Взгляды

Он тонет. Тонет, не зная, есть ли вообще выход из этой пучины, тонет, ощущая беспомощность, потому что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, а все попытки двинуться заканчиваются провалом. На груди словно пудовая гиря, а лицо плотно сжали тиски, лишая возможности отвернуться. Ему остается только смотреть. Перед глазами мелькают образы – где-то сменяющиеся слишком быстро, совершенно не откладываясь в памяти, не давая даже шанса зарегистрировать, о чем они; какие-то – напротив, вызывающие неприятную ломоту во всем теле и тянущую боль в зубах. Полицейский департамент – втянувший его в совершенно новый, пугающий мир, разрушивший иллюзии, заставивший бороться за свою жизнь и переосмыслить ее. Клэр – улыбающаяся ему, что-то обещающая, обнимающая их с Шерри и растворяющаяся в темноте, оставив их с девочкой одних – бросив, понимает он, потому что сердце болезненно сжимается, а рядом слышится сдавленный детский плач. Гремящий звук приближающейся техники – стремительно нарастающие тени словно сливаются в огромную не предвещающую ничего хорошего тучу – и вот он сидит в какой-то комнате, клетке, пряча лицо в руках и нервно ероша слипшиеся от грязи и пота волосы, а сверху эхом слышится ультиматум, не оставляющий ему выбора. Вспышки, боль, еще больше живых мертвецов, загоняющих в угол, заставляющих бороться уже не только за себя – что за нескончаемый кошмар со сменой декораций? И ярким пятном, наконец позволяющим сделать выдох разрывающимся легким, появляется она – агент, которого он не смог спасти. Ада Вонг. Его лицо в ее руках, и он словно оглушен, вроде бы чувствуя, как обнимает ее, прижимает к себе; чувствуя расползающуюся на собственном лице, но такую чуждую улыбку… ему очень хочется понять этого себя, почувствовать то, что чувствует он, потому что на самом деле все, чему сейчас действительно находится место в его душе, так это гнетущей пустоте с примесью сожаления. Он видит Эйфелеву башню, видит самые разные комнатушки и города, и пусть Ада – боже, Ада – по-прежнему рядом с ним, перед ним, под ним, – она скорее кажется призраком, а в груди тонкой жалящей нитью рвется вызывающая желание скулить обреченность. Они раскачиваются друг другу навстречу, словно два маятника – встречаясь на мгновение, а затем вновь расходясь своими путями, – и он хочет задать вопрос, пусть даже в пустоту, но не может этого сделать, борясь, отгоняя и в то же время пытаясь принять мысль, что так будет – или было бы – всегда. "Так будет всегда", – подтверждает она, подмигивая, запечатлевая на его губах поцелуй и исчезая, сменяясь новыми образами незнакомых ему людей и мест. В груди жжет, словно он облеплен десятком компрессов, и это ощущение с каждым мгновением только усиливается, вызывая сделать то, чего он – знает – сделать не может. Сдаться. В воздухе пахнет опаленной кожей. Он видит себя, повзрослевшую Шерри и даже Клэр, но какой в этом смысл? "Какой в этом смысл?!" – кричит в пустоту он, силясь вырваться, избавиться от этих видений, громче него кричащих о том, под каким откосом он видит свою жизнь. Это все бред, этого не будет, я хочу проснуться, – вновь делает рывок он, открывая глаза и оседая на кровати – сбрасывая остатки сна, пытаясь отдышаться, успокоить мечущееся сердце и погружаясь обволакивающую его прохладу комнаты. Он чувствует на себе взгляд Клэр – но нет, не сейчас, он должен собрать кусочки воедино. Все было слишком правдоподобно, он должен понять... Клэр?.. Она оставила их, чтобы продолжить поиски брата, но вот она здесь – сидит и молча смотрит на него, наверняка давая время прийти в себя. Понимая. Она не ушла ночью – но это ведь вопрос времени? Стоит только вспомнить ее сияющий взгляд, когда появилась зацепка. Нет, как бы спокойнее ни было втроем, они с Шерри не могут держать ее. Они тоже… должны понять. И службы... может ли это быть правдой? То, что всех выживших будут искать, кажется весьма вероятным, но вербовать его?.. Впрочем, а почему нет? Сбивающая с толку перспектива, хоть, наверное, и не самая плохая – потому что, если быть откровенным до конца, он не знает, как жить дальше – его главной целью остается (та… что дала ему Клэр?..) забота о Шерри... а за ней – сплошная темнота. Ада... Насколько же ты запала мне в душу? Могла ли ты выжить? И если да - очередной укол в сердце - должно ли это что-то менять? Стоит ли шарм риска и таинственности того, чтобы годами жить по одной схеме, то сближаясь, то расходясь – ненадолго получая свое и вновь бросаясь в пекло? Неужели этого всегда будет достаточно, чтобы даже в самой безнадежной ситуации изо всех сил стремиться выжить, зная, что за этим последует очередной поворот спирали, которой не видно конца? Ему очень бы хотелось уверенно сказать "да". Верить в то, что он ринется в огонь и воду, что действительно можно проходить через все передряги, неся внутри неугасаемое пламя. Но смесь увиденного и бурлящая в сердце горечь вынуждают признать, что… все-таки нет. Что, скорее, он где-то в глубине души просто искал бы свой предел, проверяя, насколько хватит его – их. Что искал бы ответ на вопрос, что одержит верх быстрее – накапливающаяся усталость, стачивающая веру, или же нарастающая в противовес ей готовность все оборвать, оказавшись там, откуда начал – и все-таки двинуться вперед? Эти размышления несвоевременны – и в то же время когда, если не сейчас? Когда еще вся тяжесть собственных иллюзий обрушится на него со всей силой, обнажая собственные сомнения и чувства? Все-таки нет... Нет, сейчас это не главное. Им с Клэр нужно решить, как действовать дальше. Все увиденное – всего лишь сон, проделки разума и воображения, так что стоит почерпнуть из них самое главное – и помешать воплощению возможных кошмаров. Только вот его жаждущий сделать хоть что-то и наконец насытившийся воздухом разум не находит ничего лучше, кроме как сказать: – Ты должна ехать за братом. И тут же замолчать. Он поднимает взгляд и понимает, что напугал ее. Дурак. О чем, по-твоему, она сейчас думает? Она приоткрывает рот, силясь что-то сказать, но он видит, как едва заметно подрагивают ее губы. Сердце ухает вниз. Выдох. Объясни ей. – Я думаю... Скорее всего, нас будут искать. Всех выживших. Так лучше. Он видит, как расслабляются ее плечи. Правильно. Ободри ее. – Я позабочусь о Шерри, – констатация факта. Обещание. – А когда вы с братом вернетесь, – он знает, что так и будет, – я... – он запинается, с удивлением понимая, насколько сам этого хочет. Насколько ему нужно быть уверенным в том, что будет и это. – Я найду тебя. Или вы найдете нас. Он не успевает осмыслить все произнесенное, как она сжимает его в объятиях – ее ладони опускаются ему на плечи, а нос утыкается в подбородок – одаривая теплым дыханием и вызывая легкую дрожь. – Спасибо, – бормочет она, и он крепче прижимает ее к себе, чувствуя, что сейчас в его руках, несмотря на всю ее силу, хрупкая девушка, которой не чуждо желание ощущать поддержку; чувствуя, что для того, чтобы быть героем, вовсе необязательно безрассудно рисковать жизнью – достаточно попробовать понять и принять интерес другого человека. И этого откровения достаточно, чтобы наконец начать думать о настоящем и будущем, а не упорно цепляться за собственные иллюзии и прошлое. Или, по крайней мере, попытаться. – Спасибо, – сдавленно повторяет она, и он поглаживает ее по спине, начиная чуть раскачиваться в стороны – интуитивный, пусть, может, и глупый жест, выражающий его желание хотя бы ненадолго, но оградить ее от всех предстоящих им проблем. Все будет хорошо. Они обязательно со всем справятся, так ведь? Ему очень хочется в это верить, потому что уж с кем-с кем, а с ней, с этой девушкой, способной как зверь бороться за то, что считает правильным, у них всех точно есть шанс. Шанс, который нужно грамотно использовать. Именно эту мысль он беспрестанно прокручивает в голове, помогая ей продумать дальнейший план действий и тактично поддерживая разговор во время обсуждения ближайшего будущего с Шерри. Она обнимает Клэр, едва сдерживая слезы, но не уговаривает остаться, ограничившись лишь вопросом о возвращении – вопросом, услышав который, он только сильнее стискивает зубы и легонько сжимает плечо девушки, ободряя ее. Объятие затягивается, но, кажется, им это нужно – а когда Шерри, наконец, отпускает Клэр, он встречает умоляющий взгляд девочки и на мгновение теряется. – Мы ведь снова будем все вместе? – спрашивает она, переводя взгляд с него на Клэр и обратно, и когда последняя чуть оборачивается к нему, он опускается на колени и, усмехнувшись, сжимает их обеих в объятиях. – Будем, – сдавленно обещает Клэр, обнимая его за пояс и начиная тихонько смеяться. – Обязательно будем. И эта надежда в ее голосе, в таком же дрожащем, но все-таки приправленном ноткой облегчения смехе Шерри, дает ему силы двигаться дальше. Дает стимул думать о том, как позаботиться о девочке и о том, где они все могли бы жить по ее возвращении. Как отнесется к этому ее брат? Светят ли ему косые взгляды с его стороны? Будет ли у них странная большая семья или они просто постараются выбрать квартиры неподалеку друг от друга? Или же возможная борьба с корпорацией раскидает их на разные поля битв, не оставив и шанса на нормальную жизнь? Его улыбка меркнет – слишком хорошо запомнились образы из сна, но как бы там ни было, даже если они действительно продолжат эту войну, он должен позаботиться о том, чтобы они были все вместе. Чтобы не потеряли себя. Они проводят оставшееся время за ничего не значащими разговорами, – хоть он принимает в них участие весьма опосредованно, больше погруженный в свои мысли и смутные планы действий в зависимости от развития событий. Но время неумолимо – и вот Шерри уже клюет носом, листая какой-то потрепанный журнал, а Клэр укладывает ее спать, целуя в висок и обещая, что они скоро увидятся. Вот тогда-то начинается самое страшное – осознание, что она скоро уйдет, перестает маячить где-то рядом, выступая в полную силу и тупыми когтями сжимая сердце в тисках. Страшно, Кеннеди? Что ж, по крайней мере, ее ты и не пытаешься удержать. Он нервно поглядывает на часы, пока Клэр раскладывает запасы еды, взятые у хозяина мотеля, и решает, что меньшее, что он сейчас может сделать – осмотреть ее оружие. И все-таки этого недостаточно, чтобы успокоить бьющиеся в панике мысли, потому что поводов чем-то себя занять становится все меньше, потому что он знает – Клэр тоже нервничает, потому что тишина между ними становится невыносимой. – Может, подышим воздухом? – предлагает он, протягивая ей пистолет. Да, Кеннеди, вот так, спокойно. Она кивает, откладывая оружие в сторону и заглядывая в соседнюю комнату, чтобы удостовериться, что Шерри крепко спит. Они выходят – смена обстановки на мгновение позволяет расслабиться, и все-таки тем болезненнее становится вновь наваливающаяся тишина, когда они удаляются от номера на безопасное расстояние и опираются на парапет. Что дальше? Он пытается придумать тему для разговора, но ничего не выходит. Клэр переминается с ноги на ногу, то сжимая, то отпуская перила, и, наконец, нервно усмехается: – Вот и все, да? Вот и все, вот и все, вот и все, – эхом отдается в ушах, и он совершенно не знает, что ей ответить, так что остается только, отведя взгляд, признать: – Не думал, что я… настолько не силен в разговорах. Как же жалко это звучит. Что, Кеннеди, это действительно все? Он сглатывает, не зная, как на это ответить даже самому себе. По телу растекается парализующий страх, тот самый, который на любых инструктажах называют худшим – потому что в любой критической ситуации он мешает тебе сделать хоть что-то. Но что, что он может сделать? Он беспомощен, их дороги расходятся, и ему нечего ей предложить, пока она не вернется – лишь заткнуть собственный, вовсю протестующий против этого решения разум, чтобы не делать для нее это решение еще сложнее. А что ты сможешь предложить ей, когда она вернется? У тебя ничего нет. Он задыхается в этом осознании. И все же мысленно рычит. Я сам. Чтобы выжить в Раккун-сити, этого оказалось достаточно. И никогда, никогда нельзя недооценивать желание другого человека помочь. Возможно, с этим самым желанием можно свернуть горы – но разве утром не ты пришел к осознанию, что для нее, для Клэр, куда важнее простое человеческое понимание? Он рассматривает ее лицо с каким-то маниакальным желанием как можно четче запомнить его, сохранить в своей памяти, будто наверстывая все то время, которое упустил за прошедшие сутки. И думает о том, как приятно было обнимать ее, действительно чувствуя, как она благодарна за поддержку, чувствуя собственную важность – которую не нужно доказывать – и принадлежность к этому миру. Он должен оставаться стойким – ради нее и Шерри. Это болезненная цель, но в жизни и не бывает иначе – все мы идем на жертвы во имя тех, кто нам близок. Близок… Его глаза впиваются в ее губы, а мысль тает, не успев отложиться в памяти, – в голове формируется новая дилемма, в которой оставаться стойким куда сложнее, нежели в предыдущей. Ему достаточно ощущения ее взгляда и пришедшего за доли секунды понимания, что она прекрасно знает, куда он смотрит, но не делает и попытки отстраниться, и когда их глаза встречаются, последней каплей служит мановение ее брови – после чего он подается вперед, сдаваясь накрывающему с головой чувству, и накрывает ее губы своими. Его бросает в жар – она с готовностью отвечает ему, и он не может ничего поделать, впитывая это чувство и прикрывая глаза. Они целуются яростно, словно даже этот момент у них вот-вот отнимут, и мысль о правдивости этого чувства заставляет его только сильнее прижимать девушку к себе. Этого быстро становится мало – ее пальцы, очерчивающие шею и плечи, ерошащие его волосы, сводят с ума, и его ладонь проникает под ее майку и оглаживает поясницу. Они на мгновение отстраняются друг от друга – встречаясь взглядами, видя, что каждый из них прекрасно отдает себе отчет в происходящем, и эта взаимность, это понимание будоражит куда сильнее, чем любая таинственность. Он вжимает ее в стену и не сдерживает хриплого стона, когда она подается бедрами ему навстречу. Тело сводит дрожью – ее пальцы скользят по его груди, расстегивая пуговицы на рубашке, и опускаются ниже, дразняще касаясь живота, – он двигается ей навстречу, уже совсем бесстыдно задирая черный топ. Очередное движение бедрами – стоны – он приподнимает ее, рыча от боли в плече и только усиливающегося от этого контраста возбуждения, и Клэр обхватывает его ногами, притягивая к себе и сокращая расстояние между ними до минимального. Слышится щелчок и тихий скрип – он смеется, когда номер рядом с ними открывается, приглашая продолжить начатое в более уединенной обстановке, и делает несколько шагов внутрь, опуская девушку на пол и настороженно осматривая комнату. Каким бы смешным это ни могло показаться несколько дней назад, сейчас подобное действие напрочь въелось в них, стало частью инстинктов. Она заглядывает в душевую, а он проверяет кухню – все чисто, их взгляды вновь встречаются, и он облизывает пересохшие губы, давя ожившее внутри сомнение и делая шаг ей навстречу. Она целует его, утихомиривая всю накопившуюся внутри боль, стаскивает с него мятую рубашку, а он, в свою очередь, неловко, стараясь не тревожить больное плечо, избавляет ее от топа. Она смотрит на него сияющими глазами, не мешая, не помогая – и это маленькое наблюдение только усиливает растекающееся внутри тепло. Он расстегивает ее джинсы, а она помогает избавиться от брюк ему – он тут же отодвигает их ногой в сторону, несколько мгновений наблюдая, как она стаскивает с себя непозволительно много времени проводящую на ее теле ткань. Он целует ее шею, легонько касаясь кожи зубами и спустя мгновение решаясь оставить засос, – в то время как руки девушки стягивают с него остатки одежды, оставляя совершенно обнаженным перед ней. Он целует ее плечи, грудь, бедра – опускаясь на колени и помогая окончательно избавиться от нижнего белья. Его ладони не останавливаются ни на секунду, лаская ее – не позволяя мерзнуть и даже на мгновение задуматься о чем-то, кроме происходящего между ними. Они опускаются на кровать – он глухо стонет, перенося вес на здоровую руку и придерживая ее за бедро, дрожа в предвкушении и делая глоток воздуха перед тем, как они наконец становятся единым целым. Крик – ее стон переходит в крик, когда он проникает в нее, и она медленно подается ему навстречу, продлевая – усиливая эту пытку и пробуждая в нем совершенно новое, невозможное для обличения в слова чувство. Чувство собственности – перекрывающее все остальные, потому что они находят нужный темп, ускоряясь, тяжело дыша, но вовсе не думая замедляться или останавливаться, исследуя друг друга, запоминая и словно формируя одно на двоих обещание, основанное на том, что пережили только они – только они вдвоем. Она впивается ногтями ему в спину, и он задыхается от удовольствия, – чем она нагло и пользуется, толкая его ладонями в грудь и оказываясь сверху. Он рассматривает ее с восхищением, ощущая каждое ее движение и с готовностью подаваясь навстречу, придерживая за бедра и направляя – чувствуя, что она позволяет ему задавать темп. Ее пальцы щекочут ему шею, а губы не позволяют дышать, целуя и запрещая, не оставляя даже мысли о том, чтобы оторваться от нее – в то время как ее бедра с каждой секундой все яростнее вжимают его в кровать. Он сжимает ее бедра, проводя языком по губам, и надрывно движется навстречу, рыча и, наконец, отдаваясь во власть разрывающего изнутри удовольствия – и чувствуя, слыша, что спустя несколько мгновений она со стоном присоединяется к нему. Ощущения медленно утихают – и все же он вновь тянется к ней, нависшей над ним, не желая отпускать, не сейчас, и вновь вовлекая в поцелуй – медленный, но как нельзя подходящий для того, чтобы продлить – закрепить – накрывающее их спокойствие. Вдох. Она опускается рядом, и он тут же обнимает ее, совершенно серьезно глядя в глаза. Выдох. Она улыбается, вновь касаясь губами его губ, и нежно поглаживает шею, а он удовлетворенно мычит, наконец – пусть и ненадолго – чувствуя себя свободным. Какое-то время они так и лежат, наслаждаясь объятиями друг друга, и все-таки это не может длиться вечно. – Даже не думай о том, чтобы найти причины не искать нас, когда вернешься, – с легкой улыбкой говорит он, отмечая, как слегка расширяются от удивления ее глаза. – С моей стороны это было бы очень некрасиво… – слышится смущенный ответ, – и, наверное, неосмотрительно, – она прищуривается, и уголок ее губ дергается. – Точно, – так же хитро отвечает он, подаваясь вперед за очередным поцелуем, и когда они вновь отстраняются друг от друга, уже серьезнее добавляет. – Правда. Даже не думай. И не думай, что мы не будем искать способы связаться с тобой. Она кивает, рассматривая его лицо и закрепляя их договор коротким касанием губ, после чего поднимается с кровати и принимается собирать раскиданную на полу одежду. Они возвращаются в номер и, удостоверившись, что Шерри спит, ложатся сами – Клэр уже привычно располагается на его груди, а он утыкается носом ей в макушку, обнимая и выводя незамысловатые узоры на ее спине. Она засыпает почти сразу – а он борется со сном так долго, как только может, мысленно подготавливая себя к тому, что последует дальше, к тому, что когда он проснется утром, она уже уйдет – и пусть ему вновь будет больно, он должен быть сильным. Ему не оказать ей поддержку в поисках, мысленно повторяет он, – но это и не нужно, она будет знать, что мысленно он с ней, что он позаботится о будущем девочки, чего бы это ни стоило, – и что они будут ждать ее. Сейчас, когда он рассматривает ее силуэт, так легко верить в эти мысли – убеждать себя, что понимает; что она действительно так думает, пусть и не говорит; и пусть с каждым днем верить будет все сложнее, он должен продолжать это делать – ради них, ради нее. "Она вернется", – повторяет себе он. "Я найду ее", – рычит другая его часть, перекрывая тихий голос сомнения. "Мы еще встретимся", – слышит он убаюкивающий голос Клэр и как будто бы чувствует сквозь сон прикосновение ее губ к своим. Он приобнимает лежащую рядом подушку, пропитавшуюся ее запахом, и утыкается в нее лбом, вновь проваливаясь в темноту – на сей раз полную предвкушения и уверенности, что все непременно будет так, как они захотят.