You get what you need

Said if you need me Why don't you call me Don't wait too long*

1973 Концерт заканчивается просто феерично. Зал вопит, несколько тысяч человек сейчас смотрят на нас, у них на губах наши имена, а в сердцах, надеюсь, наша музыка. Я никогда не был особенно сентиментален, но, чёрт, в такие моменты в груди что-то сжимается от переполняющих эмоций. Энергетика передаётся от толпы, проходит зарядами тока по всему телу. Я чувствую накативший жар, горячую поверхность гитары, которую сжимаю в руках. Визг её струн, разносящийся над всем стадионом, это, пожалуй, лучшее, что мне довелось слышать в жизни. Аккорды и рифы, которые я воспроизводил, вкладывая в каждый звук всю свою душу, так и остались здесь, над этим стадионом. Всё ещё парят в воздухе их отголоски. Рядом, тяжело дыша и счастливо улыбаясь, стоят Чарли с Биллом и Тейлором. Мик же носится по всей сцене, раскланиваясь, вновь и вновь демонстрируя себя бешено орущей публике, подпрыгивая, размахивая руками. Все мы заряжены электричеством. Когда приходит время скрываться со сцены, прощальный рёв толпы буквально способен оглушить. За такие моменты можно и душу продать. За кулисами, напротив, стоит непривычная тишина. Крики зрителей остаются за гранью сцены. Мы вваливаемся в общую гримёрную, наконец ощущая волнами накатывающую дикую усталость. Возникает желание упасть на пол прямо здесь. Так всегда после концертов, ведь, выкладываясь по полной, ты буквально опустошаешь себя и эмоционально, и физически. А исполняя рок, нельзя не выкладываться, ведь в полной отдаче и есть смысл. Исполнитель, зал – всё сливается в единую бурлящую массу, взрывается, разносится на многие мили вокруг. Я с громким выдохом падаю на диван, забрасывая ноги на спинку. Рубашка буквально прилипла к спине, но у меня нет сил снимать её. Билл несётся в туалет, чтобы опустить голову под струи воды и прийти в себя. Тейлор куда-то исчезает со своей подружкой. Вечно педантичный Чарли ищет что-то на столе. А Мик, живописно подскакивая посреди комнаты, пытается стянуть кожаные брюки. Это единственная одежда, которая на нём осталась, потому что от верхней части своего костюма он избавился где-то в середине концерта, запульнув её в гущу беснующихся фанатов. Готов поспорить, они умерли от счастья. – Ты бы хоть гитару отпустил, – усмехается Мик, бросая из-за плеча взгляд на меня. – Не могу. У меня пальцы не разжимаются. Это не метафора. Я действительно рук не чувствую. С такой частотой выступлений мне точно светит скоро срастись в гитарой в одно целое. – Давай помогу. Пышащий жаром Мик подходит ко мне и осторожно вытаскивает инструмент из моих пальцев. – Спасибо, дружище, – искренне говорю я. – А ты не хочешь хоть что-нибудь надеть? Для Мика абсолютно в порядке вещей щеголять перед знакомыми и не слишком знакомыми людьми вовсе без одежды. Постоянно находясь с ним рядом, я его одетого вижу, кажется, реже, чем раздетого. – Мне и так неплохо. Всё же он обматывает вокруг бёдер какую-то тряпку. При ближайшем рассмотрении я понимаю, что это мой шарф. Между тем Мик принимается полотенцем вытирать блестящую от пота шею и прилипшие ко лбу пряди. Я не отвожу взгляда, будто меня приворожили. Выглядит действительно красиво. – Что такое? – не понимает он. Я одёргиваю себя. Совсем крыша поехала, старина Кит? – Ничего. Наконец нахожу в себе силы встать и избавиться от рубашки. Затем дойти до стола, где Чарли, кажется, скоро начнёт всё раскладывать стопками, и выудить свой пакетик с кокаином. Если я сейчас немного на приму – буквально не дойду до двери, свалившись от усталости. – Хочешь? – предлагаю Мику. Он охотно соглашается. Хотя, по-моему, у него итак энергии нечеловеческое количество. Ноздри приятно щекочет, а потом по организму начинает разливаться эйфория. Мик же смотрит на меня и улыбается. – Собираемся у меня через час, – сообщает он. На этот раз мы не хотим устраивать шумную вечеринку, а решили побыть вместе нашей компанией – ребята из группы и несколько ближайших друзей. Это если исключить девочек, которых наверняка позвал Мик. Куда же без них? Я киваю. Через несколько минут возвращается Билл, а за ним спешит наш менеджер, который утверждает, что всё прошло прекрасно. Собственно, мы и сами это знаем. К успеху со временем привыкаешь. Больше нет сумасшедшего экстаза и головокружения. Просто живёшь бок о бок с собственной славой и воспринимаешь её, как должное. *** Голова буквально распухла от огромного количества информации. Слишком много проблем навалилось в последнее время. Концерты, разъезды, записи. Вечная необходимость думать, решать, выбирать. И никуда не скрыться от бесконечного хаоса, потому что дома хаос ещё больший. Собственно, у таких как мы дома толком и нет. Мы проводим в турах большую часть жизни, а если и возникает какое-то подобие жилища, оно вскоре сменяется другим. Одним словом, забот по горло. А теперь ещё и это. Мик, как ни в чём не бывало, сидит напротив и мелкими глотками пьёт кофе, то поднося чашку кофе рту, то отстраняя, чтобы посмотреть по сторонам, ведь ему всё происходящее вокруг интересно. Никогда не мог понять, как он может пить эту бурду с огромным количеством молочной пены, да ещё и с двумя кубиками сахара. Я лично всегда отдавал предпочтение исключительно чёрному кофе без всего. Но, собственно, совсем не в кофе дело. У нас перерыв в студии, где записывается очередной альбом, и мы отправились в ближайшую кофейню, чтобы отдохнуть. Мик как всегда в прекрасном расположении духа. А мне придушить его хочется. Но необходимо сохранять спокойствие. – Скоро дыру во мне прожжёшь, – замечает он безо всякого недовольства в голосе, лишь констатируя факт. Очевидно, конспиратор из меня никудышный, а всё недовольство написано на лице. – Ты придурок, Мик, – наконец не выдерживаю я. Он пожимает своими до невозможности хрупкими плечами, затянутыми в ловящую блики ткань лакированной косухи безумного фиолетового цвета. – По жизни или по определённым причинам? Он никогда не был способен к серьёзным разговорам, что сейчас меня окончательно выбешивает. – Посмотри на себя и сам поймёшь, – огрызаюсь, нервно закуривая. От привычного вкуса сигареты во рту не наступает обычного спокойствия. Я резко затягиваюсь, так, что не успевший остыть дым обжигает горло. У Мика, наконец, тоже кончается терпение. Он хмурится, смотря на меня, поджимает губы. – Ты сейчас ведёшь себя, как истеричная баба, которая дуется и не хочет объяснять в чём дело, – выдаёт он. – Тебе действительно нужно объяснять? Что ж, пожалуйста! Я всовываю ему в руки газету, которую прочитал сегодня утром и сейчас предусмотрительно захватил с собой. Разумеется, мне давно стоило бы догадаться. Слепой осёл! Смешно, но новость меня шокировала. Быть может, если бы речь шла не о Мике, не о моём лучшем друге, я бы и не обратил никакого внимания. Но тут... Он всматривается в фотографию не слишком хорошего качества, которая размещена на первой странице. А потом вдруг усмехается. У меня буквально сносит крышу. Опять усмешка! У него она на все случаи жизни. – Твою ж мать! Ты считаешь, что это смешно?! Мои руки, унизанные многочисленными перстнями, упираются в край столешницы, а я весь подаюсь навстречу Мику. Возможно, я слишком эмоционален. Но сейчас чувства не позволяют мне мыслить трезво. – Успокойся, Кит, – говорит он с самым спокойным выражением лица, какое я только у него видел. – Нет никакой катастрофы, хватит паниковать. Газета шлёпается на стол между нами. Признаться честно, я едва его узнаю. И мне не нравятся эти изменения. Мик абсолютно потерял тормоза. Он спокоен, как будто это не его фото с головой на коленях у Дэвида Боуи разлетается по всему Лондону. Будто не про него распускают многочисленные слухи, строчат скандальные статьи. Разукрашенный, сверкающий и переливающийся всеми цветами попугай Боуи мне никогда не нравился. Скорее, вызывал стойкую антипатию. И что в нём нашёл Мик, я тоже никогда не мог понять. Парень, конечно, талантлив, но ведь пустышка же в остальном! Зачем он Мику? Я и сам понимаю, что мои рассуждения глупы. В конце концов, мне стоило бы поближе познакомиться с Боуи, прежде чем делать выводы, я ведь сужу только по внешней оболочке и по тому, что говорят. Но дело даже не в Боуи. Собственно, на него мне наплевать. А вот Мик... Наверное, мне страшно потерять его. Он меняется, ничего с этим не сделаешь. Меняется и его внешний вид, и поведение, и отношение к людям, к друзьям. К чему дикое количество блёсток, тонны макияжа на лице, идиотские платформы на ногах? Это ведь совсем не его. Мик Джаггер никогда не пытался вписаться в ряды модников, не ставил главной целью своей жизни посещать все гламурные вечеринки. Теперь же всё изменилось. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мы просто сидели у кого-то в гостиной, пили пиво и болтали о ерунде. Мне хочется, чтобы самый близкий человек был рядом со мной, а не с кем угодно, кроме меня. Но он, видимо, ни о чём не догадывается. Или ему всё равно. – Скажи мне одно: это правда? Я испытующе смотрю на него. Он бесстрастно пожимает плечами. – Ну да. Отвечает так, будто в этом совершенно нет ничего особенного. Общаться с Боуи, проводить с ним куда больше времени, чем со старыми друзьями – это ещё куда ни шло. Но неприкрыто спать с Боуи – это разве Мик? Я никак не могу понять, чем всё это вызвано. – Ты педик? Я никогда не был гомофобом. Но тут идёт речь о моём лучшем друге, который сейчас буквально переворачивает мой мир. – Нет, совсем нет. Даже так. Ему просто весело, он просто тусуется, просто спит с кем попало. Для него нет ничего серьёзного. Всё предельно просто. И это я здесь чёртова истеричка, которая устраивает драму на пустом месте. Мик, конечно, смотрит на меня сейчас, как на сумасшедшего, не понимает, в чём причина такой реакции. Я и сам не понимаю толком. Единственное, что я сейчас чувствую: сумасшедший страх лишиться Мика и какую-то начинающую тянуть боль внутри. На секунду мне становится невозможно мерзко, когда я представляю, как он лежит в постели с Боуи, на скомканных простынях, стонет под его руками и губами, твердит его имя. Встряхиваю головой, стараясь отогнать навязчивую картину. Вот это уж точно совсем не моё дело. Что-то слишком интимное и чужое. Почему меня всё это так беспокоит? Человек напротив с нелепыми голубыми тенями на веках, выглядящий как клоун, – он вообще мой? Мой Мик? – Перестань, пожалуйста, смотреть так осуждающе. Знаешь, у всех у нас свои заскоки. И у всех своя жизнь. Я сплю с Дэвидом, окей. А ты, Кит, сидишь на героине. Реально сидишь. На мой взгляд, подобное куда проблематичнее. А героин здесь при чём? – Это моё дело, – отрезаю я. – А моя личная жизнь – моё. Мне неприятно, что мы, кажется, начинаем ссориться. Мик надувает губы, как обиженный ребёнок, и я наперёд знаю, что сейчас он начнёт разыгрывать эгоизм, ущемлённую гордость и упираться до умопомрачения. Что ж, я тоже умею качать права. Я не добрый и хороший. У меня закончилось терпение. – Слухи о тебе бросают тень на всю группу. У нас другой имидж. – А ты приходишь на репетиции под кайфом. Вот и прекрасно. Вот и поговорили. К подобному приводят все попытки выразить Мику своё недовольство чем-то. Он никогда не приемлет даже мысли о том, что может быть неправ. Мик бросает в кофе ещё один кубик сахара. Представляю, каким приторно-гадким станет напиток. Да хрен с ним, с кофе. Хрен с ним с Боуи и со всеми другими, в конце концов. Я вдруг ощущаю огромное расстояние между нами. Хотя стол и не так велик. С грохотом отодвигаю стул и резко встаю. Мик удивлённо смотрит на меня. – Послушай, Кит, ну нельзя же... Однако я его не слушаю. Размашистым шагом спешу к выходу из кафе, оставляя его позади, сбитого с толку и ничего не понимающего, бросив напоследок короткое и яростное:"Просто иди нахуй". Улица встречает меня гудящими машинами, проносящимися мимо незнакомцами и разогретым асфальтом. Я вдруг ловлю себя на мысли, что дело совсем не в имидже группы, не в моде, не в беснующемся Лондоне. Дело в причине, по которой меня вдруг стала так заботить жизнь Мика. Или всегда заботила? Не важно. Главное, что меня это сильно пугает, заставляет на секунду замереть постели улицы и шумно выдохнуть. Позже, вернувшись в студию, мы, конечно, помиримся, как это обычно бывает. Да только чувство тяжести в груди у меня ничуть не уменьшится. *** В полутьме гостиной я вижу вырисовывающийся на диване силуэт. Это Анита спит. Или находится в глубокой отключке. Не помню, когда в последний раз видел её не под кайфом. Половицы скрипят под моими ногами, когда я прохожу вглубь комнаты. Затем я чувствую мягкую поверхность персидского ковра. Как же давно меня не было в собственном доме. Только-только примчался сюда, да и то буквально на пару дней. Анита не слышит моих шагов. Они ничего сейчас не услышит, даже если здесь из пушки кто-нибудь выстрелит. Я вдруг ощущаю, как мне становится от самого себя противно. Грёбаное ничтожество! Я не могу спасти собственную жену, как не могу спасти и себя. Я обещал заботиться о ней и о наших детях. Почему всё пошло не так? Когда Анита была с Брайаном, она была постоянно весёлой, энергичной, в глазах её светилось множество эмоций. Кажется она была счастлива. Я же не способен сделать её счастливой. И от этого мне чудовищно плохо. Я вижу, как мы оба катимся по наклонной. Медленно подхожу к ней, опускаюсь на колени возле дивана. Стараюсь вести себя тише, хотя и уверен, что она не проснётся. Осторожно беру тонкое запятие, рассматриваю руку. Вижу вздувшиеся вены со следами уколов. Такие же, как у меня самого. Прости, детка. Прости, что не смог помочь нам обоим. Прости, что моей любви, видимо, оказалось мало. Или она просто странным образом направилась в другое русло, привела только к постоянному самоистязанию. Проклятье! Мне действительно хотелось нормальную семью. Несколько лет назад я по своей наивности решил, что это возможно. Что ж, у меня красавица-жена, двое прекрасных детей. Это внешняя сторона. У меня жена точно такая же наркоманка, как я, и дети, которых я практически не вижу. Марлон вечно спрашивает:"Где папа?" И едва ли кто-то ему ответит. Сейчас поздно пытаться понять, как всё до этого дошло. Одно ясно: быть рок-звездой не так беззаботно и великолепно, как может показаться со стороны. У всего есть оборотная сторона. У нашей жизни тоже. И то что когда-то было безоблачно-прекрасным, обращается в сущий кошмар на яву, где ты тонешь в своих зависимостях, проблемах. Я бреду на кухню, зажигаю одиноко висящую над столом лампочку, которая неровно мигает и, кажется, вот-вот погаснет. В холодильнике абсолютная пустота. У меня совсем нет уверенности, что в этом доме вообще кто-то питается. Я ставлю чайник. Не знаю зачем, мне ведь совсем не хочется чаю. Скорее, это из желания сделать что-то нормальное, должное. Под звук его кипения начинаю рыться в крайней тумбочке. Наконец нахожу то, что мне нужно. Удивительно, всё на месте, Анита, очевидно, не нашла. Или запасы были куда больше? Мне не вспомнить. Смотрю по сторонам в поисках необходимого предмета. Наконец понимаю, что ничего подходящего нет, и вытаскиваю из джинсов ремень, которым перетягиваю руку, зажимая кончик зубами, стараясь максимально натянуть. Расплавляю героин на ложке. Завороженно гляжу на этот процесс, будто это единственное, что в жизни важно. Собственно, через пару минут так и будет. Шприц неприятно холодный. Он касается моей кожи, протыкает её. Тонкое серебристое жало входит в голубоватую дорожку вены. Медленно погружается в неё. И мне наконец-то хорошо. Потому что до этого было невообразимо плохо. Перед глазами всё плывёт, приобретает новые оттенки. Мир окрашивается в более яркие краски. Идеальная страна чудес, где у меня всё прекрасно. Я кое-как добираюсь до спальни, находящейся за углом, валюсь на кровать, не удосужившись ни зажечь свет, ни снять ботинки, ни откинуть покрывало. Лежу в темноте, гляжу в однотонный потолок. А в голове слышится знакомый голос. Этого ещё не хватало? Зачем, Мик, ты пробрался даже в мою эйфорию? Слишком жестоко. *** Наша цель: создать хоть что-нибудь. Но мешает кризис в группе, с которым мы сейчас вынуждены существовать. По мнению Чарли наши проблемы в "двух мудаках, которые не могут перестать тявкаться, как две шавки". Именно так он и сказал. Это произошло в тот момент, когда мы с Миком в очередной раз наорали друг на друга. Теперь и не вспомнишь, в чём была причина конфликта. Подобные ситуации обостряются, уже все заметили. Разумеется, со своими внутренними проблемами нужно справляться самим и не вредить коллективу, да только это невозможно, учитывая, что мы должны целые дни проводить вместе. И так перерыв был слишком долгим. Я укатил на Ямайку, Мик неустанно гулял по вечеринкам, а Чарли с Биллом и Тейлором молча принимали ситуацию с затянувшимся отпуском, пока, наконец, не заявили, что пора бы нам собраться, если мы всё ещё группа. Остальные участники процесса тоже проснулись и начали твердить, что необходимо возвращаться к работе, ведь наши рейтинги могут упасть. Отчего-то это больше не кажется мне катастрофой мирового масштаба. В конце концов, я всё же вернулся в Англию, оставив дома невменяемую Аниту, которая обычно повсюду сопровождала меня, но сейчас оказалась совсем не в состоянии. Дети, благо, не с ней, а в надёжных руках нянь, воспитателей и целого штата прислуги. Увы, всё что я мог сделать. И вот, мы сидим и пытаемся придумать концепцию нового альбома. Ещё никогда творчество не давалось так тяжело. У кого-то есть какие-то намётки – идеи для пары песен, но это ничтожно мало. Мы обосновались в Лондонской квартире Мика, где он сейчас толком не живёт, предпочитая загородный дом. Здесь с давних пор царит бардак. Однако это, в общем-то, не критично. Мы сидим в не слишком большой гостиной. Я полулежу прямо на пыльном ковре с геометрическим узором, Чарли оседлал подозрительно скрипящий стул, Тейлор с Биллом развалились на диване с выпирающими пружинами, а Мик меряет шагами комнату, ведь он не может не находиться в постоянном движении. Звук его шагов отражается от стен. Дом старый и окустика здесь хорошая, что в данный момент совсем не является плюсом. – Не мельтеши, – устало произношу я. – И без тебя голова болит. – Мне так лучше думается! – заявляет он, даже не взглянув на меня. Чарли закатывает глаза. Атмосфера напряжённая. Посреди валяется гора упаковок от чипсов, пустых банок из-под пива, окурков и прочего мусора – единственное, что мы за сегодня произвели. – Кто-нибудь, откройте окно, – устало тянет Билл. Действительно, духота невозможная. Ничего не спасает. Хоть всю одежду себя сними – в лёгких воздуха больше не станет. – Самому сложно? Я не могу себя сдерживать. Вечно огрызаюсь. Эта агрессия неконтролируема. Мик бросает на меня злобный взгляд. – Не пойти ли тебе к херам? – шипит он. – Эй, ребят, уймитесь! – прерывает нас Билл. Сам встаёт подходит к окну и распахивает его. Я, сидящий к нему ближе всего, сразу чувствую волну жара. – Чувак, там температура ещё выше, чем в комнате. Билл издаёт разочарованный стон и поспешно захлопывает окно. Чёртово лето! Право же, лучше уж дождь, чем эта парилка. Я тянусь за холодным пивом и жадно прикладываюсь к нему. Вижу Мика, который привычным жестом взлохмачивает волосы, а потом с разбегу плюхается на пол, принимая странную неопределённую позу. Кажется, я выучил все его движения наизусть и иногда даже ловлю себя на том, что начинаю невольно повторять некоторые из них. Что б тебя, Мик! Ты буквально въелся в меня, впитался в кожу, струишься по венам. Такое происходит, когда люди слишком близки, слишком долго знакомы, слишком много времени проводят вместе. Эмоциональная зависимость. И не только это. Джаггер бесит неимоверно. Сейчас отчего-то хочется ему врезать. А ещё наорать. А ещё резко прижать к себе. И последнее меня дико напрягает. Я много раз задавался вопросом когда это началось, копался в себе, да только всё тщетно, ответа не было. Мне в голову приходили тысячи причин, по которым это не могло произойти ни при каких обстоятельствах. А вот причин по которым всё же произошло не было. В конце концов я решил принять всё, как есть. И как-то жить с тем, что у меня, кажется, чувства к своему лучшему другу. Мне это вполне удавалось долгое время, я ничем себя не выдавал и старался поменьше терзаться, зная, что всё равно это ни к чему не приведёт. Влечение к Мику, ставшее со временем совсем не дружеским, было принято мной как данность и засунуто куда подальше. Оно теплилось в глубинах души, иногда лишь отзываясь мучительной нежностью. Но сейчас всё вышло из под контроля, вырвалось наружу и я не могу с этим справиться. Пялюсь на него, стремлюсь к нему, бешусь, радуюсь, дышать не могу. И, кажется, даже ревную. Вот уж что совсем ненормально. По крайней мере, раньше я нормально относился к его бесконечным пассиям, к его жене. А вот с появлением Боуи и ему подобных всё изменилось. Мне больно видеть Мика с другими. – Хэй! Кит, ты чего завис? – раздаётся над ухом голос Тейлора. Мы все всегда зовём его по фамилии, даже мысленно, потому что два Мика в не слишком большом коллективе – это затруднительно. К тому же, Джаггера всегда везде слишком много. Я выхожу из транса и понимаю, что уже минут пять витаю в своих мыслях. Встряхиваю головой. Серьга в ухе, кажется, запутывается в порядком отросших волосах. Спешу её высвободить, потому что тянет отрезвляюще больно. – Всё нормально. Просто задумался. – Знаете, – Мик со значением дела поднимает голову, а на лице его выявляется просветлённое выражение, – кажется, у меня есть несколько идей. Ещё бы. С его-то энергией немудрено, что он всегда способен что-то придумать. Ведь его не занимают другие переживания. *** Мир вокруг вращается. Вращается так, будто мы несёмся на американских горках, нас мотает в разные стороны, переворачивает. Знакомый интерьер огромной гостиной в загородном доме Мика плывёт перед глазами. Я вот-вот перестану замечать предметы мебели, а стены сольются с потолком и полом. Вокруг чудовищно громко. Все кричат, хохочут, не замолкают ни не секунду. Или это у меня в ушах шумит? Пожалуй, дополнять ассорти из водки с шампанским и портвейном ещё и кокаином – это слишком. Особенно, учитывая количества выпитого и вынюханного. У меня есть грандиозный талант: практически не пьянеть. Однако сейчас даже он меня подводит. Я хватаюсь за стену. Чёрт, в этом помещении слишком шумно, душно, а ещё выхода не видно. Мне приходится буквально привалиться к несчастной стене, чтобы не упасть. Дабы отвлечься от бесконечного вращения вокруг меня, я задумываюсь о том, что мы вообще празднуем. И никак не могу вспомнить. Это уже совсем плохо. Держись, Кит. На пьяную голову приходит весьма нелепая идея: разыскать Мика и попросить его напомнить, в честь чего мы закатили такую безумную вечеринку. Он должен помнить. Мик никогда не забывает, что именно мы отмечаем (если, конечно, имеется повод, что совсем не обязательно). Единственное, не слишком понятно, как в таком состоянии я могу искать Мика, если даже не способен стоять на ногах? Беспомощно оглядываюсь. Большинство лиц смутно знакомо, да только не сообразить кто есть кто. Наконец обнаруживаю вдалеке знакомую макушку. Он, не растеряв привычной харизмы даже в не самом адекватном состоянии, стоит в окружении толпы людей и что-то вдохновлённо вещает. Я решаю во что бы то ни стало пробиться к нему. Пару раз натыкаюсь на кого-то, слышу собственные отборные маты, едва не падаю. Голова продолжает безумно кружиться. На середине комнаты мне начинает казаться, что я не дойду. – Кит! – окликают меня. Чарли оказывается рядом именно в тот момент, когда я опасно покачиваюсь, и подхватывает меня за локоть. – А! Это ты, старина! В данный момент я более чем рад его видеть. Чарли, как всегда, самый трезвый на всеобщем празднике жизни. – Ты бы присел, – советует он. – Совсем с ног валишься. Я с усердием мотаю головой и пространно показываю куда-то в ту сторону, где находится Мик. Чарли всегда хорошо понимал людей. Да и несложно догадаться, кто мне нужен. Дело в том, что мы почти всегда с ним вместе, даже сейчас, когда отношения между нами несколько накалились. Ребята в группе часто шутят, что мы как сиамские близнецы. Мы с Миком лучшие друзья с ранней юности, нам не нужно ничего говорить, чтобы понимать друг друга. Придумывая что-то новое, мы вечно мыслим в одном направлении и один дополняет другого. Это один из удивительных случаев предельной душевной близости, когда тебе повезло найти действительно "своего" человека. То что между нами – это не просто дружба. Нечто ещё более крепкое, сильное, неразрывное. – Ладно, давай я тебе помогу. Сердобольный Чарли помогает мне преодолеть оставшуюся половину комнаты. Я готов буквально его расцеловать. – Принимай нашего алконавта, – усмехается Чарли, передавая меня Мику, который для надёжности тотчас поддерживает меня, положив руку куда-то в район талии. От такого, казалось бы, невинного прикосновения меня всего прошибает электрическим током. Хорошо, что я в столь неадекватном состоянии, что любые странности моего поведения окружающие спишут на чудовищную смесь разнообразных веществ в моём организме. – Какие люди, – хихикает Мик. – Боже, да ты ведь тоже шатаешься, – возводит глаза к небу Чарли. – Нет, всё, я умываю руки. Давайте сами, ребята. Он скрывается в неизвестном направлении. Что ж, оно и лучше, никто не начнёт читать нотации. – Слушай, у пацанов закончилась травка. Надо сходить на кухню и принести ещё. У меня там в шкафу заначка. Пойдём со мной? – С тобой куда угодно, – бормочу я. – Вот и чуденько! "Чудненько". Я прячу усмешку. Вечно он со своими глупыми словечками, которые, тем не менее, от него звучат с каким-то необыкновенным обаянием. Для надёжности хватаясь друг за друга, мы идём на кухню, попутно вечно спотыкаясь, громко смеясь. Дорога занимает у нас достаточно много времени, хотя бы по причине того, что уже в коридоре Мика разбирает дикий приступ хохота. Он хватается за живот, сползает по стене. Я и сам едва сдерживаясь, чтобы откровенно не заржать как конь, бросаюсь его поднимать, едва не падаю сверху. Наконец мы вваливаемся в неосвещённую кухню. Очевидно, о существовании света в этот момент нам не вспомнить. – Ну и? Где трава? – интересуюсь я. Мик снова смеётся. – Знаешь, я забыл. – Дебил, – громко фыркаю я. Начинаю в темноте пробираться куда-то вперёд. Наконец вижу перед собой что-то большое и ощущаю гладкую холодную поверхность. Холодильник. Мик двигается за мной. – И что нам теперь делать? – задаю достаточно глупый вопрос. – Ничего. Мы молчим. И в молчании этом начинает происходить нечто необъяснимое. Я по нелепой случайности оказываюсь зажатым между пышащим жаром Миком и прохладной гладкой поверхностью холодильника. Весьма неловкая поза. Учитывая, что он буквально накрывает меня своим телом. Его руки расположились с двух сторон от моей головы. Видимо, его тоже шатает, вот он и схватился за ближайшую доступную вертикальную поверхность. Ничего личного. – Тебе удобно? – невинно интересуется он. Я поднимаю на него взгляд. В потёмках видны его влажно блестящие глаза с расширенными зрачками. Чувствую себя идиотским загнанным кроликом. – Да... Вполне, – издаю нервный смешок. Мик вдруг наклоняется ко мне. Дышит мне в лицо. – А так? Что всё это значит? Внутри меня закипает паника. Если у тебя, Мик, всё в порядке, у меня вот совсем нет. И если тебе нормально, это не значит, что мне так же. Я, конечно, абсолютно не в адеквате, но даже сейчас понимаю, к чему такая близость с ним может привести. Мик чертовски заводит. Сейчас, когда от него несёт виски и он произносит откровенный бред, весь горит, а дыхание у него напоминает раскалённую лаву, я ощущаю поднимающееся изнутри неконтролируемое возбуждение. Нужно выбираться из этой ловушки. – Может, ты меня отпустишь? – Не могу. Надеюсь, это было в физическом смысле. Мик вдруг резко роняет голову мне на плечо. Я забываю, как дышать. Что ты делаешь со мной, твою ж мать?! От его волос пахнет шампунем. Это весьма глупо: покупать шампунь с ароматом цветов, как какая-то девчонка. С другой стороны, от него волосы такие мягкие. В задумчивости я зарываюсь рукой в его густые темные кудри. Пытаюсь думать о чём-то отвлечённом, а мыслями всё равно возвращаюсь к Мику. Он ещё сильнее заваливается на меня. Уснул там что ли? Вдруг его колено проскальзывает между моих ног. Это уже совсем двусмысленно. Слишком близко, слишком интимно, слишком невыносимо. Пространство вокруг неумолимо сжимается, перед глазами темнеет, а сердце стучит. У меня явный передоз. Передоз Миком. Он, конечно, не понимает, что делает, но я-то знаю, что сейчас будет. Ведь со мной это уже давно. – Кит? – раздаётся в тишине его голос. – Ч-ч-что? Мне нечем дышать, реально. Мир поплыл перед глазами. Ощущаю только запах Мика и его непосредственную близость. Спасите меня, кто-нибудь. – А у тебя стоит. Я бы хотел провалиться на этом месте. Случилось то, чего следовало больше всего бояться. Я всегда был уверен, что никто ничего не узнает о моих тайных чувствах. И в первую очередь было необходимо, чтобы не догадался Мик, ведь это конец. Быть может, он и спал с Боуи, но всё же Мик по женщинам. По крайней мере, неожиданно открывшаяся любовь лучшего друга точно не окажется для него хорошим сюрпризом. А я и никогда не хотел этого. Мик – сама ненадёжность, а я слишком сильно привязываюсь к людям. Но сейчас всё летит в пропасть. Потому что он всё же почувствовал цену моей "дружбы". Что же будет? Мик поднимает голову. Его лицо совсем рядом. Я чувствую его дыхание, буквально ощущаю тепло замерших в паре миллиметров от моих его губ. – Не переживай, – шепчет он. – У меня тоже. И я перестаю что-либо понимать, мой мозг напрочь лишается способности нормально функционировать. В бедро мне действительно упирается чужая эрекция. Его губы врезаются в мои, он сминает их в каком-то яростном животном поцелуе. Я, разумеется, подобного не ожидал. Лишь раскрываю рот и тупо моргаю. О подобном я и мечтать себе запрещал. Может, это всё мне видится в пьяном угаре? Но всё же Мик реальный. Я наконец начинаю отвечать на поцелуй, пытаюсь за краткий миг вкусить его как можно больше, зная, что на этом всё закончится, но даже такой мимолётной ситуации хватит, чтобы разрешить всё. Но сейчас наплевать, что будет дальше. Мик что-то неразборчиво стонет мне в губы, мои руки хватают его за талию, скользят по спине, а он выгибается мне навстречу. Дурман, в котором мы оба находится, смазывает границы допустимого. Ты начинаешь верить, что тебе можно всё. Его язык даже в таком состоянии способен творить фантастические вещи. Ни с одной женщиной у меня не было таких крышесносящих поцелуев. Есть во всём этом что-то первобытное, возводящее желание в безумие. Я резко толкаю Мика к стене напротив, едва не спотыкаясь, прижимаю его к ней изо всех сил. Воздух в лёгких заканчивается и я, оторвавшись от мягких податливых губ, начинаю спускаться ниже. Вкус его кожи. Меня долгими бессонными ночами мучил вопрос: какой он? И сейчас я наконец-то могу ощутить. Чуть солоноватый, как вода в искрящемся Средиземном море. – Прости Мик, – шепчу, покрывая поцелуями его лицо, шею, острые ключицы. Он вдруг на секунду отстраняет меня и заглядывает мне в глаза. Так темно, что сложно рассмотреть, насколько у него взгляд осмысленный. По крайней мере, Мик способен говорить связно: – Никто не узнает, мы здесь одни. Давай сделаем то, чего хочется нам обоим. Эти слова окончательно лишают меня рассудка, и я набрасываюсь на него с новой силой. Дальше всё происходит исключительно на уровне инстинктов, ведь со мной такого не было ни разу (и я стараюсь не вспоминать про Мика и Боуи, про Мика и ещё неизвестно кого). Мои руки уже под его футболкой. Ощущают потную горячую как при лихорадке кожу, выпирающие рёбра. Мы в тумане, но Мик-то настоящий. Он сам начинает стягивать одежду с себя и с меня. Но не будет же он в самом деле... Его ладонь скользят вниз по моей груди. Внутри всё сжимается, я втягиваю живот от напряжения, ощущаю внутри затягивающийся узел. Его руки на кромке моих джинсов. Он тянется к ширинке. Я сдавленно охаю и перехватываю его руку, наверняка смотря с ужасом. – Но нельзя же... – Заткнись. Всё можно. Звуки едва доносятся из гостиной, где царит вечеринка. Они за плотной завесой стен, дверей и пространства, поэтому на пустой кухне тихо. И в тишине раздаётся звук расстёгивающейся молнии. Мик медленно опускается вниз. Его губы там, где только что были руки, касаются моего тела, неумолимо спускаются вниз. Я хватаюсь на несчастный холодильник, чтобы не упасть. Мик поднимает взгляд, и я вижу на его лице выражение безграничного желания. А в следующий миг мой колом стоящий член в его руках, как и всё моё существо, которое абсолютно в его власти. Мик пошло ухмыляется, а мне хочется взвыть. Его язык касается моей плоти, проходится по всей длине. – Боже, – выдыхаю я. Его пухлые губы смыкаются на головке, раздаются сладострастные непередаваемые звуки. Жар приливает к моему лицу, я готов умереть прямо здесь и сейчас. Иногда чувствую его зубы, с которыми он никак не может справиться, явно по причине того что в подобных делах у него опыт явно не велик. Однако всё это ерунда по сравнению с тем, насколько мне хорошо. Он двигается вперёд, заглядывает всё глубже и глубже. Это просто охуенно. Я не сдерживаюсь, начинаю подаваться вперёд бёдрами, буквально насаживая его на себя. Запоздало думаю, что он такими темпами подавится. Меня вставляет так, как не вставляет ни от какой наркоты. Приближается высшая точка невозможного кайфа. – Мик, я сейчас... – рвано шепчу, не в силах говорить внятно. Пальцы сильнее вцепляются в холодильник, ноги подкашиваются. Приближается разрядка. И вдруг я чувствую пустоту. Опускаю взгляд вниз и вижу, что Мик выпустил изо рта мой член, а теперь облизывается с непередаваемым выражением лица. Не сдерживаю отчаянного разочарованного стона, инстинктивно погружаю руку ему в волосы, пытаюсь вернуть его обратно. – Не всё так сразу, – шепчет он. Это слишком жестоко. Я ведь был совсем на грани. Из глотки вырывается откровенное хныканье, я едва узнаю свой голос. Мик резко поднимается, снова оказываясь лицом а лицу со мной. В его поцелуе я чувствую собственных вкус. – Ты кончишь только в меня, – слышится его пьяный шёпот. Кажется, я сейчас потеряю сознание. Сам тянусь к ремню Мика, принимаясь судорожно его расстёгивать. Он же, на отрывая взгляда, затуманенного страстью, тянет меня к столу, благо, тот пустой. Я спешу за ним. Срываю с него последние элементы одежды, толкаю к горизонтальной поверхности. Если честно, я плохо представляю, что нужно делать, но желание оказаться в нём и, наконец, кончить, настолько сильное, что я даже не думаю об этом. – Постой, – Мик так и продолжает говорить шёпотом, хотя едва ли кто-то нас услышит. – Нужна смазка. Он резко дёргается к кухонному шкафчику и начинает там копошиться. Неужели он в курсе, что имеется у него на кухне? Наконец Мик находит бутылку оливкового масла. – Это подойдёт, – произносит наконец громко. Голос у него охрип. В следующий миг происходит то, отчего я готов буквально завыть. Бесстыдно глядя прямо на меня, он выливает сколько-то масла себе на руку и начинает растягивать себя пальцами. Есть в этом что-то невозможно возбуждающее, личное, честное. Он не скрывает ничего. И мне хочется думать, что такой он только со мной. Нервно сглатываю, хватаюсь за налившийся кровью член. Нет, это больше невозможно выносить! С рыком бросаюсь к Мику, выхватываю у него проклятое масло, толкаю к столу, буквально бросаю на него. Мик ложится на столешницу торсом, хватаясь руками за её края, а ногами упираясь об пол. Я пристраиваюсь сзади. – Давай, – раздаётся его шёпот. Будь я трезвее, наверное, подумал бы о том, что ему может быть больно. Но желания зачастую лишают нас способности что-либо понимать. Первый толчок. Чертовски узко, горячо. Будто погружаешься в жерло вулкана, готового с минуты на минуту начать извергаться. Мик сдавленно стонет. Боюсь, что это не стон удовольствия. Предпринимаю ещё одну попытку пробиться глубже. Буквально слышу его учащённое дыхание. – Ты в порядке? – Почти. Продолжай. Неудобно. Кости у него торчат повсюду, а ещё так тесно, что, кажется, разорвёшь его изнутри. Я устраиваю руки по две стороны от него, наклоняюсь. Касаюсь грудью влажной кожи на его спине, успокаивающе целую куда-то в плечо, смазанно, судорожно. Внутри всё натянуто струной, которая вот-вот сорвётся с аккорда, но меня с головой накрывает глубочайшая нежность к нему. Я шепчу ему на ухо: – Потерпи. Скоро пройдёт. Прости меня, пожалуйста. Когда я двигаюсь снова, Мик тихо скулит. Это невыносимо. Наверное, нужно остановиться. Но как я могу, когда в нём так неебически нереально? Стараюсь максимально мягко двигаться. Целую Мика между лопаток, умоляю расслабиться. И он действительно пытается. Наконец я чувствую, что могу более беспрепятственно проникать вовнутрь. Он впускает меня. Потому что доверяет. И я вхожу ещё раз и ещё раз. Что-то задеваю внутри. Мик вдруг очень громко и протяжно стонет, переходя на хрип. У меня сердце падает в пятки. – Что такое? Совсем больно? Страх за него перевешивает всё остальное. Я готов тотчас остановиться. – Нет! Нет! – поспешно отвечает он. – Не смей останавливаться, давай же! Блять, это слишком... Я наконец понимаю, что он начал испытывать наслаждение от процесса. Ускоряюсь, долблюсь в него, как безумный. Мик начинает вскрикивать. Всё громче и громче. Да и я тоже. Кажется, сейчас утону, растворюсь в нём. Шум в ушах в разы усиливается, сливается с его криком, перед глазами мелькают цветные блики. – Тише, – еле выдавливаю из себя я, – нас услышат. Сам прикусываю губу, кажется, до крови, железной привкус которой ощущаю в следующий миг, ведь чертовски хочется заорать на весь дом. Кажется, что всё это длится вечность, хотя, на самом деле, не так уж и долго, ведь я изначально был на грани. Взрыв вулкана происходит резко, отчаянно, лава обжигающе горячая, искры летят во все стороны, ослепляют меня. Мик что-то выкрикивает, но я мне не разобрать. На секунду теряю способность слышать, видеть, дышать. Позже, когда непроглядный туман спадает, я опускаюсь прямо на холодный пол, потому что ноги подкашиваются. Я не способен ни о чём думать. Единственное, что рефлекторно отзывается в моём сознании: желание закурить. В кармане моих джинс, валяющихся на полу, находятся сигареты. Мимолётное мелькание яркой спички в темноте и вот, я уже выдыхаю густой дым. Мик медленно опускается рядом, едва не касаясь меня. Часто дышит. Что в таких случаях говорят? На ум, как назло, ничего не приходит Он молча берёт сигарету из моих рук, затягивается, а потом возвращает обратно. Всё, наверное, и без слов ясно. – Какой же я пьяный, – шепчет Мик. А я не нахожусь, что ответить. Не могу даже взглянуть на него. Благо, до меня даже не успевает дойти, что произошло, потому что я чувствую медленное отключение. Нахожу на полу одежду, кое-как натягиваю её на себя. Он тоже одевается в тишине. Мы выходим из кухни. Ступаем неслышно. Не поворачиваемся друг к другу. Будем всё осмыслять потом. А лучше бы вообще не пришлось. Яркий свет коридора больно бьёт по глазам. Откуда-то появляются люди. В дымке, где всё заторможенно, вижу, как две девушки под руки хватают Мика и с громким смехом тащат в противоположную сторону, а он смотрит по сторонам ничего не выражающим взглядом. Их голоса по мере отдаления становятся совсем не слышны. Я же добредаю до кушетки в нише и без раздумий приземляюсь на неё. Перед тем как отключиться, я не успеваю подумать ни о чём. *** Пробуждение отзывается сухостью во рту, дикой болью, насквозь будто бы иглой пронзающей голову, ломкой в суставах. Мне буквально на пошевелиться. Я издаю какой-то невнятный стон. Постепенно начинаю понимать, что заснул прямо в коридоре в гордом одиночестве. Нелепее места не придумаешь. Медленно сажусь, ощущая на секунду, как всё вокруг совершает резкое вращение, будто переворачивая меня вниз головой, а потом возвращая назад. Чёрт... Кое-как встаю, для надёжности держась за стену. Движение через силу по дому Мика начинает напоминать мне о вчерашнем дне, хотя в моём сознании он ещё кажется слишком смутным. Не помню, что вчера пил, курил и принимал, но, такое ощущение, что это было нечто крепкое, поскольку у меня реально провалы в памяти. На ум приходят только отрывочные моменты. Тем не менее, то, что я в доме Мика, где вчера была сумасшедшая вечеринка, для меня ясно. Хотя бы потому что мне то и дело приходится обходить кого-то вырубленного прямо на полу, спотыкаться о пустые бутылки и ещё невесть что. В гостиной царит пустота. Здесь лишь спёртый воздух. Окна, конечно, никто открыть не удосужился. Ни одной живой души вокруг, хотя, судя по пробивающиемуся из-за плотных бордовых штор яркому солнечному свету, сейчас уже куда больше полудня. Неужели я очнулся первым? Меняю направление в сторону кухни. Мне нужно выпить хоть что-то, потому что иначе от сухости во рту меня просто вывернет на изнанку. Там царит ещё больший бардак. Я еле пробиваюсь к холодильнику. Внутри он девственно чист и бел как снег. Лишь последняя бутылка водки одиноко ютится в дальнем углу. Однако при одной мысли об алкоголе я ощущаю рвотные рефлексы. Приходится пить воду прямо из-под крана. Она ужасно гадкая на вкус, с привкусом типичного английского болота, но всё равно. Сзади слышится скрип чьих-то шагов. Я резко оборачиваюсь. На пороге, потирая глаза и широко зевая, стоит Мик в халате нараспашку. Вид у него весьма потрёпанный, хотя я и сам, наверное, не лучше. На голове хаос, глаза опухли, вчерашняя косметика осыпалась. – Какие люди! С добрым утром, – тянет он. Горький сарказм. – Ага, с добрым, – бурчу я. Мик, повторяя мою ошибку, открывает холодильник. – Там ничего нет, – спешу предупредить. – Вот дерьмо. Одним предложением он описал моё состояние этим утром. Мик медленно бредёт к окну, распахивает его, впуская в комнату воздух, с наслаждением втягивая его в лёгкие. Жаркое лето сменилось осенью и теперь хоть как-то можно жить. – Круто вчера погуляли, – задумчиво произносит он. – У меня вообще память отшибло. Не припомню, чтобы со мной такое случалось в последние годы. Со временем организм способен принимать в себя больше и больше, времена зелёной юности, когда выносило с двух стаканов водки, давным-давно прошли. – Ты такой не один, – мрачно сообщаю я. Хочу сказать ещё что-то, но резко замолкаю. Потому что весь кислород изнутри разом вышибает. От неожиданности хватаюсь за подоконник, чтобы не грохнуться. Накатывает воспоминание. Яркое, совершенно точно настоящее, больное, как ножевое ранение в груди. С ужасом смотрю на Мика. Он в этот момент полусидит на большом дубовом столе. А ко мне приходит осознание, что вчера мы тоже здесь были. И этот стол... Блять. Перед глазами всё плывёт, я на секунду зажмуриваюсь, пытаясь отогнать подступающие образы. – Что с тобой, Кит? Тебе плохо? Этот голос. Чёрт возьми... Ни с чем не спутаю. Именно его голос, стонущий, кричащий всё ещё слышится в моей голове. Я вспоминаю всё, что произошло вчера. Отворачиваюсь, только бы ненароком не взглянуть на Мика, начинаю пятиться к выходу. Глупо, по-детски. Но других вариантов отступления нет. – Кит? Что происходит? В его голосе нотки испуга, абсолютного непонимания. И хорошо, что не понимаешь. Очень хорошо. Пускай так будет и дальше. – Знаешь, мне пора. Нужно уехать домой. Извини. Ну ты же всё понимаешь, дружище. Увидимся скоро... Созвонимся... Я тараторю, не контролируя поток всего бреда, который произносит мой рот. Рот, на котором вчера были невообразимые губы Мика. И не только там они были. Недумайонём. Несмотринанего. Он провожает меня уливлённым взглядом, явно задаваясь вопросом, здоров ли я. Но когда я уже близок к спасительному выходу, вдруг окликает: – Послушай, я вообще-то хотел поговорить о... Моя паника достигает предела. На этих его словах я резко ныряю за дверь и буквально бегу по коридору. Самые дурацкий поступок в моей жизни, который оправдан только тем, что должен был предотвратить катастрофу. Понятия не имею, что Мик хотел сказать мне. Но у меня тотчас возникла страшная мысль: что если он тоже вспомнил? И если так, мне надо поскорее сматываться. Обсуждать произошедшее бесмысленно. Он сошлётся на пьяное безумие. Я же не смогу ему в глаза лгать и выдам свои истинные чувства, что погубит нашу дружбу. Нет, этого допустить нельзя. Даже если Мик и помнит, он в скором времени забудет. И мы больше никогда не вернёмся а этой теме. Так будет лучше для всех. Моя машина припаркована у него во дворе, где плотно толпится огромное количество других автомобилей. Пробраться между ними сложно. Но мне необходимо выехать отсюда! Усевшись в нагретый пахнущий кожей салон и судорожно схватившись за буквально обжигающий руль, я принимаюсь крутить такие кульбиты, на которые в любой другой ситуации не отважился бы. Однако сейчас единственная мысль, пульсирующая в висках: спасти всё. Чем быстрее – тем больше шансов. Наконец победный выезд совершается. В зеркале заднего вида я вижу, что Мик так и не появился на веранде дома, очевидно, решив не пытаться удержать и не провожать меня. Оно и к лучшему. Педаль в пол. Несусь прочь по пустой трассе с дурацкими колдобинами, на которых сейчас совершенно не обращаю внимания, ведь всё это несущественно. А в голове одна мысль: что теперь делать? Это одновременно был и худший, и лучший момент в моей жизни. Думаю, меня ещё очень долго будут мучать выжигающие душу воспоминания. Но я совсем не уверен, что действительно хотел бы всё забыть. Дорога бесконечно тянется вперёд. До Лондона достаточно далеко, поэтому у меня ещё будет время проветрить мозг. ---------------------------------------- Скажи, если я нужен тебе, Почему ты не позовешь меня? Не жди слишком долго.