под кайфом! Посмотри на себя! Посмотри, во что бы превратил свою жизнь. Твоя жена загибается от наркоты у тебя под носом, Тейлор ушёл от нас тоже отчасти из-за того что ты его подсадил. Хватит, Кит! Ты разрушаешь и себя, и окружающих. Это уже совсем не весело. Он говорит серьёзно, переходит на крик, пытается донести до меня всё это. А я не хочу слушать. Слишком поздно. – Иди, нахуй, Мик. Просто оставь меня в покое. Он-то оставит. Пройдёт неделя, и мы снова будем как бы лучшими друзьями (и снова я буду на месяцы от него сбегать). А вот примириться с самим собой у меня вряд ли получится. ------------------------------------- *Я гулял по городу Я гулял под дождем Мне было хреново И я опять пил. И я стоял у мостов, Где воды темные текут. Болтал с незнакомцем О давно ушедших временах